Септа Ксантия, ворча, засеменила следом. Гелла виновато присела в неглубоком реверансе и направилась за ними. Тирион проводил их тяжёлым взглядом.

— Ты только посмотри! — шептала Грай, вертя в руках деревянную куклу-рыцаря. Игрушечный воин был плечистый, в доспехе из крошечных стальных пластинок, с голубыми глазами-стёклышками и даже с волосами из наклеенной на голову бежевой пряжи. В одной руке он держал длинное турнирное копьё, а в другой покрытый эмалью щит. Красные и белые ромбы не оставляли никаких сомнений, кого именно изображает кукла.

— Берите, юная леди! — видя её восхищение, стал уговаривать торговец. — Сир Хардинг был сегодня лучше всех! Одна монета, и он ваш!

— А у вас нет… — стоящая рядом Гелла потупилась, — у вас нет других воинов?

— Есть, милая леди. Кого бы вы желали?

— Линдерли… нет ли случайно у вас Линдерли?

— У меня есть всё! — гордо сказал торговец. Он достал коробку, погремел железками и отыскал маленький чёрный щит с нарисованными на нём зелёными закорючками, вероятно, должными изображать змей. Затем снял с куклы красно-белый щит и прикрепил новый. — Вот вам ваш Линдерли! — радостно улыбнулся он щербатым ртом, протягивая Гелле перерождённого «сира Хардинга». — Вылитый сир Лаймонд!

— Но я хотела другого… который Терранс…

— Вот как? — Ушлый торговец не растерялся, взлохматил воину «волосы», придирчиво оценил свои усилия, остался доволен и опять протянул Гелле: — Вылитый Терранс Линдерли!

Девушки переглянулись и дружно расхохотались.

— Не хотите Линдерли, возьмите сира Гаррольда, — не отставал щербатый, вновь поменяв щиты. — Он ведь приглянулся вам, юная леди! И правильно! Он красавчик, каких поискать…

— Зачем леди деревянный сир Гаррольд, когда уже завтра она может заполучить настоящего?

Хохотушки разом обернулись. На них злыми разноцветными глазами смотрел Тирион Ланнистер.

— Что вы такое говорите, милорд? — растерянно спросила Грай.

— То, что завтра у Долины может появиться новый лорд.

— Я вас не понимаю… — Она попыталась улыбнуться, как учила септа, но ничего не вышло.

— Вы слышали, миледи, как сира Хардинга в этих местах называют Гарри-Наследник? Нет? А почему его так называют, хотите узнать? — Тириону не нужны были ни ответы, ни согласие. — Потому что, если вдруг что-то случится с лордом Робертом, его место займёт… кто? Правильно — Гаррольд Хардинг! — Он мстительно ухмыльнулся, видя, как её глаза расширяются от страха. — Интересно, он женится на вас? Хотя почему бы и нет… к свадьбе-то всё готово. Не пропадать же добру.

Грай глубоко вдохнула, как делала всегда перед выстрелом из лука, утихомиривая бьющееся сердце, и в недоумении покачала головой:

— Я не знаю, зачем вы это делаете… зачем говорите мне все эти ужасные вещи… Но Гаррольд не убьёт Роберта… он так не сделает!

— Вот как? Это почему? Из-за того, что бой ненастоящий? Что это такая традиция?

— Да… и это очень красивая традиция, м-милорд… — Она всё же не справилась, и голос задрожал.

— Помимо старых глупых традиций есть ещё честь. И гордость, — безжалостно отрезал её мучитель. — Вы знаете, что намеренный проигрыш — это недостойно рыцаря, миледи? А уж если противник богаче и выше по положению… — Он осуждающе поцокал языком. — Это позорное пятно останется на его репутации до конца времён…

— Это если из корысти или трусости! — отважилась вступиться за подругу Гелла. — А сир Гаррольд проиграет, потому что это традиция! В этом нет позора! Это не уронит его чести!

— А вдруг он передумает, м? В самый последний момент… Вдруг он… случайно… слишком сильно ударит копьём Роберта?

— Нет! — твёрдо сказала Грай. — Бриенна обещала, что никто никого не убьёт! Она дала слово!

— Ну, искренность и честность леди Тарт не подлежат сомнению, — проворковал Тирион. — Она говорит то, во что верит… но вдруг она просто чего-то не знает? И думает, что говорит правду…

Над площадью разнёсся гул гонга — зрителей созывали занимать свои места. Тирион поклонился и не спеша направился к воротам. Настроение у него сильно улучшилось. Грай, дрожа как в лихорадке, ухватилась за руки Геллы и септы.

— Не зря его называют Бес! — сказала юная леди Боррелл, с яростью глядя в маленькую удаляющуюся спину.

— Вот бы ещё в моё время карлики рассуждали о рыцарской чести! — всплеснула руками септа. — Они только и годились, что быть шутами… а сейчас, смотри-ка, и лорды появились. Так, глядишь, и рыцари скоро будут… Тьфу, срамота!

Глашатай вновь получил свиток с правилами из рук главного распорядителя турнира через копьё сира Саймонда. И зачитал их во всеуслышание: «Все бьются против всех! Победителем считается последний удержавшийся в седле или устоявший на ногах воин! Воспрещается использовать боевое оружие! Мечи, топоры и секиры должны быть затуплены, копья без острия, а булавы без шипов! Мечами можно рубить, но не колоть! Конный не может атаковать пешего! Воспрещается нападать на лежащего! Если воин не может подняться сам, его оруженосец вправе помочь ему покинуть арену! По звуку гонга все должны прекратить бой! Да победит сильнейший!»

Общие схватки всегда были опаснее одиночных поединков, поэтому устроители турнира, посовещавшись, решили всё же добавить в правила пункт о гонге. Если бой вдруг затянется и окажется слишком кровопролитным, сир Илис его остановит. Совсем избежать смертей не удастся, но и устилать арену сплошным покрывалом из мёртвых тел накануне свадьбы Роберта никто не хотел.

Бойцы стояли на поле — конные и пешие — и, внимая глашатаю, одновременно перемещались туда-сюда, присматривая себе и временных союзников, и первых противников. Именно этим общие схватки всегда и привлекали больше участников — до самого последнего момента турнира каждый мог выбрать себе соперника по силам. А дальше — как пожелают Семеро.

Отдельной группой высились на конях четыре брата Сандерленда. Под Оливером гарцевала другая лошадь, и доспех был не такой роскошный. С этого воина сир Хардинг уже получил своё за победу. Бенедикт тоже рассчитался с Седриком Игеном, но, в отличие от старшего брата, второго комплекта не имел, поэтому сидел среди зрителей рядом с одноруким Рейлоном. Оба с тоской смотрели на поле и на братьев.

Выделялся из общей массы и Робар Вайдман, с хищной улыбкой поглядывающий на Роланда Уэйнвуда — внука леди Аньи. Уоллес не стал участвовать в общей битве, но сиру Робару и одного Уэйнвуда было достаточно, чтобы потешить своё тщеславие. Он показывал Роланду свой родовой щит и скалился в предвкушении.

Разномастная толпа волновалась, словно море. Богатые, с инкрустацией и чеканным рисунком наплечники и наручи одних воинов перемежались нагрудниками из варёной кожи и скромными открытыми шлемами других. Под одними стояли смирно мощные боевые кони, под другими гарцевали изящные, тонконогие, но чуткие к командам жеребцы. Символы на одежде и щитах давали участникам понять, кто стоял перед ними: веер из серебряных стрел указывал на Хантеров, копейные наконечники на Муров, крылатая чаша на Херси, три белых свечи на Ваксли, чайки и золотые крылья на Шеттов, красная кувалда на Брейкстоунов, синий вилообразный крест на Колдуотеров. На поле даже был белый паучий краб Борреллов. Не имея ни одного сына, лорд Годрик купил согласие жениха одной из своих дочерей, и тот взял его имя — и сегодня отстаивал честь Волнолома с Милой Сестры.

Распорядители ратного поля заняли свои места, и сир Илис ударил в гонг.

Схватка началась далеко за полдень и продолжалась до самых сумерек. Талли, Ройс и Темплтон носились по периметру на взмыленных лошадях, следя за боем, указывая стражникам на участников, что нарушали правила, в глупой надежде, что в сгущающейся темноте и пылу сражения этого никто не заметит: кто-то колол мечом противнику в бок, кто-то на коне наезжал на пешего, кто-то продолжал охаживать булавой лежащего. Таких выволакивали с поля, чтобы потом призвать к ответу. За свои недостойные поступки нарушители расплачивались доспехами, оружием и добрым именем.