– Ты говоришь про кого-то конкретного? – шепотом спросил он. – Если так, то, наверное, тебе лучше обратиться в полицию, а не ко мне.

– Я не буду называть имен, но вы, возможно, правы.

Кристофер вздохнул. Смуглой рукой он пригладил черные курчавые волосы, поджал губы. Знал – ходит по тонкому льду. Но не ответить не мог. Слишком знаком был ему этот взгляд, жаждущий знаний.

– Я не знаю всего, Грейс. И не могу раскрыть тебе чужих секретов. Но вот, что я скажу. Ты, может, не столько сведущая в вопросах веры, сколько знаешь религию в теории. Но ты путаешь понятия, Грейс. Люди верят не для того, чтобы искупить грехи. Люди верят, потому что чувствуют в себе веру. Вера, если не имеет дел, мертва8. Поэтому твой вопрос мне не очень приятен и понятен. Ты говоришь о культе. А я – о вере.

Грейс поняла – Кристофер испугался ее вопроса. Ни за что не ответит напрямую, и пока он думал, пока подбирал слова, боясь сказать что-то не то, она следила за его мимикой и руками. И все в его противоречивости указывало на одно – она оказалась права.

– Но разве не вера творила ужасы?

– Люди творили, милая Грейс. Вера объединяла, просто люди читают по-разному. А если бы вера была здесь, – он указал себе на грудь, – и здесь, – палец, чуть дрожащий, указал на голову Грейс, – и если бы они работали вместе, тогда и были бы намного счастливее.

– Семьей?

– Да, Грейс. Семья – вот они, верующие. Вера объединяет. Я – брат моим братьям и сестрам, приходящим на службу. И все мы равны. Бог тому свидетель.

– Кристофер, а как вы думаете… – начала было Грейс, но замялась и замолчала.

– Грейс, неужели ты смутилась? – По-доброму улыбнулся Кристофер и, будь он простым человеком, положил бы руку ей на плечо. Но он не стал.

Грейс почувствовала его сопереживание. Это чуть успокоило ее.

– Можно ли увидеть Бога?

– Каждый видит Его по-своему, но, Грейс, увидеть Его можно. Нужно уметь.

Грейс улыбнулась уголками губ.

– А если Бог умер… Увидеть его можно только после смерти?

– Бог умер? – удивился Кристофер.

– Он же воскрес. Что если смерть – это начало, обретенное в конце, и конец, к которому вело все, с самого начала? – ответила Грейс и, поняв, что Кристофер никак не будет комментировать ее ответ, продолжила: – Скажите, но если Бог вечен, и Он вернулся, значит, явился новый Бог, тот, которого можно увидеть? Какой-то другой, не такой, какой был раньше?

Кристофер улыбнулся. Ни один вопрос не мог поставить его в непролазный тупик.

– Бог – вечен. И какие бы обличия он не принимал, вечность Его неоспорима. Но, – он поднял указательный палец, – не стоит вводить себя в заблуждения, Грейс. Многие люди, которые сбились с пути, видят Его там, где есть зло. И зло это – люди, желающие узреть Его там, где только они и их корысть. Такие люди… Они не делают ничего хорошего. Ими движет гордыня, они собирают людей вокруг себя только для того, чтобы обрадовать себя.

– Вы о ком?

– Я не называю имен, но ты, думаю, и сама понимаешь.

– Но Бог благодетелен?

– Всегда.

– А Бог любит нас? И творит добро?

– Конечно, милая Грейс. И тебя, и меня, и каждого, кто обращается к нему даже так, в вопросах. Бог всех любит.

Кристофер был прекрасен. Невероятная сила воли и веры.

– Спасибо, Кристофер. Вы правы, я не очень понимаю веру, но буду над собой работать.

Кристофер обрадовался признанию Грейс. Учтиво он поговорил с ней о прочитанных книгах, о последних новостях. О деле Уайтхеда он знал только из новостной ленты, но не очень верил написанному. Ему все же казалось, что незадачливого мужчину похитили, и Кристофер молился за него так часто, как только вспоминал.

А Грейс мыслями уже была на полпути домой.

Уже на улице она решила проверить новости. Села на лавочку в тени еще не облетевшей липы и читала.

Уайтхеда нашли в Лондоне. Новостные порталы утверждали, что его даже видели, но не успели сфотографировать. Говорили, что Уайтхед жив и здоров, но в ближайшее время не собирался возвращаться домой. Это из-за личного, сказал он, но решил не уточнять. Просто ему нужно было отдохнуть, а его истеричная жена решила, что муж исчез. Обыкновенные семейные разборки, ничего примечательного. Все не существовавшие наяву подозрения были сняты. Ластвилль мог спать спокойно до тех пор, пока не загремели бы новые новости.

В это время пришло и сообщение от профессора Ливье. Она напоминала Грейс о том, что ей следовало поскорее дописать статью, чтобы конкурс услышал о них как можно скорее. Грейс ответила, что работает, а сама поморщилась.

Грейс поправила чуть помявшиеся личные дела, повесила сумку на плечо и направилась домой. Многое следовало обдумать.

Если бы Осборн был чуть более проницательным, понял бы, насколько неспокойным на самом деле явилось то утро. Но в удушающем сладком аромате золотой маски осени, влетавшем через распахнутое настежь окно, в сиянии листьев, в неестественности голубого неба, нависшего над старинными крышами университета не виделось ему ничего странного. И даже напряжения, натянутого в комнате сотнями тонких нитей, он не увидел.

Расслабленный и теплый Осборн, еще не до конца пробудившийся после полной кошмаров, ночи, лежал на кровати, раскинув руки в стороны, и улыбался. В висках приятно ныло, в ушах немного звенело, а от горла еще не отошла легкая тошнота. В животе пусто, восхитительно пусто. Осборн чувствовал себя прекрасно. Вчера он хорошо поработал.

Сквозь закрытые веки утренний свет виделся красным. Интересно, думал Осборн, а как видятся со сцены чужие взгляды? Сможет ли кто-то поймать их все и забрать восхищение с собой, как закупоренную любовь в бутылке, и бросить в бурлящие воды? Возможно ли это? Наверное, для мастера нет ничего невозможного. Любовь толпы – красивое украшение для полки, какую форму оно бы ни приняло.

Осборн еще не видел Грейс, но по аромату духов, напоминавших ему о северных далях, в которых никогда не был, понял, что она в комнате и следит за ним.

Осборн улыбнулся. Грейс поймала его улыбку.

Она подошла бесшумно, легла на черные простыни и положила голову ему на спокойно вздымавшуюся грудь. Волосы Грейс пахли чем-то неопределенным, неземным, но таким притягательным, что не вдохнуть аромат до жара в легких невозможно. Осборн обнял ее. Перед глазами вновь поплыли воспоминания прошлого дня. Вдохновленный собственными успехами, Осборн разулыбался так, что даже щеки начали болеть.

– Вчера ты был великолепен, – прошептала Грейс и поцеловала его в выпирающую жилку на шее. Голубые воды бушующей реки в белоснежных песках изнемогающей от жажды пустыни. Несколько оазисов, маленьких родинок. Незаметная царапинка, переправа для нуждающихся.

Осборн блаженно улыбался и гладил ее по бедру.

– Без тебя все было бы не так, – прошептал он в ответ. Свет омыл комнату, забрался в каждую распечатанную легенду и взирал на Осборна по-особенному внимательно, словно благословляли на очередной подвиг.

– Твоя музыка вчера была удивительна. Ты раньше ничего подобного не играл, – сказала Грейс.

– Я очень долго старался ее поймать, – промурлыкал Осборн и улыбнулся. – Помнишь?

– Помню. Но оно просто не могло от тебя скрыться.

– Я хороший охотник.

– Конечно.

Грейс любовалась его профилем и думала, сколько бутылок спиртного осталось под кроватью и не стоило ли купить еще немного, чтобы незаметно подставить их. Виски или ликер? Может, достать бутылку абсента? Нужен ли ром? В последнее время Осборн частенько прикладывался к горлышку. Лучше, чтобы его касалось только лучшее пойло.

– Я сегодня пойду. Ты со мной? – сонно проговорил он, рассматривая оклеенный постерами потолок. Элис Купер взглянул удивленно. Словно спрашивал, неужели Осборн не предложит Грейс этим утром вновь возлечь на ложе из гвоздей?

Грейс заметила, что Осборн мечтательно улыбнулся своим мыслям, и поцеловала его маленькую татуировку за ухом.