— А потянешь? — с сомнением посмотрел на сына Император. С сомнением и… недовольством. Власть отдавать не хотелось.

— А куда я денусь? — вздохнул Принц. — Да и, если что, у меня всегда под рукой «пугало» есть. Ведь, пока у меня Наследник не вырастет, если со мной что случится, Корона автоматически перейдёт к тебе… в сильные, по локоть окровавленные руки. Так что эту недель Империя должна запомнить! На годы вперёд запомнить.

— Вот ведь блядский Кашим, — ругнулся Император. — Из «Любимца Народа», «Просвещённого Монарха», «Радетеля» и «Сеятеля»… в «Кровавое Пугало» и «Безумного Палача» в один день… Ведь мог же он всё сделать тихо! Знаю, что мог!

— Скажи спасибо, что он вообще решил за тебя вписаться. Мог ведь просто в стороне постоять и понаблюдать, как тебя «на пенсию» отправляют. Всей толпой сразу, — пожал плечами Иван.

— Зачем-то ведь ему это надо было, — в который раз задумался Император. — Что же он в этот раз задумал…

— Вот как раз и будет у тебя время заниматься своими «расследованиями». Хоть до посинения. Через неделю, — веско закончил Наследник Престола. — Когда Корону мне передашь. А сейчас: работай давай! Оправдывай прозвище, Александр Кровавый! Что б мне, через неделю, Империя тихой и «шёлковой» досталась!

— Халявщик, — недовольно проворчал Император.

— Ладно, ты работай, а я поеду в загородную резиденцию, чтобы твои бесчинства со мной не связывали. И «обиженки» жалобами не доставали. Через неделю, призовёшь меня официально. Сделаем всё красиво: приеду Весь В Белом, и спасу от тебя Империю. Буду добр, милостив и милосерден… составь, кстати, списочек, кого мне помиловать можно будет из «несправедливо обиженных» — должники мне пригодятся… особенно обязанные жизнью. Да и для имиджа хорошо…

— Иди уже отсюда! — рыкнул Император. — Достал!

— Иду-иду! — улыбнулся Иван, вставая с кресла. — Всё, меня нет!

— Кашиму привет передавай, — буркнул Император.

— Вместе с недовольством? — уточнил Иван, уже открыв дверь и почти выйдя.

— Не вздумай!!! — врезался в дверь, брошенный рукой Императора планшет.

— Шучу я, шучу, — заглянул обратно, успевший выскочить и прикрыться дверью от броска, Иван. — Чего такой нервный?

— Будешь тут нервным, — пробурчал Александр Андреевич. — Подольше с Кашимом пообщаешься, ещё не таким нервным будешь…

— Это да, — зябко повёл плечами Иван, вспомнив морг. — Ладно, счастливо оставаться, «Дикий Кровавый Варвар»… — и снова скрылся за дверью, в которую опять врезалось что-то тяжёлое. Кажется даже рабочий ноутбук Императора.

Вечер. Город. Солнце клонится к горизонту, окрашивая небо в яркие розовые-оранжевые цвета. Городская улица погружена в этот цвет, что делает её зыбкой, но при этом слишком резкой, контрастной и от того нереальной.

На улице, между пешеходной зоной и «проезжей частью», проезжей в кавычках, так как уже больше века весь транспорт в обитаемом космосе — летающий, но при этом ему ведь надо где-то садиться и как-то летать, взлетать, от того и выделяются на улицах городов «проезжие зоны», растёт дерево. Большая, старая цветущая сакура.

В нереальном, неверном свете закатного солнца, лепестки её розовых цветов смотрятся как-то по-особенному, усиливая ощущение нереальности и сказочности момента. Почти совсем безветренно, но нет-нет, да оторвётся один-другой лепесточек и, кружась в вязком воздухе спланирует на дорожное покрытие, пополняя собой ковёр таких же, что уже устилает его.

Открывается дверь в ограде особняка в классическом японском стиле. Из дверей выходят люди: сначала пятеро в европейских костюмах, с оружием в руках. Взгляды настороженные, скорострельные короткоствольные лазерные автоматы на готове, предохранители сняты. Среди этих пятерых, европеоидный разрез глаз только у одного. Остальные азиаты, но друг на друга не слишком похожи: всё же вьетнамцы, корейцы и японцы с китайцами достаточно сильно различаются… для привычного глаза. На взгляд непривычного европейца, все они на одно лицо.

Следом за ними выходят двое: японец среднего роста в дорогом европейском деловом костюме и европеец высотой под два метра, широкоплечий, тоже в деловом костюме. Взгляд европейца внимательный, цепкий. Оружия в руках не держит, но под полой пиджака угадывается кобура с пистолетом, а с другой стороны ножны с боевым ножом.

Эти двое выходят, а следом за ними начинают выходить ещё пятеро с оружием.

Как раз к этому моменту с неба опускается дорогой мощный вместительный флаер. Он останавливается на «проезжей части», и боковая его дверь отъезжает в сторону.

Тут, с каменной ограды, в которой как раз и была дверь, спрыгивает человек в черном, стилизованном под традиционный самурайский, костюме с белой сплошной «безликой» маской на лице.

Человек двигается очень быстро и очень точно. Он прыгает выставленным острием меча вперёд, нацелясь его кончиком в спину высокого европейца.

Тот, как-то почувствовав неладное, начинает разворачиваться и тянется за пистолетом, от того меч входит не в спину, а в бок мужчины. В бок, протыкая его насквозь, чуть ниже края рёбер.

Человек в маске не останавливается ни на секунду. Лишь только ноги его касаются земли, как он уже выдёргивает меч из раны… точнее прорубается мечом наружу сквозь тело, так как активированная ферритовая полоска на лезвии катаны позволяет это сделать. Ей всё одно: что металл, что камень, что человеческая плоть — одинаково хорошо режет всё, кроме другого активированного феррита. Но там уже, в чём энергии больше, то и «победит».

Меч человека в маске взрезает живот высокого европейца, орошая кровью японца, впавшего в ступор. Человек в маске, высвобожденным мечом срубает руку с автоматом ближайшего к нему охранника, ныряет за спину другого, закрываясь им от третьего, и рубит… рубит… рубит. Быстро, часто, смертоносно. Удары короткие, чёткие, смертельно точные. Человек постоянно перемещается, совершая при этом минимум движений, шагов, поворотов, уклонений, словно не человек вообще, а машина, компьютерная программа…

Десять секунд, и двенадцать ударов меча. А человек в маске подбегает к флаеру, что пытается взлететь, никого не дожидаясь, и рубит по лобовой части кабины, со стороны водителя. Меч с «ферритовой заточкой» легко проходит металл, пластик и композиты насквозь, по самую рукоять уходя лезвием внутрь машины. И это лезвие достаёт водителя коротким росчерком по гортани. Водитель начинает захлёбываться собственной кровью, бросает управление, хватаясь за рассечённое горло. Флаер, оставшийся без управления начинает заваливаться набок при подъёме, потом вовсе закручивается и врезается в соседнее здание, где и остаётся застрявшим, гудя двигателями, потерявшими от удара поле шумоподавления. Человек в маске подходит, к пытающемуся ползти высокому европейцу с разрубленным животом и вонзает меч сверху вниз, в ползущее тело. В спину, в район сердца и поворачивает меч в ране. Затем вытаскивает его, оглядывает «поле боя», бросает на тело японца, уже затихшего, сложенный листок с «приговором» и, аккуратно обходя растекающиеся лужи крови, перешагивая тела и части тел, местами ещё дёргающиеся в конвульсиях, подходит к обочине. Там достаёт маленькую пачку влажных салфеток и старательно протирает лезвие своего меча.

Высокий европеец с распоротым животом и раной в спине дёргается и снова пытается ползти. Человек в маске смотрит на свой меч, который от крови уже оттёрт, смотрит на ползущего европейца. Чуть склоняет голову к левому плечу, раздумывая. Потом подбирает ближайший автомат, лежащий на асфальте и всаживает из него очередь в «ползуна». В спину, в ноги, в плечи, в голову. Длинную очередь.

Тут вдалеке начинают слышаться полицейские сирены. Человек в маске протирает рукоять автомата салфеткой и бросает его. А сам уходит. Скрывается из поля видимости камеры. Проходит какое-то время, высокий европеец снова дёргается и продолжает ползти.