К этому институту заезжать пришлось не с самой Профсоюзной, а с какого-то ответвления, через проходную. Здание палеонтологов чем-то у меня сразу начало ассоциироваться с фильмом «Чародеи». Там еще был эпизод, где артист Фарада бегает по коридорам и не знает как выбраться. Вот и здесь — куда ехать, неизвестно. Вахтера на проходной не было, открыты ворота, да и всё.

Мелко семеня по газону, в нашу сторону откуда-то выбежал кругленький мужчина, смешно размахивая руками.

— Извините, не увидел, с предыдущими задержался.

На странноватое замечание никто внимания не обратил — мало ли кто что до нас делал.

— Куда идти? — спросила Томилина, вылезая из машины. Концовка вопроса получилась несколько смазанной, потому что она поскользнулась и едва удержалась на ногах.

Глядя на нее, я с сумкой и шинами выгружался максимально осторожно.

— Ох, эта гололедица, — вздохнул встречающий. — Вот из-за нее всё и случилось. Пойдемте, покажу.

Мы двинулись в фарватере по газону, потому что по дороге идти было бы невозможно — натуральное стекло. Удивительно, что РАФик наш не носило по такой поверхности. Или я просто внимания не обратил?

— Вот тут, за углом, — показал мужик, остановившись на краю газона. — Осторожнее, скользко.

Я ступил одной ногой на дорожку. Вроде стою. Слез и пошел вперед. Сзади хрустнул ледок под подошвами сапог Елены.

— Хоть бы объяснил толком куда идти, — сказал я, чуть повернув голову в сторону.

Это были мои последние слова в вертикальном положении. Земля почему-то выпрыгнула из-под ног, перевернулась и начала стремительно приближаться сбоку. Самое обидное, что упал я животом на наш чемодан, недовольно звякнувший при приземлении на него. В следующую секунду на меня сверху рухнула Томилина и мы поехали по мартовской гололедице дружным коллективом. Можно даже сказать, предельно тесно спаянным. Полет был недолгим, метра три, наверное, но памятным.

Охая, мы начали подниматься и, ползая на четвереньках, собирать разлетевшиеся шины. Только после этого мы обнаружили пострадавших. Я даже попытался проморгаться, думая, что у меня в глазах двоится. Восемь. Семь взрослых и мальчишка. Из них двое медиков. Эти баюкали поврежденные руки. Остальные сидели под стеной, метрах в десяти от крыльца. Стоял тихий стон, кто-то даже плакал.

— Ни х%#@я ж себе! — оценил я обстановочку. Такой жести я не ждал. И что это чувырло нам не сказало? Такого травмпункта на выезде я и в той жизни не видел, а в этой и подавно.

— Слышь, болезный, — подал от нашей машины голос Фролов. — Ты песочку посыпь хоть, что тут встал сусликом? Как доктора оттуда вытаскивать будут пострадавшего? — это наш водитель еще эту толпу не видел.

Раньше не дошло до этого кренделя, что ли? Развернулся и метнулся куда-то.

Я по стеночке потихонечку двинулся к куче. Интересно, где машина первой скорой? Как-то я их не заметил. Стоят за очередным углом, что ли?

Слышу, Томилина пыхтит сзади, но смотреть не стал. Один раз уже оглянулся. А медики не наши, не помню таких что-то. Другая подстанция. Ладно, потом родственные связи выяснять будем. Надеюсь, они тут не только конечности себе ломали, но хоть какое-то подобие сортировки провели. В любом случае всеми сразу мы заняться не сможем.

Коллеги не подвели:

— Мальчишку сначала посмотрите, он головой ударился, — сказала та из них, что сидела, баюкая правую руку на груди.

Стоп, а что мы подмогу не вызвали? Падение вышибло остатки мозга?

— Фролов! — крикнул я. — Звони диспетчерам, пусть помощь высылают! Восемь пострадавших здесь! Три бригады минимум! Лучше четыре.

Я дополз до пацана. Блин, а мальчишка совсем хреновый. Тоже перелом, только основания черепа. Из носа юшка кровавая течет, «глаза енота», хоть студентам показывай. Поднял веки — да тут анизокория такая, что и слепой заметит — один зрачок почти на всю радужку, на свет реакции нет. Ёпрст, а вот это резкое сгибание рук и ног будто судорогой, оно как называется? Горметония? Неважно, это как раз говорит о крайне херовом прогнозе. Будто все, что я раньше заметил, не о том же самом практически визжит.

— Что с ним, доктор? — ожил мужчина, на коленях которого лежал пацан. Этот, судя по неестественно согнутой ноге, с переломом голени.

Не отвечая, я снял куртку, бросил на землю. Ну да, носилки я не взял, понадеялся, что машина ближе подъедет. Ладно, сейчас Фролов мне их бросит, по льду вытащим. Пока волоком.

— Пока ничего не скажу, — мне наконец удалось аккуратно перетащить парня на куртку. — В машину отнесу, там посмотрим.

Ну да, скажи сейчас, что мальчик умирает, начнется паника и вопли. Попытаемся оттянуть это дело.

— Ты куда? — тихо спросила Томилина, возившаяся с сумкой. Ну да, времени меньше минуты прошло.

— У мальчика перелом основания, умирает — тихо прошептал на ухо ей я — Потащу к машине. Ты тут смотри пока, кому можно, шины накладывай. Сначала займись тяжелыми, вон, мужик тоже за голову держится. Как бы не ЧМТ...

Лена посмотрела на пацана, потом на мужика, охнула, в глазах опять избыток жидкости.

— Не вздумай! — шикнул я на нее. — Работай давай!

Фролов, к счастью, никуда не делся. Он стоял у машины. Увидев меня, тянущего по льду куртку с пацаном, он открыл салон и начал доставать носилки. Тут меня осенило. Вот же баран! Чем я собираюсь лечить пострадавшего? Шаманскими плясками? Так у меня даже бубна нет. Я вернулся к Томилиной и вытащил из сумки бинты.

— На, держи, накладывай шины пока, я чемодан заберу.

Она только кивнула. Я вернулся к мальчишке. Блин, секунда там, две сям — так время и уходит. Носилки уже стояли внизу. Вместе с курткой уложил на них тело. Сколько там, килограмм тридцать от силы, мелкий совсем. Кое-как выбрался из этой ледовой ловушки, водитель к тому времени уже заднюю дверцу в салоне закрывал.

— Позвони еще диспетчерам, спецбригаду на ребенка с ЧМТ, тяжелого, — бросил я водителю и полез в машину.

Так, сначала воздуховод, а то сейчас язык западет, а от этого точно лучше не станет. Я порылся в инвентаре и выудил детскую эску, изогнутый «свисток», который время от времени замечал в вещах. Сгодился, блин. Уж лучше бы и дальше лежал бесполезным грузом.

Расстегнул одежду, осмотрел. Вроде больше никаких повреждений. Как будто от этого легче станет. Давление — сто на шестьдесят. Много это или мало для его возраста? Вот что не было никогда сферой моих интересов, так это педиатрия. Помнил только формулу для расчета дозы лекарства в зависимости от возраста, так это любой скоропомощник знает, сколько ни выпей.

Тут у пацана опять случились те самые судорожные сгибания конечностей, научное название которых я снова забыл. Ладно, поставлю ему на всякий случай капельницу, просто чтобы венозный доступ был, и реланиума кубик сделаю. Вряд ли это ему навредит.

Пока возился с инъекцией, Фролов на улице гонял завхоза, притащившего песок. Вроде даже подзатыльник отвесил. За случившееся этому клоуну и кол в задницу мало.

Спецы приехали неожиданно быстро. Может, рядом где-то были. Да и не волынят обычно детские вызова. К сожалению, ничем хорошим я их порадовать не смог — когда перегружали мальчишку в их машину, у него уже началось дыхание Чейн-Стокса. А оно — как звонок из похоронного бюро с нетерпеливым окриком «Ну что вы там возитесь?».

— Куда повезете? — спросил я у доктора. — Там просто отец его внизу с переломом голени. Чтобы знали хоть где искать.

— В первую. Там нейрохиругия, да и ближе всех.

Хлопнула дверь и спецы уехали. А я вернулся к нашему травмпункту. Ого, живительный пендаль помог улучшить дорогу в разы. Не то чтобы всё было посыпано как следует, но по крайней мере до угла я уже добрался на своих двоих, а не ускоренным способом. Пока суд да дело, Лена успела наложить целых пять шин на руки. Правильно, эти сейчас и сами потихонечку пойдут. Помогу всем выйти, конечно же, но возиться с ними уже не надо. Разве что анальгин уколоть, но потерпят.