Признаюсь, я долгое время не могла понять, что примечательного мама могла в нем найти, кроме большего кошелька и лысой головы, похожей на озеро посреди леса. У Антуана было трое сыновей, которыми он гордился и ставил мне с Даной в пример их жен, как образец того, каким образом должны вести себя молодые женщины. Удивительными, показались, мне его наставления, учитывая тот факт, что отчиму никогда не приходилось быть женщиной, да и чего уж таить, никогда не удастся вовсе ею стать.

– Он всем своим поведением напоминает мне женоненавистника, говоря о том, что я нелепо выгляжу, когда пытаюсь рассуждать об искусстве! – жаловалась мне Дана.

– Возможно, Антуан просто тебе завидует.

Отчим считал, что женщины должны молчать в присутствие мужчин, таким образом отдавая последним дань уважения, но учитывая непростой характер своей матери, конфликты возникали в нашем доме чаще, чем мы могли бы о них желать. Ночные разговоры Даны Антуан воспринимал, как детскую невинную болтовню.

Кто-то на работе у мамы порекомендовал сестре совершать вечерние прогулки перед сном и меньше сидеть в телефоне. Однако данные советы не возымели нужного эффекта, и я осознала, что причина отнюдь кроется в чём-то другом.

Тогда в одну из ночей ко мне постучались в комнату. Я могла догадаться, что это была Дана. Я разрешила ей войти, включив ночник рядом со своей кроватью. Небольшой свет озарил комнату.

– Прости, знаю, что сейчас уже поздно. Я тебя не разбудила? К тебе можно войти?

Я легонько кивнула, потянув одеяло на себя, чтобы открыть ей место для того, чтобы сесть.

– Что-то случилось? – сонным голосом спросила я.

– Мне хотелось поговорить с кем-то о…

Дана аккуратно присела рядом и опустила глаза вниз. Руки зажала между коленями. Такая поза явно свидетельствовала о неуверенности в себе или страхе.

– О том, что ты говоришь во сне?

– Нет, немного не о том.

Я придвинулась чуть ближе.

– Слушай, я волнуюсь за тебя. Боюсь, что с тобой может случиться что-то плохое и это меня беспокоит. В твоем возрасте, вряд ли, пойдет на пользу принятие каких-то серьезных препаратов, да и мама не думает, что ситуация настолько критична. Всё-таки, это случается не каждую ночь, я имею в виду разговоры.

– Я не о том хочу поговорить…

Мы снова замолчали. Я могла ощущать, как ей непросто подбирать слова для продолжения беседы. Передо мной сидела девушка, пытавшаяся мне сказать нечто важное, но она не могла. Однако может момент был не слишком подходящим для разговоров?

– Дело в том, что я… Похоже, слышу голоса, – резко призналась Дана.

– Какие голоса?

– Я и сама не знаю… Возможно, это похоже на бред, и ты можешь рассказать об этом маме, и она в который раз подумает, что со мной что-то не так.

– Я не собиралась ей говорить. Даже тогда, когда ты просто начала говорить во сне, я и словом не обмолвилась.

Её эмоциональное состояние меня беспокоило. Я бы не хотела думать, чтобы Дана считала нашу маму недостаточно понимающей, хотя, по правде говоря, последняя сама заслужила к себе подобного отношения.

Мать мало обращала на нас внимания. Если же всё-таки и обращала, то любые слова, исходящие от неё, звучали словно приказы. По сути, они и были приказами. Мать редко нас обнимала и мало давала нам своей любви, может поэтому мы выросли с сестрой столь отстраненными по отношению к ней. Мы научились ласкаться к матери тогда, когда нам было что-то нужно, не отдавая себе отчета в том, что это может быть мерзко. Однако кто смел нас осуждать за подобное поведение?

Должно быть, холодное поведение матери и редкое проявление нежности и тепла к собственным детям послужили причиной тому, почему младшая сестра тянулась ко мне изо всех сил. Я нуждалась в ней, а она во мне.

Вся концентрация матери заключалась в работе отельного работника, которая, как мне казалось, приносила ей некую долю удовольствия, но не была делом всей её жизни.

Однако она заботилась о Дане. Всё выше сказанное можно свести к нескольким выводам:

1. Наша мать принимала участие в лечение Даны. Она с точностью до мелочей подбирала ей психотерапевтов, изучала её недуг, общалась с матерями таких же больных детей, контролировала терапию моей младшей сестры.

2. На этом всё и заканчивалось. Формально, мама выполняла свои обязательства, но психологически, было видно, что она не взаимодействовала с нами. Складывалось ощущение, что она отстраняется от нас всё дальше и дальше. Это было самое сложное для принятия. Я думаю, нам нужна была её поддержка. Мне и Дане. Мы находились в самом хрупком возрасте, который только может быть. В самом уязвимом периоде нашей жизни. Мы пытались перестроиться из состояния ребенок в состояние полувзрослый. Однако, чего мы добились?

Маму звали Эмбер. Её имя переводится как «янтарь».

Возвращаемся.

– Дана.

– Хорошо… – прошептала сестра.

– Тебя беспокоит это?

– Мне хочется, скорее, этим поделиться. И да, если честно, очень беспокоит.

– Ты знаешь, кто с тобой говорит?

– Нет, понятия не имею. Это большое количество голосов. Иногда я даже не могу их разобрать. Всё смешивается в один сплошной шум, и я просто сижу, как дура в… в недоумение: что вообще происходит? Не знаю, в голове ли это у меня или на улице.

– Тебе не показалось?

– Я бы хотела, чтобы это было так. Но чем дольше смотрела в окно из своей комнаты, тем больше понимала, что они внутри меня. Голоса. Они не снаружи.

– И давно это у тебя?

– Недели три назад появились.

– А что они говорят?

– Обычно что-то…

Она тяжело дышала. Слова не подбирались должным образом.

– Что-то наподобие… «ты такая глупая» или иногда, наоборот, совсем несуразное наподобие: «занавески здесь уродливые».

– Я, если честно, не знаю, правда, как на это реагировать…

– Мне кажется, у меня совсем крыша поехала. Что со мной?

– Кажется, что тот, кто с тобой разговаривает, настроен к тебе не очень доброжелательно.

– Всё равно это странно, не находишь?

– Скажем маме?

– Нет, если…

– Если?

– Они не усилятся. Я не хочу, чтобы она знала. Меня упекут сразу в сумасшедший дом. Моя жизнь будет кончена.

В ту ночь Дана осталась спать со мной. Я ждала, пока она заснет рядом, прежде чем уснуть самой. Малышка тихо сопела, глазные яблоки двигались под веками сверху вниз. Мне было интересно, что она видит, пока ей снятся сны.

Да, признаюсь, мне было страшно, и я волновалась за неё, но иногда появлялось желание хотя бы раз почувствовать то, что она чувствует; услышать, что слышит она. Заглянуть за темную занавеску и найти там то, что может меня напугать.

Может я была столь глупа, что задавала себе подобные вопросы: почему в нашей семье именно я была нормальной? Почему сестра испытывала все эти эмоции? После, я переставала себя спрашивать об этом. Психологическое здоровье сестренки было для меня важнее.

Я знаю одно: никто не застрахован от того, чтобы не заболеть. Это может случиться с каждым. И как нам говорил один из психотерапевтов Даны: «Если вы ничем не заболели, то скорее есть вероятность, что кто-то из вашей семьи столкнется с психическими расстройствами».

Я, признаюсь, раньше романтизировала подобные вещи. Возможно, это было проблема средств массовой информации. Ты слушаешь, что говорят по телевизору; ты читаешь, что пишут в интернете; ты смотришь, что показывают в кино. И находишь в этом какую-то свою прелесть. Это необычно. Ты не такой, как все. Не те среднестатистические люди, проживающие свою жизнь на улицах больших городов.

Данные рассуждения далеки от реальности. Все эти вещи слишком не похожи на настоящую жизнь. Психические заболевания: это не красиво и это не здорово.

Мне было больно наблюдать за тем, как моя сестра становится замкнутой девушкой с потухшим взглядом. От её вида ныло сердце и болело в груди. Ты будто сам переживаешь всё, что переживает она. Было ясно, что моя жизнь больше не будет прежней, как и жизнь моей младшей сестры.