Раньше мы с младшей сестрой всегда долго разговаривали по ночам. Наши отношения можно было назвать почти идеальными. Столь близкой сестринской связи мало, где можно было отыскать. По крайне мере, я предполагала именно так, что наша была особенной.

Возрастная разница в три года не являлась для нас значимой. Мы, несомненно, хорошо относились друг к другу, шутили вместе за завтраком, ходили после школы домой и да, это было похоже на близкие взаимоотношения. Я имею в виду, откровенные. Мы всегда обменивались всеми секретами и переживаниями, которые у нас были вне зависимости от их важности, и были почти неразлучны.

Одним из самых больших секретов, который хранила моя сестра, был тот, который касался моих чувств к нашему преподавателю по истории. Мне было шестнадцать, ему двадцать четыре. На уроках он смотрел на меня с нескрываемым интересом, а я лишь краснела, словно роза, каждый раз, как только он бросал на меня свой взгляд. Однажды я призналась ему в своих чувствах после занятий, а он назвал меня малышкой, добавив, что для меня он слишком взрослый. Я расплакалась, учитель предложил мне выпить сока. Отказавшись, я вышла из кабинета и ушла домой с разбитым сердцем. Все эти школьные страсти длились полгода, прежде чем я осознала, что у нас никогда бы ничего так и не вышло, будь мне хоть двадцать лет, как на момент повествования. Сестра знала о моих переживаниях и всячески меня поддерживала.

Мне доставляло удовольствие читать Джейн Остин. Признаться честно, чтение было единственным занятием, которое у меня получалось. Я могла бы даже гордиться тем большим количеством книг, которые были мной прочитаны. У нас в квартире располагалась одна большая гостиная с широкими книжными полками во всю стену. В основном, их пополняла именно я, но пользовались мы ею вместе с сестрой.

Дана больше всего любила рисовать. Я бы не сказала, что это было всего лишь её детским пристрастием, которое со временем бы прошло как любое другое быстрое увлечение, но впоследствии оно переросло для неё в нечто большее, чем просто занимательное времяпрепровождение.

Она легко обучалась всему новому и интересовалась живописью, собирая художественные альбомы с репродукциями картин известных художников старины. Ей особенно нравился Ян ван Эйк «Портрет четы арнольфини» и «Мадонна канцлера Ролена». Над её письменным столиком красовались напечатанные отдельные части картин Босха. «Сад земных наслаждений» вызывал у меня одновременно как спазмы в животе, так и неугасающий интерес.

– Они тебе не кажутся странными? – интересовалась я, – Столь странных существ в жизни не встречала.

– Именно. В этом и есть их особенность. Они странные и поэтому так притягивают глаз, – отвечала Дана несколькими предложениями.

Нет никакой необходимости говорить много слов о особой сестринской связи, которая присутствовала между нами. Ближе её у меня никого никогда не было. Существует ли во всём мире человек, которого вы понимаете лишь благодаря одному взгляду и который также безупречно понимает вас? Мы являлись подобным примером для полного понимания того, что значит «общаться друг с другом, не произнося ни слова».

Мы с сестрой не были многословны, но отлично ладили между собой. Хотя раньше, пожалуй, Дана предпочитала людское общение больше, чем добровольное уединение, как я, но она и была в то время просто ребенком, который стремился познать мир и всё вокруг себя. Её характер отличался игривостью, непостоянством и беззаботностью. Это проявлялось и в её творчестве, когда сестра охотно перекидывалась с одной художественной работы на другую, оставляя за собой хаос и беспорядок.

«Это творческий беспорядок. Я художник. Ты же должна меня понимать».

Всё изменилось, когда моя младшая сестра начала слышать голоса. Ей было всего тринадцать лет, а мне, как следствие, шестнадцать.

За долго до того, как появились голоса, Дана стала говорить по ночам. Это было трудно не замечать. Мама думала, что всё дело в перенапряжение мозга. Она находила объяснения в банальных оправданиях: сестра слишком много смотрит остросюжетных и документальных фильмов, большое количество времени проводит в интернете, в соцсетях, да и вообще, во всём виноват мобильный телефон.

Позже появилась версия, что Дана переживает некий эмоциональный стресс. Мы знали, что время от времени она вступала в конфронтации со сверстницами в своём классе. Думаю, в этом возрасте всегда происходят конфликты из-за каких-то мелких вещей.

Однажды, Дана подралась в школьном кафетерии по причине того, что другой парень вылил ей чай прямо в лицо. Сестре несказанно повезло, что тот оказался не горячим. Тогда я была полностью на её стороне. Объективно, что у того, кто вылил чай ей в лицо, было не всё в порядке с головой, но как посчитал куратор класса Даны, та должна была решить конфликт именно словесным путем, а не физическим. Хотя, мы все, конечно, понимаем, что ожидать адекватного поведения от любого человека в данной ситуации вряд ли бы пришлось.

Возвращаясь к теме бормотания и разговоров во сне, я бы не сказала, что Дана страдала бессонницей. Большую часть времени она выглядела бодрой, очень активной и жизнелюбивой. И может поэтому я так сильно любила её. В ней бурлила жизнь до поры до времени. Фраза: «Не существую, а именно живу» была точно сказана про неё. Широкая улыбка, глубокие голубые глаза, которые, как мне казалось, отражали всю вселенную. Лицо, напоминающее фарфоровое лицо куклы. Иногда и я называла её так: «куколка».

Дана не любила свой светлый цвет волос, но никогда не решалась его изменить. Лишь иногда она красила концы в разные цвета специальными мелками. Румянец украшал её миниатюрные щёчки, ямочки около рта я находила просто очаровательными. Миловидность была в целом присуще её натуре.

Я не чаяла души в своей сестре.

Дана всегда была рядом со мной: когда моё сердце было разбито из-за парня в первый раз; когда лечила прыщи, а она продолжала твердить мне, что я все ещё красивая; перед выпускным в средней школе она наблюдала за тем, как я примеряю платья. Сестра всегда знала, что сказать для того, чтобы подбодрить меня.

Тема матери являлась для нас достаточно болезненной. Мама часто была занята своими делами. Я была далека от неё, как и моя младшая сестра. Мы не говорили о ней, а даже изредка, когда о ней заходил разговор, Дана старалась не рассыпаться словами, чтобы не причинять никому боль.

Мама всегда была достаточно властной, но холодной женщиной. У неё был авторитарный характер, с которым приходилось мириться. Полагаю, что он достался ей от нашей прабабушки, что также являлась примером для особого изучения с точки зрения психологии. Наша семья представляла собой линию сильных женщин, с которыми порой трудно было общаться посторонним людям. Я никогда не хотела приукрашивать свою мать, потому что знала, какова она на самом деле. С тем же, не пыталась её изменить, хотя до пятнадцать лет я ещё тешила себя желаниями что-то поменять в её поведение.

Дана не была похожа на мать до определенной поры, но после тринадцати лет, всё её поведение стало копией манер собственной матери. Это пугало меня больше всего. Те изменения, которые происходили на моих глазах, были совершенно для меня неожиданны.

Раньше мы всегда были близки с сестрой. С самого юного возраста, мы советовались друг с другом и во всём помогали. Если и было что-то, что я желала бы изменить, так это грядущие перемены.

Наше хорошее будущее не сулило нам ничего хорошего.

Когда разговоры по ночам стали громче, и я могла их слышать даже за стенкой в другой комнате, родители стали беспокоиться больше. Под родителями я подразумеваю мать и отчима, с которым мы с сестрой никогда не были близки. Антуан был их тех мужчин старого образца, кто поддерживал патриархальный склад общества и любым способом старался навязывать своё мнение, хотя по большей части, его, конечно, никто об этом не просил. Новый муж матери рассматривал нас с сестрой, как два объекта для распространения своих стереотипных взглядом, и поэтому особой любовью у нас не пользовался. Моего уважения этот человек так и не заслужил.