– Так ты доказываешь себе, что ты хорошая мать?
– Надо как-то жить дальше. Менять препараты, подбирать терапию, сменить окружение.
– Я не могу поверить, эти слова говорит мне моя мать?
– Ты бы никогда не захотела оказаться на моем месте.
– Я против того, чтобы Дана уезжала за несколько сотен километров, хоть и под присмотром наших родственников.
Я не успела договорить, как услышала знакомый голос позади себя.
– Я не против.
Оказалось, что Дана слышала содержание всего разговора от начала до конца. Все неподкрепленные аргументами доводы моей матери, что кажутся абсурдными.
– Если ты хочешь от меня избавиться, то пожалуйста, если так всем будет лучше.
– Дана, это не то, что мы имели в виду.
– Не вмешивай сюда, Тори. Она действительно права. Я не младенец, за которым нужен постоянный уход. Я тебе не нужна такая, какая есть, потому что приношу слишком много проблем.
– Это не то, что я имела в виду. Ты слишком преувеличиваешь, – вступилась в разговор мама.
– А что ты, черт возьми, тогда имела в виду?
– В этом городе ты несчастна.
– Я вполне себе счастлива!
– Проводя все свои дни в ванне до трёх часов ночи? Я не хочу даже это слышать, Дана!
– Как переезд должен мне помочь? Что ты несешь? Ты сама себя слышишь?
– Тори, скажи ей!
– Она думает, что смена обстановки пойдет тебе на пользу. Здесь и правда не лучшее место… – еле-еле промямлила я.
– Для меня, да?
Дана была в ярости. Я тоже не очень понимала, чем руководствуется мать. Раньше она была сверх авторитарной. Да, она не проводила с нами много времени. Мы были у себя сами на попечение, но она всегда контролировала нас, а тут она отпускает сразу обеих дочерей, да и специально просит одну из них с психическим расстройством удалиться подальше от себя.
Даже если мама и принимала какие-то решения, она не отходила от них. Может, она видела решение проблемы, но оно оставалось мне неизвестным. Я была уже совершеннолетней, но Дана ещё не достигла нужного возраста для принятия самостоятельных решений и её нестабильные переменчивые состояния не позволяли ей этого делать. Мама должна была заботиться о ней хотя бы всё остальное время. Как безрассудством, по-другому, назвать я это не могла.
– Елена знает, что ты собираешься меня к ней спихнуть? – спросила сестра.
– Моя сестра не против присмотреть за тобой. Там будет ещё и моя мать.
– Бабушка?
– Да, Дана. Твоя бабушка.
– А что ты скажешь, Виктория? – Я очень не любила, когда меня называли полным именем. Складывалось ощущение, что меня начинают отчитывать, – Ты согласна с ней? Я должна уехать?
– Я не думаю, что ты обязательно должна уезжать. Но если тебе не понравится там, ты вернешься.
– А мои друзья? Моя учеба?
– Дана… – снова вмешалась мать, – Ты едешь туда на всего один учебный год, не на всю жизнь.
– Сейчас идёт уже второй семестр!
– Ничего плохого не произойдет.
– Если мне исполнится восемнадцать в апреле, я имею право вернуться сюда, когда захочу. Ты нам всегда так говорила – делайте, что хотите, когда станете совершеннолетними.
– Да, можешь так поступить, но это не к чему.
– Отлично. Просто прекрасно. Хоть где-нибудь лишусь девственности без подглядывания своей матери!
– Дана!
Я продолжала пить черный чай и смотреть в потолок. Отношения между ними были испорчены. Я, одновременно, понимала и не понимала ни одну из них. Кто бросает своего ребенку, свою настолько уязвимую дочь в данный момент её жизни, когда та больше всего нуждается в твоей поддержке?
– Мам, может не надо этого делать. Станет только хуже, – подала я голос.
– Тори, замолчи уже, ладно? Без твоего мнения обойдусь. Я все-таки её родитель.
– Я ничего тебе такого не сказала.
– И не надо продолжать меня выводить. Мне и так достался один трудный подросток. Такое чудо, что ещё поискать надо.
– И в чем же я виновата?
– Продолжаешь поддерживать её, качать свои права.
– Что? Я просто пытаюсь защитить свою сестру, пытаюсь понять, как сделать так, чтобы она чувствовала себя лучше.
– От кого защищаешь? От собственной матери?
– Мам, с какого перепуга ты так взъелась?
– Не надо со мной так разговаривать, понятно?
Обсуждать дальше эту тему просто не имело смысла. Я понимала, что достучаться до собственной матери я просто не смогу. Злоба пульсировала у меня в венах.
Когда я вспоминала наше детство, я представляла, что наша мать – это я, а Дана – моя дочь.
«Помни, что у тебя всегда есть я, даже если ты совсем одна».
Раньше я говорила ей подобные слова, чтобы хоть как-то успокоить.
«Тори, я знаю. Это взаимно».
Прошло пару недель с отъезда Даны. Дом сразу же как-то заметно опустел. Мне стало заметно одиноко. Мы иногда переписывались с сестрой. Она присылала фотографии её темной комнаты со старым диваном и небольшим окном, в которой её поселила Елена. Дана писала, что от всей мебели воняет какой-то затхлостью, как будто её проварили в кастрюле несколько раз и нехотя отжали, поставив сюда разлагаться.
– В гостиной стоит диван в полосочку. Я ненавижу полоску.
– Ты всё ненавидишь.
– Да, а ещё жюльен, детей и голубей. Господи, я просто ненавижу голубей.
Не знаю, как из веселого жизнерадостного подростка, Дана превратилась в человека, который на всё на свете смотрит через черные очки. Может, это были последствия её видений. Они сделали её другой, но не за считанные месяцы, а в течение всего этого времени: от начала болезни до нынешнего момента.
Прошел солнечный сентябрь. Я звонила младшей сестре как минимум раз в неделю, но с каждой наступающей неделей разговоры становились всё короче и короче. Я продолжала работать в кофейне. Все мои друзья разъехались по колледжам. Остались только единицы и те были не рады своему текущему положению. Их ничего здесь больше не радовало. Мы больше не проводили время вместе. Всё стало в один момент не интересным и бессмысленным.
В октябре я узнала, что Дана завела кошку по имени Лея, как ту девочку, которую она видела рядом с нашим холодильником ещё совсем недавно. Новый класс её раздражал, ей было тяжело сосредоточиться на уроках, так как она постоянно вступала в конфронтации с другими учениками. И здесь происходило тоже самое, что и на старом месте.
Сестра ни с кем не общалась, а ученики отпускали колкие комментарии в её сторону, но у неё не было ни сил, ни времени, чтобы разглагольствовать о том, что с ней происходит и почему она так себя ведёт.
– Они конченые, Тори. Тут нечего обсуждать.
– Ты могла и отказаться.
– Это всё-таки лучше, чем сидеть с матерью в квартире.
– Я могу с ней поговорить, если ты этого захочешь.
– Если я останусь на второй год, мне будет плевать.
Я пыталась начать работать в качестве фрилансера, искала способы заработка в интернете, но позже осознала, что не являюсь настолько усидчивой в этом плане. Я хотела видеть результат быстро, а его всё не было. Возможность заработка таргетологом не приносила мне никакого удовольствия. Хотелось поскорее выключить ноутбук и лечь спать.
Я продолжала ходить в собор, молясь о том, чтобы нас всех ждало только лучшее; чтобы Дана нашла себе друга или подругу, который бы её смог поддержать в столь непростое для неё время; чтобы мама была здорова и не переживала по поводу своей работы; чтобы мне удалось найти, чем заняться в жизни.
Приходы стали редеть. Я обычно замечала, как на скамье молящихся сижу в одиночестве и читаю Библию в полной тишине. В основном это были мои выходные дни.
На работе у меня появился новый коллега по имени Маркус, который начал со мной заигрывать, но его ухаживания казались столь неуместными, в то время пока я занималась приготовлением кофе для гостей, хотя некоторые из его шуток иногда казались мне смешными.
– Может сходим куда-нибудь вместе на выходных? – спрашивал он.
– Прости, я немного занята.