Земля. Задолго до Рождества Христова. Точное время и место неизвестны.

Скверна уже подбиралась к подножию горы, но, всякий раз натыкаясь на невидимую преграду, с рёвом и воем откатывалась обратно, оставляя в расщелинах скрюченные, обугленные обрубки.

Всё случилось так, как и предрекли Сошедшие с неба: некогда цветущая земля погибала, превращаясь в истерзанную пустыню, заполненную бурлящей, плодящейся Скверной.

«Эксперимент дал сбой, — говорили Сошедшие, — надо уничтожить Скверну и начинать всё сначала. Тебе же, Най, и сыновьям твоим, — говорили они, — мы оставляем семена новой Жизни — матрицы гоа. Постройте корабль, погрузите на него матрицы, и ждите нашего знака. Как только Земля будет очищена, одна из гоа пробудится и заселит планету новой Жизнью. Но, помни, Най, тебе и роду твоему предначертано беречь гоа от грядущего племени. Если Неразумный снова завладеет матрицей, земле не миновать ещё одной Скверны…»

— Отец, — подошедший Сум оторвал Ная от воспоминаний, — генераторы работают с перегрузкой. Ещё несколько дней и Барьер не выдержит Скверны.

Най обернулся. Сум лишь недавно встретил своё столетие, и на его смуглом лице едва проступала робкая растительность. Как и все Первые, Сум был десяти локтей роста, синеглаз, светло-волос и могуч.

«Интересно, — подумал Най, невольно любуясь своим старшим сыном, — какими будут Грядущие? Сколько жизни дадут им гоа? Тысячу лет, как нам, или намного больше?…»

— Когда будет готов ковчег? — спросил он вслух.

— Ещё сутки. Скибы должны закончить корму, — Сум развернул пергамент и разложил его перед отцом на плоском жертвенном камне. — Хранилища гоа почти готовы, и до заката можно будет начать погрузку матриц.

— Хорошо, — кивнул Най, разглядывая разрез огромного корабля, испещрённый множеством замысловатых значков. — А где сейчас Хэм и Дафет?

— Я велел им помочь женщинам собрать пищу и воду, — Сум свернул чертежи и сунул их в кожаный заплечный колчан.

— Пойдём-ка, посмотрим, — предложил Най. — Сошедшие наказывали взять запасов надолго.

Они поднялись по каменистой тропе, поросшей кое-где жёсткой пепельно-серой койлой*. Грот, в котором хранились матрицы и собранные припасы, сторожил скиб. Семеня своими длинными суставчатыми лапами, он выскочил из своего укрытия и застрекотал сканером. Узнав хозяев, скиб немедленно вернулся в глубь грота.

Най недолюбливал скибов, похожих на огромных блестящих пауков, но он понимал: без них построить такое огромное судно ему и трём его сыновьям было бы невозможно. К тому же, Сошедшие вооружили скибов, и теперь они способны защитить ковчег, если Скверна всё же прорвётся через Барьер.

Внутри грота, в дрожащем факельном сумраке, возвышался целый курган припасов: корзины фруктов, завёрнутые в холст копчёные окорока, снизки сушёной рыбы, сыр. Возле кургана хлопотали женщины и несколько скибов. Най оглядел груды продуктов, пересчитал и остался доволен.

На груди Ная вспыхнул алым угольком амулет, и трескучий голос громко произнёс:

— Аурет вызывает базу. Приступаем к фазе глобальной гидратации. Доложить о готовности Ковчега.

Най с трепетом поднёс амулет к губам и, как учили Сошедшие, заговорил:

— Аурет, отвечает база. Ковчег в стадии завершения.

— Когда начнёте эвакуацию? — осведомился Сошедший.

— К утру матрицы будут на Ковчеге, — доложил Най. — Все шесть.

— Поторопись, смертный. В твоих руках судьба гоа!

Уголёк связи погас. Най поклонился амулету и, отправив Сума к Ковчегу, вышел из грота. Он поднял лицо к чёрному небу, и на его лоб упала первая холодная капля.

Кандалакшский пролив. 19 сентября 1943 г. Полдень.

— Ну что, отец, далеко нам ещё до Беломорска? — Знамин достал пачку «Казбека» и протянул стоявшему у штурвала капитану судёнышка, пожилому моряку в чёрном прорезиненном макинтоше. Лазарь Фомич чинно взял папироску, не спеша, раскурил, затянулся со вкусом и только после этого ответил:

— Белое море, товарищ майор, скорых не любит. На такой волне да при встречном ветре «Буцефал» больше 15 узлов не даст. Благо бы засветло до Соловков дойти. А там уж и Беломорск вот он, — Лазарь Фомич закашлялся. — Ну и табачок стал, язви его в душу, — беззлобно выругался он.

— Значит, к вечеру доберёмся? — Знамин тоже раскурил папиросу и убрал пачку в карман.

— Это уж как Бог ссудит, — Лазарь Фомич крутанул штурвал, выравнивая курс судна. — Ты бы проверил груз-то, майор. Не ровён час, вылетит за борт при такой качке.

Капитан был прав. Часть груза находилась в трюме, и за него Знамин не беспокоился, а вот тот, что пришлось крепить на корме, и в самом деле, мог сорваться при большом крене. Знамин вышел из рубки.

В лицо ударил холодный колючий ветер, палуба рвалась из-под ног. Чтобы добраться до кормы, пришлось то и дело хвататься за страховочный леер.

Ящики были на месте. Все восемнадцать. Ещё тридцать два внизу, в трюме. Больше в Кандалакшу вывести не успели. Да и эти экспедиция увела из-под самого носа у немцев. Псиломелан, минерал марганца — вот что лежало в ящиках, и было необходимо сейчас стране, как воздух. Без этих невзрачных тёмно-серых комьев породы не могло быть ни танковой брони, ни стволов орудий, ни моторов машин. Ни, может быть, и самой победы.

«Если к вечеру груз будет в Беломорске, — прикинул майор, щурясь от низкого северного солнца, — то через сутки — на Урале. А там профессор Гриневич разберётся с ним уже сам».

Проверив, не прослабли ли канаты, крепящие ящики, Знамин направился было обратно в рубку, но не успел сделать и нескольких шагов, как увидел впереди, на носу, долговязую фигурку Саньки, паренька, бывшего на «Буцефале» за юнгу. Санька что-то кричал и отчаянно махал руками, но из-за ветра и тарахтения двигателя Знамин не разобрал ни слова. Наконец юнга, ловко балансируя и почти не цепляясь за леер, подбежал к Знамину и крикнул, показывая куда-то вдаль:

— Самолёт, товарищ майор! Вроде не наш.

Знамин впился глазами в небо.

«Час от часу не легче», — с тревогой подумал он, увидев высоко над морем знакомый силуэт «Юнкерса», заходящего на корабль со стороны солнца. Крохотный самолётик как бы плавился, растекался на фоне слепящего солнечного диска. «И как только Санька разглядел его, дьявола?», — пронеслось в голове майора.

— Санька, — бросил он юнге, — дуй к пулемёту. Помогать будешь.

Прямо на крыше рубки, кое-как закрытая листами брони, была оборудована самодельная турель с прилаженным к ней пулемётом. Старенький «Максим», отслуживший своё ещё в Гражданскую, был единственным зенитным средством на «Буцефале».

Санька первым подлетел к пулемёту, сорвал с него брезент и ловко заправил ленту в приёмник.

— Готово! — крикнул он, косясь на приближающийся самолёт.

Майор на миг позавидовал пареньку: война для него, Саньки Шалугина, была пока что не больше, чем опасное приключение. Добежав до турели, Знамин упал рядом с юнгой.

— Ложись, дура! — рванул он Саньку за броневой щит.

«Юнкерс» с воем пронёсся над кораблём, полоснув по нему длинной очередью. Трассеры подняли целый лес фонтанов прямо у борта и замолотили по рубке и палубе «Буцефала». Внизу, на рулевом мостике, зазвенели выбитые пулями стёкла.

Знамин вцепился в пулемётные рукоятки и развернул «Максим» вслед уходящему самолёту. Он успел поймать хвост «Юнкерса» в перекрестье прицела и надавить гашетку, но «Буцефал» не вовремя подпрыгнул на высокой волне, и пули без толку прошили небесный свод. Майор зло выругался.

Отойдя на кабельтов от почти беззащитного судна, «лаптёжник» развернулся и пошёл на новый заход. На этот раз майор успел разглядеть на его фюзеляже сине-белый круг. «Финн» — Знамин снова поймал «Юнкерса» в паутину прицела и стал ждать.