Эспира старался не замечать кровавых брызг на полу и стенах узкого туннеля, где был накрыт стол. Именно здесь Кэвендиш пытала несчастного зверодава. Чириако, с его обостренной чувствительностью, не смог оставить это без внимания, и за кисловатый запашок паники и подсохшей крови, несомненно, следовало винить натянутые нервы сержанта.

— Ступайте, сержант, и займитесь своими бойцами, — распорядился Эспира. Чириако был хорошим человеком, но в его нынешнем расположении духа боерожденный мог излишне открыто выразить свои мысли и просто не пережить чашку чая с Кэвендиш.

— Майор… — нерешительно произнес Чириако. Бросив взгляд за спину, Эспира увидел, как он переминается с ноги на ногу, с опаской рассматривая Сарка.

Сарк же, напротив, вроде бы ни на кого не смотрел. Седеющий боерожденный просто стоял, полностью расслабившись, — так, словно присутствие настороженного, вооруженного и опасного боерожденного десантника имело для него не более значения, чем цвет скатерти, которую он расстелил на столе с минуту тому назад.

Пока с ними была Кэвендиш, это действительно ничего не значило.

Эспира не без усилия удержался от содрогания.

— Выполняйте приказ, сержант, — спокойно сказал он. — Посмотрите, как там ваши люди. Выставьте караул у входа в туннель, чтобы нас не могли побеспокоить. Идите.

Эспира разве что не услышал зубовного скрежета со стороны сержанта. Тот, однако, сказал лишь: «Да, сэр», стремительно козырнул и четким шагом направился к выходу из туннеля.

— Кажется, он был с вами самую чуточку неучтив, — застенчиво заметила Кэвендиш.

— Боюсь, сержант мало разбирается в тонкостях надлежащего поведения в приличном обществе. К тому же он получил ранение при попытке подрыва кристальной чанерии Ланкастеров, — ответил Эспира. — И, мне представляется, боли, которые испытывает сержант, на самом деле сильнее, чем он готов признать.

— И он по-прежнему ценен для вас?

— Незаменим, — заверил ее Эспира.

Кэвендиш пригубила чаю.

— Полагаю, в этом случае можно сделать некоторые поблажки. В конце концов, он же боерожденный. Нельзя же ожидать, чтобы они бесконечно сохраняли идеальное равновесие… — Метнув взгляд в Сарка, она негромко добавила: — Со всей неизбежностью, зверь рано или поздно даст о себе знать.

На какую-то секунду Эспире могло показаться, что в безразличном взгляде Сарка сверкнули тлеющие угли. Кровавые пятна на стенах поблескивали в свете расставленных на столе люмен-кристаллов.

— Ваши слова полны проницательности, — отметил Эспира. — Этот чай великолепен.

— Как это мило с вашей стороны, майор, — произнесла Кэвендиш с улыбкой, которая любому другому показалась бы естественной. — Эта смесь моего изобретения. Я сама подбираю сорта.

Эспира постарался, чтобы его ответная улыбка не одеревенела. Природная интуиция подсказывала, что он едва ли хочет знать, что именно такая сумасшедшая женщина, как Кэвендиш, могла подмешать в свой чай.

— Мадам, вы весьма великодушны.

— Убедиться в этом нам еще только предстоит, — возразила Кэвендиш. — Враги подобрались совсем близко, майор.

Эспира поднял брови. Сделал глоток чая и робко заметил:

— Но мы ведь в родном Копье альбионцев, мадам. Как же иначе?

Кэвендиш нетерпеливо отмахнулась.

— Всем простофилям Альбиона, вместе взятым, не помешать исполнению моих замыслов… — глубокомысленно изрекла она. — Однако в действие пришли иные руки, иная воля проявила интерес к этому хабблу. У этих сил хватит возможностей не позволить нам достичь своей цели, если не оказать им сопротивления.

— Могу ли я предположить, мадам, что в этом и заключена цель вашего визита?

— Это же очевидно. Настало время для принятия самых крайних мер.

Эспира откинулся на спинку своего стула и на миг заключил чашку в обе ладони.

— Мадам, — медленно проговорил он, — позвольте заметить, что момент нанесения нами удара рассчитан весьма точно. В любом другом случае мы останемся без поддержки нашей армады и без средств отступления. Всякое действие, безрассудно предпринятое нами до назначенного часа, поставит под угрозу весь план.

Кэвендиш бросила на майора взгляд над краем своей поднятой чашки; выражение ее лица было совершенно непроницаемым.

— Майор. Меня начинает беспокоить слабость ваших мотивов. Вы хотите вынудить меня поискать способы усилить их?

— Мадам, со всем уважением, я вынужден напомнить, что подчиненные мне люди — десантники, а вовсе не шпионы. Они отлично сражаются, но у них нет ни нужной подготовки, ни опыта для того, чтобы незаметно смешаться с населением альбионского хаббла на сколько-нибудь протяженное время… — Эспира прочистил пересохшее горло. — Я даже склонен рекомендовать вам использовать в подобных целях собственные возможности.

— И я ими уже воспользовалась, — спокойно ответила Кэвендиш. — Только благодаря этому я смогла убедиться в присутствии опасных противников. Подозреваю, впрочем, что я была ими узнана, а потому, исходя из текущей расстановки сил, не решусь действовать самостоятельно. Внезапная массированная атака со стороны ваших людей дала бы нам некоторое преимущество.

В этот момент в узком коридоре послышались чьи-то шаги, и из глубокой тени показался один из молодых офицеров из отряда Эспиры. Лейтенант Ибарра пропал без вести в самом начале вторжения и был сочтен погибшим, и вот теперь широкоплечий, запальчивый юный аристократ подошел к накрытому столу, шагая устало, но твердо.

— Майор! — выкрикнул юноша. — Лейтенант Ибарра явился для прохождения службы, сэр.

Проклятье! Ну почему его не остановили выставленные караульные? Потому что молодой командир приказал им дать ему дорогу, разумеется. Чертов юный забияка.

— Видите ли, лейтенант, сейчас я несколько занят…

Лицо Ибарры, изможденное и бледное, расплылось в широкой распутной ухмылке, обращенной к Кэвендиш.

— Еще как вижу, сэр. Высокий чин имеет свои маленькие преимущества, верно? Какая же она, право, красотка. Лейтенантского жалованья, небось, на такую и не хватит?

— Лейтенант! — задохнулся Эспира.

— Каков наглец, — процедила Кэвендиш. В ее улыбке читалось неподдельное удовольствие.

Она повела пальцем. Не более.

Глаза Ибарры вдруг широко распахнулись, рисуя картину полнейшего ужаса, а в следующую секунду лейтенант истошно закричал. Руки юноши взлетели к глазам, ладони уперлись в череп, суставы поочередно изменили ему, и он повалился на камни пола.

Кэвендиш наблюдала за его муками равнодушным, ровным взглядом, одновременно заметив:

— Не выношу грубиянов.

Ибарра продолжал визжать, когда Эспира аккуратно поставил на стол свою чашку и вскочил, чтобы бежать к упавшему.

— Караул, сюда! — выкрикнул он.

Эспира уже сталкивался с подобным. Склонившись над несчастным, он вцепился Ибарре в запястья, дергая на себя, но, вопреки всей своей силе, не сумел оторвать руки юноши от лица.

Подбежали караульные, но было уже поздно: Ибарра уже успел выцарапать себе оба глаза, в безрассудном ужасе роясь в глазницах сведенными судорогой пальцами.

По приказу и с помощью Эспиры два караульных убрали руки Ибарры от его лица и связали их за его спиной, но к этому времени на месте глазниц юноши остались лишь две глубокие, обильно кровоточащие раны.

— К врачу его, быстро! — распорядился Эспира. Лишь тогда он украдкой бросил на Кэвендиш опасливый взгляд.

Безумная эфирреалистка разглядывала происходящее из-под опущенных век, пока на ее губах танцевала легкая улыбочка. Эта женщина, понял вдруг Эспира, от души наслаждается зрелищем, терпеливо дожидаясь его реакции.

— Так ли это было необходимо, мадам? — буркнул он.

— Зависит только от вас, майор, — пропела Кэвендиш. — И от того, насколько мотивированным вы себя ощущаете. Сколько еще ваших подчиненных столкнутся с похожими напастями прежде, чем вы решите оказать мне помощь? Делайте свой выбор.

Эспира скрипнул зубами. На нем была взведенная боевая перчатка. Хватит ли ему времени прицелиться и выпустить разряд, прежде чем Кэвендиш смогла бы…