— И что?

— Пойми, зверолюды для тебя такие же враги, как и для Всемирья. Не реагируй остро. Мы с тобой — друзья, насколько позволяет ситуация. Все остальные… это просто детали большого механизма, который тебя не должен волновать.

Шайль щелкнула языком. Слова сестры «погибшего» щелкнули в голове.

— Зельда знала?

— Зельда… Бибик ей рассказал что-то, наверное. То, что сам знал. Я не интересовался особо. Суд прошел спокойно, ее отвезли в тюрьму, история с ней закончилась. Суть в другом, Шайль. Пойми — если ты меня убьешь, ты не выберешься живой. И не спасешь Освобождение. А ведь ты его сейчас спасаешь, это заслуживает уважения.

Рука расслабляется. Пистолет прячется за поясом.

— Я понимаю. Но мне не нравится происходящее.

— Мне тоже! — Совински обиженно разводит руками. — Никому не нравится. Но факт есть факт: Освобождение нуждается в том, чтобы эта неприятная ситуация замялась. Ты даешь хорошую возможность, благодаря тебе Всемирье не загнется в войне на два фронта. Газеты жаждут сообщить о чем-то таком. После тяжелой недели нужна радостная весть!

— Только вот вы продолжите играть с огнем и разрабатывать препарат.

— Конечно. Но не переживай, я придумаю новую схему. Может, снова начнем экспериментировать на заключенных. Это снизит масштабы мобилизации, но для Всемирья это будет меньшим риском.

— Меня это уже не касается. Времени осталось мало, — Шайль кивает на песочные часы. — Раз мы договорились, я буду уходить. Нужно…

— Не торопись. Я еще не обсудил с тобой самое важное, — мэр откидывается на спинку кресла и подкладывает руки под затылок. — Твоя роль, Шайль. Как думаешь, какая она?

— Передать слова Гэни и перестать мелькать у всех на виду. Когда все вернется в норму, я вернусь к работе детектива.

— Не вернешься. Я подготовил к твоему приходу документ… это мое предложение тебе. Прочитай, — мэр передает со стола листок, исписанный идеальным почерком.

Шайль хмурится. Хватается за бумажку. Вчитывается. Слова разобрать не трудно, но смысл не торопится укладываться в голове. Девушке приходится несколько раз перечитать отдельные куски, чтобы поверить в написанное.

— Может, мне тебя пристрелить?

— Тогда умрешь ты и Надин, — мэр зевает, мечтая о ночи. — Не надо стрелять, Шайль. Если ты подпишешь эту бумагу, то еще настреляешься.

— Что мне делать на войне?

— А что тебе делать в Освобождении? Помнишь Дриля?

— Занудную занозу в заднице?

— Да. Эта «зэ-зэ-зэ» не просто так оказалась в вашем агентстве. Многие детективы показывали ужасный результат работы.

Мэйсер, сидящий на диване у стены, расхохотался:

— О да, мы засранцы!

Шайль поморщилась.

— И что?

— И то. Из всех своих коллег ты — лучший детектив. И в то же время худший. У тебя посттравматическое стрессовое расстройство. Это заключение не только Дриля, не только врачей, но и твоего начальника.

— И что? Я могу работать.

— Ты могла работать только в связке с Мэйсером. Без него ты неконтролируемая машина для убийств.

— Это разве что-то портит? Умирают преступники, а не невинные люди.

— Это портит имидж полиции. Это создает риски для всего населения. Это приводит к тому, что один дерьмовый детектив заходит в ратушу и угрожает оружием мэру. Недостаточно причин, Шайль?

— Так работал бы любой волколюд.

— Нет. Ты сорвалась, малышка. — Голоса Мэйсера и Совински сливаются в одно.

Детектив прикрывает глаза.

— Ты давно не можешь сосредоточиться, не так ли, подруга? — шепчет Мэйсер на самое ухо. — Тебе погано.

— Ты едва ли справляешься со своей работой, Шайль, — говорит мэр. — Ты не годишься для Освобождения ни в каком виде.

— Послушайте, я могу работать на вас. Могу! — Шайль откладывает документ на стол. — Я хочу жить в Освобождении, как любой другой волколюд. Разве не могу?

— Нет, — Мэйсер смеется. — Ты хочешь свалить отсюда, просто ты не знала, куда. Но теперь место нашлось…

— Прости, Шайль. Ты залезла слишком далеко, чтобы жить здесь, — Совински касается часов.

Песок перестал течь.

— Я специально рассказал всю правду. То, что ты узнала от меня, уничтожило твою нормальную жизнь. Если ты проболтаешься людям — они тебя будут презирать за очернение репутации мэра и совета Всемирья. Если проболтаешься волколюдам — тебя убьют как предательницу, ведь ты остановила освободительную войну. Смешно, да? Хотела как лучше, а подставила себя.

— Ты подставил меня. Я просто работала.

— Либо подписываешь документ и выполняешь все, что в нем написано… либо ты выходишь из ратуши и умираешь. Держи ручку, решай сама. Я пока сделаю звонок.

Шайль дрожащей рукой принимает ручку из пальцев мэра. Пробегается взглядом по документу.

Что тебе не нравится, детектив? Ты не хочешь убить того, кто предал мэра и весь город? Ты не хочешь дать интервью газетам, когда все кончится? Или ты просто не хочешь ехать на ледники?

Шайль кусает губу, слыша, как мэр разговаривает через кристалл.

— … Да, все в порядке. Она скоро выйдет. Не переживайте, я договорился.

Детектив поднимает взгляд. Если убить мэра — начнется война. Освобождение утонет в крови. И это будет людская кровь. Может, Шайль и не выберется из О-1 живой. Но зато ее раса сможет…

Захватить Всемирье? Подчинить его себе? А имеет ли это значение для Шайль?

Девушка вспоминает свою «семью». Отца, мать, братьев и сестер. Многие из них еще живы. Кто-то во Всемирье, кто-то в родном мире. Они все — полноценные. Они отвернулись от Шайль, потому что она не такая. Они позволили изгнать ее. Они предали ее.

Быть мертвой мученицей ради своей кровожадной расы? Или быть живой мученицей ради всех миров?

Последнее явно более значимо и соблазнительно. Тем более, она хочет спасти этот город. Дать шанс всему наладиться. Стать лучше.

Если верить документу, у Шайль будет целый месяц, чтобы насладиться жизнью перед тем, как ее отправят на войну с… димонами — огромными тварями, которые разорили мир бромпиров, вытеснили их и теперь хотят сожрать Всемирье.

Выживет ли она на этой войне? Шайль не уверена. Но ручка выводит уверенное «Shaile». Пусть будет так. Последнее убийство. Последний месяц жизни. А дальше — что-то новое. Опасное. Безумное. Но Шайль хотя бы не расстреляют. Значит, будет шанс отвоевать и вернуться… будет же?

— Мэр, — зовет детектив. — Я подписала.

— Умница. Я в тебе не сомневался, — улыбается Совински, принимая документ.

— Сколько мне нужно воевать, чтобы вернуться на гражданку?

— Как обычно, как и всем. Три года на ледниках — остаток жизни на свободе, — улыбается мэр. — Я думаю, ты без проблем справишься. После войны приезжай в Освобождение, буду рад видеть.

Шайль чувствует внутри странную отрешенность. Глаза пощипывает. Нос тоже. Обидно. Ее снова выгоняют. На этот раз из квартиры и города. Почему? Ну почему так?! Почему она просто не может жить?..

— А мне… можно оставить револьвер и куртку? — спрашивает, едва не плача, с усилием стискивает зубы, чтобы голос не дрожал.

Побитый злобными мальчишками щенок. Брошенный семьей. Без друзей. Без родины.

— Куртку — точно да, а вот… револьвер? Ты про «Левиафана М-3» говоришь?

— Да.

— На фронте дадут кое-что получше.

— Мне нужен мой револьвер. Рука привыкла.

— Ладно. Я… — Совински бросает взгляд на изображение, идущее от кристалла. — Друг, запросите у ребят на воротах серийник револьвера. И позаботьтесь, чтобы его окончательно закрепили за Шайль.

— Так точно! — бодро отвечает кристалл.

— Все улажено, — мэр поворачивается к девушке с улыбкой. — Рада?

— Да… так чуть лучше, — кивает Шайль. — Значит, мне нужно будет убить его?

— Как только договоришься с Гэни — да. Убей, пожалуйста. Тебе ведь не сложно прикончить преступника? Ты привыкла к этому, насколько я знаю. Потом можешь отдыхать. Я позабочусь о том, чтобы все журналисты в Освобождении узнали, кто спас наш город и Всемирье. Покупаешься в лучах славы, а?