— Сколько у тебя было женщин с того дня, когда мы сидели в подвале? — спрашиваю упрямо.

Заткните меня кто-нибудь! Какая мне разница? А никакой! Просто мне плюнули в лицо несколько раз. А еще я ревную и от этого мерзко на душе.

На мгновенье Громов задумывается.

Угу. Считает. Значит все-таки много было. Злость практически застилает мой разум. Я, наверное, сейчас больше похожа на боевого хомяка, нежели на разъярённую львицу, но мне на это плевать.

Затем мужчина молча подходит ко мне и просто обнимает. Вот так, без объяснений.

— Что ты делаешь? — возмущаюсь от неожиданности и развожу руки в стороны, пытаясь оттолкнуть его от себя. — Пусти меня, — шиплю словно змея ему в лицо.

Устаю барахтаться руками в воздухе. Это же не мужик! Это медведь какой-то!

— Объятья сильнее любых слов. Сама только что говорила, — он с силой прижимает меня к себе.

Я понимаю, что если сейчас успокоюсь, то признаю, что он прав. И я не могу все время вспоминать ему прошлое. А он не должен все время передо мной оправдываться.

— Ты не ответил, — также я понимаю, что противоречу сама себе, но мой упрямый характер не дает мне остановится.

— Ни одной. Вот реально, — говорит он и еще сильнее сжимает меня в кольце своих рук. — Можешь не верить, но я правду говорю.

— Я ревную, — сдаюсь первой от его напора и устало закрыв глаза утыкаюсь лбом в мужскую грудь.

Громов ослабляет свой захват и его руки опускаются на мою талию.

— Наконец-то ты признала это в слух, — его горячее дыхание обжигает мое ухо. — Поверь, у тебя нет причины меня ревновать.

— Мне кажется, что ты обязательно рано или поздно захочешь другую женщину. Более опытную чем я. Эффектную… — я, наверное, выгляжу сейчас дурой. Да и веду себя соответствующе.

Обвиваю руками мужскую шею и полностью расслабляюсь в его руках.

— Анюта… девочка моя… как писал Чарли Чаплин: «Я не был ангелом, но всегда стремился быт человеком…». Вот скажи мне, зачем мне другая?

— Не знаю, — жму плечами. — Я не идеальная и иногда истеричка.

— Зато рядом с тобой я чувствую себя другом, любовником, покровителем, отцом. Мне вообще сегодня ночью пришла мысль, что если я вдруг сдохну, то мне страшно только за тебя.

— Не говори так. Ты не умрешь. Никогда, — жмется к груди.

— Я не Кощей Бессмертный. Все когда-нибудь умрут, и я тоже. Но не будем об этом, — отстраняюсь, чтобы посмотреть ей в глаза. — И давай закрывать эту тему с ревностью. Я устал. Честно.

Сейчас есть множество насущных проблем, которые требуют от меня реальных решений. И одна из них — Котов.

— Ты прав, — опускает глаза вниз. — Извини…

— Ты кормите меня будешь, женщина? — беру Анну за руку и веду в сторону дома. Если я сейчас не утолю свой голод, то мне придется кого-нибудь съесть.

— Ой! — выдает она и хватается за лицо. — Там, наверное, все сгорело.

Когда мы вбегаем в дом, то чувствуем горелый запах, который тянется со стороны кухни.

Анна

Я вытаскиваю из духовки противень со сгоревшей едой, пока Егор открывает настежь окна. Запах горелой еды моментально разнёсся по дому.

Меня надо наградить званием — лучшая хозяйка года. Молодец, Аня! Так держать! Мало того, что сама готовить не умеешь, так ты и готовое умудрилась сжечь.

— Могу предложить бутерброды, — достаю мусорное ведро и начинаю выбрасывать туда что-то отдаленно напоминающее пищу.

— Тогда уж лучше я сам, — Громов открывает холодильник и вытаскивает оттуда нарезку, пока я соскребаю гарь. Боюсь, что ты — девочка-катастрофа, умудришься палец себе отрезать.

В ответ наиграно смеюсь.

— Мое чувство юмора, затупилось о ваше остроумие, Егор Владимирович. Но в одном ты прав. Хозяйка с меня и правда никудышняя. Готовить я особо не умею. Печь тоже, — одеваю резиновые перчатки, щедро наливаю моющее средство на губку и засовываю противень под воду.

— И что?! — тяжко вздыхает Егор, нарезая хлеб. Не умеешь, так не умеешь. Переживу. И вообще зачем заморачиваться, если для этого всегда есть специально обученные люди.

Пока мужчина готовит для нас завтрак я старательно тру губкой железную поверхность.

— Я думала, что все мужчины хотят хозяйственных женщин. Чтобы борщи варили, — сдуваю со лба прилипшую прядь волос, — оладушки по утрам пекли.

— Ага. И опытных, зрелых любовниц. Не знаю, кто тебе внушил эти глупости, но я сними не согласен. А насчет ебучих оладушек, то я могу их и сам печь. Что, зря у меня диплом кулинарного ПТУ? — смеется он.

Конечно. Так я и поверила, что этот самый мужчина будет одной рукой контракты подписывать, а второй блинчики переворачивать. Просто стебётся. И судя по его взгляду, он понимает, что я понимаю, что это всего лишь насмешка.

— Егор, пока ты был на улице и решал свои сердечные дела, — бросаю взгляд в его сторону и вижу, как он хмыкает. Понял. В чувстве юмора мы сходимся. — Мама звонила, — говорю уже более серьёзно. Они хотят с отчимом прилететь, посмотреть столицу, ну и меня заодно проведать. И… — я закусываю губу. Как бы это сказать по мягче? Чтобы он не решил, что я на него давлю.

Мне просто совершенно не хочется встречаться один на один с ними. Тем более что там с ними будет этот урод.

— И-и-и…

Егор подходит и становится сзади за мной. Я чувствую своей спиной его тело, от чего внутри меня мурашки бегут, словно стадо бешеных антилоп. Он прижимается ко мне, а я замираю, ожидая чего-то большего. Но мужчина просто споласкивает нож под струей горячей воды.

— И хотят поужинать в ресторане, — выдыхаю я и чувствую, как кровь разгоняется по моему телу бешеным пульсом.

В задумчивом молчании он возвращается к столу.

— Аня, ближе к делу, — я слышу, как резко меняется его интонация. Что ты от меня хочешь?

Я не понимаю, что это за прыжок в его настроении. Секунду назад, все было иначе. Легко и на одной волне.

— Чтобы ты пошел со мной, — тихо произношу я, отключая шумящую воду и разворачиваюсь лицом к мужчине.

— Нет, — резко и безапелляционно отрезает он.

Смотрю на Громова и пытаюсь понять в чём причина его недовольства. Как я, то должна терпеть его бесконечных бывших. А выполнить мою элементарную просьбу, так сразу во штыки.

— Почему нет? Объясни, — требую я.

— Скажи, ты правда не понимаешь или просто издеваешься? — поворачивает голову в мою сторону и бросает ироничный взгляд.

Так. Это что-то новое.

— Почему это я издеваюсь? — подхожу к нему ближе. Просто не понимаю, почему у тебя такая агрессивная реакция на мою просьбу.

— Черт возьми! Позавтракали, — он швыряет нож на стол.

— Да что не так? Что в этом плохого?

— Аня, вот мне интересно, как ты себе это представляешь? — упирается двумя руками о столешницу и делает несколько глубоких вдохов-выдохов.

— Нормально представляю. Ты мой мужчина. Я твоя женщина. И не вижу ничего плохого в том, что ты познакомишься с моими родителями.

— Сколько матери лет? — рявкает Егор в мою сторону.

— Сорок три, — отвечаю, сжимая губы, потому как у меня от злости начинает хорошо так подгорать.

— Супер! — он всаживает кулак в стол. А отчиму?

— Сорок шесть, — не понимаю к чему он ведет.

— Вот прикинь ситуацию, — говорит с циничной усмешкой, — твоя дочь приводит на семейный ужин мужика, практически твоего ровесника и говорит: «мама, это Егор и я с ним сплю», — из его рта это звучит очень унизительно. — Представляешь их реакцию на меня?!

Я понимаю, что в своих словах Громов пересек ту черту, ту точку невозврата, когда уже ничего не возможно отмотать назад.

— А ты со мной просто спишь? — дёргается мой голос.

— При чем здесь это? Я образно сказал, — сжимает зубы Егор.

— Я тебя услышала, — я снимаю перчатки, со злости бросаю их в мыльную воду и выхожу из кухни. От обиды хочется проораться. А потом хорошенько прорыдаться.

— Ты куда? — кричит мне в спину Громов.

— Домой! — отвечаю его же тоном. Что-то я тут засиделась!