Кроме Эдема в пустошах существовали и другие поселения людей. Все они были малочисленными и считались эдемовцами рассадниками заблудших душ. Они ютились в небольших пещерках и вели почти первобытный образ жизни. Они были то ли еретиками, то ли отсталыми, но не представляли угрозы для Эдема, поэтому жили почти свободно. Только иногда какой-нибудь неудачник встречался на пути стаи (так называли группу машин, идущих в набег) и попадал в плен. Кажется, старик был одним из таких.

За долгими разговорами Андрей узнавал все новые подробности окружающей жизни. Такой чуждой, и такой похожей. И в городе, и здесь человек продолжал впиваться в древо жизни, продолжать его, не забывая при этом придумывать себе надзирателя, ведущего в светлое будущее или к чему-то великому, будь то закон, традиция или тот же хозяин. И также везде было разделение людей. Естественное и искусственное. На высоких и низких. На первых и последних. На своих и чужих.

Писарь сегодня был не в духе. Он с силой оттолкнул своего помощника, замешкавшегося перед входом в полуздание администрации, и что-то недовольно пробурчал себе под нос. Вскоре пришел посыльный с кипой бумаг и скрылся за красной стеной. Через непродолжительное время оттуда донеслись звуки неразборчивой ругани. Опять писарь. Случилось что-то из ряда вон выходящее. Чиновник, обычно очень спокойный и пассивный, как и большинство людей оказавшихся здесь явно не за свои заслуги, а за проступки, рвал и метал. Посыльный пулей выскочил наружу, а писарь, появившийся на пороге, кричал ему вслед: — Не могу я без света ничего оформить! Пусть сначала ремонтника пришлют, а потом что-то требуют! Мне нужен нормальный свет, а не чертов факел! — Так вот в чем дело! У него сломалась его настольная лампа. Это шанс показать себя и подняться поближе к выходу. Андрей решительно встал и направился к еще маячившему на входе в администрацию писарю.

— Я думаю, что смогу починить электричество, — не стал начинать издалека Андрей. Писарь посмотрел на него с нескрываемой помесью отвращения, презрения и насмешки: — Элетричество? Какое элетричество? Мне не нужно чинить элетричество, мне нужно починить мою лампу. — Я могу починить и лампу. — Откуда такая пыль может хоть что-то знать о лампах. — В городе я был инженером. — Ты выращивал инжир? — Нет. Я чинил лампы. — Постепенно недоверие писаря сменилось надеждой, и он разрешил Андрею посмотреть лампу. Сам он в это время стоял рядом и внимательно наблюдал за его действиями. Первым делом Андрей выкрутил лампочку и визуально проверил спираль — она была цела. Нужно проверить есть ли напряжение в патроне. Он был уверен, что нет. Но под рукой нет ни мультиметра, ни пробника, да даже завалявшегося резистора нет. Можно попробовать устроить короткое замыкание, чтобы явно убедиться в отсутствии электричества. Это опасно, но какая к черту опасность в этой дыре. Он осмотрелся вокруг в поисках проводника и его взгляд упал на расколотую кирку, зачем-то лежавшую около стола. Пойдет. Андрей соединил контакты. Ничего не произошло — электричества действительно не было. Как бы это сообщить писарю. Он понятия не имел о самом существовании электричества. — А к чему привязана лампа? — попробовал выяснить Андрей. — К механизму в соседней комнате, — на удивление быстро понял его писарь. Провода действительно вели в том направлении. — А можно мне на нее взглянуть? — Нет. Тебе можно только лампу починить, — писарь вернулся к прежнему режиму. — Но причина там, — попробовал аргументировать Андрей. — Как причина может быть там, когда лампа тут? — не унимался писарь. — Там ее душа, — Андрей решил сыграть на территории противника. Судя по задумчивому лицу писаря, ему это удалось. Он молча подошел к проему в соседнюю комнату и, не спуская с Андрея взгляд, жестом предложил войти. Тот самый механизм представлял собой древнющий генератор, которому самое место было только в музее, но здесь он работает. Работал. До недавнего времени. Он все еще гудел, но электричество не выдавал. Андрей не без труда снял прикипевший за многие годы эксплуатации защитный кожух и сразу увидел поломку. Одна из шестеренок от тряски выскочила со своего места, и мотор работал вхолостую, вращаясь сам, но не вращая ротор. Андрей нашел красную кнопку остановки и нажал ее. Генератор замолчал, писарь напрягся. Вставив на место выпавшую шестеренку, Андрей стал резко тянуть ручку запуска. С пятого раза мотор закашлял и запустился. Писарь недоверчиво посмотрел на гудящий механизм, потом заглянул сквозь проем в свою приемную и радостно вскрикнул. Авторитет Андрея резко вырос в его глазах. Пыль приготовилась к изменениям в своем положении.

Удивительно, как порой мало нужно человеку для счастья. Низвергни его на самое дно, подержи так достаточно долго, а потом чуть приподними, и он будет счастлив. Так и Андрей, испытавший серость изнуряющей работы среди пассивных не людей, а уже роботов и почти ставший таким же, поднявшийся на одну ступеньку из пыли в холопы, чувствовал прилив сил и готов был свернуть гору, отделяющую его от свободы. Он поднялся выше и в социальном и в прямом смысле. Солнце освещало его жилище (ту же клетку, но уже с деревянной кроватью) сквозь отверстия высоко в стенах пещеры. Свежий воздух так же попадал внутрь, принося с собой прохладу, но иногда ветер усиливался, принося с собой бурю и сметая все на своем пути. И тогда стены принимали на себя удар, показывая, как пещера заботится о принятой под свою опеку жизни. Люди ежились под порывами острого ветра, ослабленными, но все-таки попадающими в жилое пространство, и готовились к концу света, который все никак не наступал. Иронично, что это не беспокоило жителей дна. Они даже не заметили бы прихода конца света. Прошедшая буря вновь возвращала надежду и верхние жители жили как на волнах, то взмывая к солнцу в моменты затишья, то проваливаясь в бездну отчаяния с приходом урагана. Но все равно это было лучше монотонной серой безнадеги пыли.

Андрея поставили подмастерьем помощника верховного оранжерейщика главного организатора ремонта машин. Он отвечал за функционирование всех механизмов в оранжерее — полив, освещение, подогрев почвы — и знания Андрея были здесь востребованы. Должность его начальника была очень длинной и все, за глаза, называли его Горлемом. Это специфичное фэнтезийное имя очень ему походило. Он сам напоминал выдуманное существо голема — гигантская гора мышц, обтянутая рыболовной сеткой (такие странные представления у него были об одежде) и покачивающая небольшой головой при ходьбе. При всей суровости своего вида он обладал на удивление высоким голосом и добродушным нравом. Целыми днями он возился в оранжерее, настраивая и ремонтируя машины, которые он содержал в идеальном порядке и к которым относился как к своим детям, и Андрей лишь несколько раз занимался ремонтом, показав Горлему новые способы оптимизации работы оборудования, чем вызвал его уважение. С тех пор у него появилось много свободного времени, которое он тратил на разведывание ситуации в Эдеме. Нужно было быть осторожнее, чтобы не вернуться обратно, как Антон, который стоически выдержал возвращение в пыль, но которого уже нельзя было спасти. Андрей не мог похвастаться такой твердостью характера, и падение окончательно доконает его. Он узнал строение и уклад всего подгорного комплекса — выяснил схему расположения основных помещений: апартаменты хозяина, гаражи боевых машин, гаражи вспомогательных машин, места проведения брифингов и совещаний руководства, казармы воинов; провентилировал точки доступа к вентиляции и ее план; локализовал места переходов между уровнями — лестницы, лифты, горки (да, да, горки, подобные детским, по которым можно скатываться); составил график нападения на караваны и периодичность штормов; выведал места и состав стационарных постов и время пересменок; запомнил распорядок дня холопов, илотов и воинов в гаражах, оранжерее, подсобных помещениях и переходах; мысленно написал завещание на случай неудачного исхода дела. Андрей был готов.