Всех сплотили беседы об исчезнувшем человеке. Студент, даже тот, который совершенно не читал в новости, считал долгом поделиться мнением с каждым, кого встречал по дороге на занятия. На мощеных тропинках образовывались людские заторы.

У Ластвилля наконец появилось развлечение получше ярмарки на площади и живой музыки. Разговоры зажурчали как ручьи по весне. Ластвилль снова знаменит и очень надеялся на то, что преступление все-таки окажется громким. На следующее лето можно было бы пригласить музыкантов и сдать больше комнат.

– И что теперь? Все будут галдеть, будто их самих украли, а не какого-то незнакомца, – сказала Руби и с недовольным лицом убрала в карман брюк смартфон.

– Это особенность человека – видеть себя на месте каждого обиженного и обманутого и оплакивать себя воображаемого, – ответил Осборн.

Руби отпила немного кофе, поправила кудрявые волосы, которые никогда не лохматились на ветру, и сказала:

– Как фальшиво все это. Сделали сенсацию, заставили работать полицию, шумиху развели. А он, может, с друзьями в пабе решил выпить пива.

– Тогда окажется, что он – мистер Оказия, а не Уайтхед. Представь только, ты уходишь с друзьями за пивом, никого не трогаешь, пьешь себе спокойно. Возвращаешься домой и тут бац – ты звезда всего города! А если в пабе темно и телефон валяется где-то на две кармана, то, может, еще и округ, – сказал Осборн.

– Узнаем потом. Когда полиция соизволит заняться этим, тогда и узнаем, – заключила Грейс и посмотрела на лужайку, которая всегда казалась ей особенно живописной.

Есть все-таки какая-то испуганная изящность в простоте коротко подстриженной и уже блестевшей желтыми проплешинами травы в окружении старинных корпусов конца восемнадцатого века, ощетинившихся потемневшей от времени черепицей, облепившихся балкончиками и фигурными оконными выступами словно гнездами и увенчавшимися башенками смотрителей, где уже много лет молодые люди следят скорее за своими же ночными приключениями, а не за другими студентами.

– Да, точно. Потом узнаем. А сейчас лучше бы не опаздывать! – повторила Грейс, вдоволь налюбовавшись, взяла Осборна за руку и повела к третьему корпусу, стоявшему на холме словно замок, окруженный невидимым рвом, на занятие профессора Ливье.

На лекциях по английскому языку, будь то изучение особенностей грамматики древнеанглийского или обращение к современным изменениям в лексике, всегда аншлаг. Профессор Ливье была любимицей студентов не только благодаря харизме, но и мягкому характеру. Она никогда не ругалась, не ленилась повторить и объяснить и ни разу не забыла пожелать ученикам доброго дня или утра. В тот день профессор Ливье вновь была приятнейшей из женщин: с расслабленной улыбкой она вошла в освещенный яркими лучами лекторий, поставила на край стола из темного дерева стаканчик кофе, купленного в центре, и поприветствовала студентов. Каждый отметил красоту ее голоса. Студенты сбились в большую кучу из глаз и голов, всех обращенных к статной женщине и ее светленькой голове с каре, которое переливалось в лучах солнца, и красивому новому костюму цвета кофе с молоком, который уже успели обсудить в общих чатах. И только четыре места на последнем ряду оставались пустыми. Грейс много раз оборачивалась, ожидая увидеть недовольные физиономии, но так ни разу и не встретилась с ними взглядом. Никого из серого пятна на занятии не объявилось.

Лекции, прочтенные приятным голосом, намного приятнее записывать, поэтому почти никто не отлынивал, а старательно печатал или стенографировал в тетради. Записывал и Осборн. Он всегда завершал абзац на минуту раньше остальных, потому что сокращал слова до пары букв. Умение запомнить аббревиатуры, по его словам, защищало от Альцгеймера. Это же отваживало всех желающих попользоваться чужими конспектами. Вкупе с неразборчивым почерком, рисунками на полях и кляксами лекции Осборна Грина были для остальных испачканными листами. Впрочем, он редко читал свои лекции. Руби же не могла позволить себе вольностей приятеля. Ей приходилось записывать каждое слово, и пусть она печатала, но даже это не спасало пальцы от болей по вечерам. Все-таки лекции профессора Ливье были полными не только по содержанию, но и объему.

Грейс писала, успевая зафиксировать каждое слово, сказанное профессором, но мысли летали где-то далеко. И даже когда к ней обращался Осборн, которому в перерывах, пока все дописывали, было скучно, она отвечала скорее механически и через пару секунд не могла уже вспомнить ни вопроса, ни своего ответа.

Лекция, казалось, закончилась быстрее, чем ожидалось, студенты собрали вещи и направились к выходу. Очень им не хотелось идти на перерыв, чтобы потом, после нескольких часов отдыха, плестись на лекцию профессора Френсиса. Но деваться некуда.

Грейс оглядывалась. Что-то в общей картине лектория ей очень не нравилось. То ли свет не так падал, то ли оставленный кем-то на столе стаканчик покоя не давал, но что-то было не так. Но что именно – неясно.

Осборн о чем-то увлеченно рассказывал, а Грейс не слышала. Она думала.

– Грейс Хармон, постойте! – окликнули Грейс, когда она с Осборном уже подходила к дверям.

Она, мысленно выразив свое удовлетворение, остановилась, попросила Осборна встретить ее уже дома, дождалась, пока все студенты покинут лекторий, и подошла к профессору ближе. Вблизи Жаклин Ливье была еще приятнее, чем издалека. В свои сорок семь она выглядела на тридцать.

– Хотела спросить, как продвигается твоя исследовательская деятельность, – поинтересовалась профессор Ливье, села на краешек стола, закинув ногу на ногу, отпила немного кофе и залистала ежедневник.

Грейс следила за ее движениями как завороженная.

– Продвигается хорошо. Я уже написала написала первые страницы, расчертила основные направления исследования.

– Неужели? Так быстро? Что ж, я в тебе не сомневалась, но не думала, что ты так приятно удивишь. – Профессор очаровательно улыбнулась. – Тебе не нужна помощь?

– Нет, профессор Ливье, не нужна. Я справлюсь сама… – проговорила было Грейс, но вдруг оторвалась от разглядывания профессора и сказала. – Знаете, если только вы мне поможете найти одну книгу. Я искала в библиотеке, но мне сказали, что ее нет.

– Правда? В древней библиотеке университета нет какой-то книги? – Улыбнулась профессор Ливье.

– Может, она есть, но в архиве или отсеке для преподавателей. Меня туда не пустят.

– В архиве? – задумалась профессор. – Не думаю, что там есть хоть что-то.

– Может, они отправили часть книг в библиотеку города?

– Вряд ли. Ластвилль слишком жадный до своих сокровищ.

– Как дракон, сидящий на золоте.

– Да, Грейс, так и есть. – Профессор Ливье сдержанно, но приятно посмеялась, а затем, чуть подумав, сказала: – Знаешь, а подожди меня здесь, мне все равно нужно заглянуть в библиотеку. Я посмотрю, где лежит твоя книга. Напиши название в наш чат.

Грейс кивнула и отошла, пропуская преподавателя вперед. Профессор Ливье вновь улыбнулась любимой ученице. Хотелось чаще чувствовать обещанный аромат успеха на конференции, да еще при том, что для апофеоза не стоило прилагать никаких усилий.

Стоило шагам профессора Ливье стихнуть, а Грейс отправить название какой-то старой книги в чат, она подошла к учительскому столу, открыла оставленный ежедневник на странице со списком курса и начала высматривать знакомые фамилии. Отыскать их было просто – ни Лэмб, ни Хантер, ни Грей, ни Сноу не посетили ни одной лекции Ливье. Раньше был еще и Джексон Брайт.

Когда профессор Ливье вернулась, Грейс уже сидела на крае парты первого ряда и читала захваченную утром из библиотеки книгу.

– Ты оказалась права, Грейс. Книга была убрана в архив еще пять лет назад. Ей так никто и не заинтересовался, – сказала профессор и погладила пыльную обложку книги аккуратной ладошкой. – Не понимаю только, зачем она тебе. У тебя же другая тема.

– Я пишу по аналогии, – сказала Грейс и убрала свою книгу в сумку.

– Даже так?

Грейс кивнула.