Я громко расхохоталась. А мама покраснела, словно малолетняя девчонка. И в эту минуту я поняла, насколько моя мама еще молодая. С этим румянцем смущения, который вызвали папины слова, она выглядела чуть ли не моей ровесницей.

– Отличная идея! – решила я помочь папе додавить маму. – Как раз успеем до моего завтрашнего рейса.

– Ты уже завтра улетаешь? – удивилась мама и даже перестала вырываться из папиных рук.

– Да, я прилетела лишь за теплыми вещами.

– А я-то думала, что твой день рождения мы отметим вместе, – она заметно расстроилась.

– Извини, мам, я и так лекции пропускаю. К тому же, меня ждут друзья. Я думала отметить вместе с ними.

– С этим твоим Ильей? – насторожилась мама.

– Что за Илья? – включился в разговор папа. – Это тот самый один?

– Да, – улыбнулась я.

– Может он и один, – вмешалась мама. – Только я не уверена, что он тот самый.

– А это уже решать только ей, – укоризненно сообщил маме папа.

– Если бы ты все знал, ты бы так не утверждал, – почти перебила она его.

– Так, – протянул он. – Что я должен знать?

После этих слов мы втроем вернулись на кухню. И снова был чай, и снова пирог, и мой рассказ. И так внутри было хорошо, глядя на этих двоих, строящих из себя строгих родителей, когда обоим больше всего на свете сейчас наверняка хотелось остаться наедине друг с другом. Правда теперь папа смело и не таясь касался мамы, но исключительно в приличных местах. Это, видимо, при мне. Обнимал ее. А я видела, как она млела от его прикосновений. Что же будет, когда я отправлюсь спать? Вряд ли папа поедет к себе, когда ему, наконец, дали «доступ к телу».

– Ну и мудак твой Илюша, – сообщил мне папа, когда я закончила свой рассказ.

– Килим! – укоризненно воскликнула мама.

– Да брось, она уже взрослая. И в своей общаге далеко не таких выражений наслушалась.

– Правда? – обратилась ко мне мама.

Я многозначительно промолчала.

– Значит так, малая, – начал свои отцовские нравоучения папа, – этот Илюша и ноготка твоего не стоит.

– Как ты можешь это утверждать, если ты его ни разу не видел? – удивилась я, особо не возражая его суждениям.

– Если при виде него у тебя не уходит земля из-под ног и глаз не горит, значит он точно не тот, кто тебе нужен, – просто ответил он мне. – А огонька в зрачках я у тебя как-то не заметил.

А земля действительно не уходила. Да, нравился. Да, льстило, что первый парень академии встречается со мной, невзрачной простушкой даже не из провинции, а из глубокой глубинки. Но того, что я видела в глазах, сидящих передо мной на этой кухне людей, не было. В прикосновениях Ильи не было и толики того трепета, с которым папа касался мамы. Не было той нежности и любви, о которой сейчас кричала представшая передо мной картина: тихий вечер, кухня, двое, он и она, и весь окружающий мир замирает, позволяя этим двоим насладиться мгновениями этой простой близости. Близости душ и сердец. Близости сознаний. Близости стремлений. А стремились эти двое точно в одном направлении. И сейчас этим направлением была я.

– Я не буду читать тебе громких нотаций и орать, что не пущу свою дочь в Москву исключительно ради того, чтобы она не встречалась с каким-то придурком, который явно ей не подходит, и уж точно мне не нравится, – спокойно сообщил мне папа. – Я лишь напомню тебе, что ты взрослая девочка и очень умная. И только ты знаешь, как правильно будет поступить. И я более чем уверен, что именно так ты и поступишь.

Вроде как строго сказал, а я сижу и улыбаюсь, и сердце замирает от того, что у меня теперь есть полноценная семья. Она, по сути, и была всегда, только вот теперь, я уверена, она будет счастливой.

– Надеюсь, что ты прав, – ответила я и тут же перевела тему: – Так что там со свадьбой?

– А что со свадьбой? – удивляется папа. – Завтра с утра в ЗАГС и поедем.

– Вот и отлично, – быстро ответила я, не давая маме сказать и слово. – Тогда я со спокойной совестью отправляюсь спасть, – и, уже поднявшись со своего места, добавила, глядя на папу: – Я надеюсь, ты останешься?

Они с мамой переглянулись, и я поняла: останется! Еще как останется!

– Спокойной ночи, – не дожидаясь ответа, сказала я и оставила этих двоих.

А утром действительно был ЗАГС, из которого Вероника Сергеевна вышла уже не Власовой, а Вергут. Папа предлагал и меня по-быстренькому удочерить. Но заниматься документами совсем времени не было. Поэтому мы решили вернуться к этому вопросу в следующий раз.

Невеста же краснела, словно маков цвет в лучших традициях советского кино, и все пыталась отбиться от меня, но у нее ничего не получалось – я скакала вокруг нее и то снимала происходящее на телефон, то фотографировала, а мама все пыталась спрятаться от моего настойчивого внимания.

Свадьба была скромной. И то не свадьба, а простая роспись. Жених был в джинсах и футболке, невеста в простом светло-голубом платье, но от того, как от них искрило, можно было снабдить электроэнергией не только Березово, но весь Ханты-Мансийский автономный округ. А я была счастлива по-настоящему. За маму. За папу. За всех нас! И эта дата: пятнадцатое ноября – стала одной из важнейших в нашей жизни.

К сожалению, на романтический банкет я остаться не могла, нужно было спешить на самолет. Но, если бы я осталась, то банкет уже не был бы таким романтическим. Так что все сложилось, как нельзя лучше. А романтический банкет удастся и без меня, я уверена. И брачная ночь тоже. Я так же была уверена, что папа не выдержит и набросится на маму еще до регистрации брака. Но, видимо, многолетняя выдержка дала о себе знать. Да, тем вечером он остался у нас. Но из маминой комнаты не донеслось ни звука, ни скрипа. А стены в местных домах были картонными, поэтому всегда можно расслышать каждое слово говорящих за стеной. А тут подозрительная тишина. Но я так сильно устала за целый день: долгий перелет, множество эмоциональных разговоров, сборы в дорогу; поэтому уснула я очень быстро. Возможно, после того как я вырубилась и началось самое интересное и для них обоих желаемое. Если и так, то я рада, что не стала свидетелем их долгожданного соития. А, если не так, то Килиму Ярашевичу Вергуту можно памятник поставить за выдержку и терпение! Рядом с Меньшиковым. Или вместо него…

Выяснять эти нюансы я не стала, а лишь смотрела из иллюминатора взлетающего самолета, как папа, не стесняясь и ни от кого ни таясь, у всех на виду целовал мою маму, крепко сжимая в объятиях, показывая всему миру, что эта женщина наконец его, окончательно и бесповоротно. Видимо, когда я уснула, он все-таки смог найти доводы, чтобы убедить маму ответить ему в ЗАГСе заветное «да»!

И вот теперь я стою в дверях своей комнаты и смотрю на то, как Коваль не перестает скакать верхом на Илье, даже после того, как я обозначила свое присутствие и была явно замечена.

– Да, слышь, остановись, – в полустоне попросил ее Илья. – Тут Регина.

Другой бы на его месте попросту спихнул бы эту наглую девицу в сторону и поднялся навстречу своей, между прочим, все еще девушке. Конечно, же уже сто процентов бывшей, но в память обо всем, что между нами было. Слишком пафосно и возвышенно? Неважно. Машка решила иначе.

– И что теперь? – от дикой скачки ее голос сбивался. – Я что, из-за этого должна остаться без оргазма? К тому же я почти… Почти…

А дальше был громкий стон в два голоса, обозначавший конец эротической сцены.

– Ладно, я в душ, а вы тут пока поворкуйте, – как ни в чем не бывало заявила Машка, и, завернувшись в простыню, улыбнулась мне, слезла с Ильи и покинула нашу комнату.

После того как хлопнула дверь, повисла тишина. Илья медленно натягивал на себя джинсы, а я словно в вакуум какой-то попала. Если бы я любила этого парня, сердце мое должно было бы разорваться от боли, но этого не случилось. Внутри меня наступила тишина. Такую тишину называют звенящей. Я еще всегда думала, как тишина может быть звенящей? Ведь, если слышится звон, то это уже не тишина. Но именно в эту минуту я поняла значение этого выражения.