Любимцем Филиппова Пётр стал в октябре 1906-го года, когда ему буквально в одиночку удалось распутать сложнейшее дело убийства купца на Выборгской набережной. Это было его первое расследованное убийство, запомнившееся сыску «делом Серебряного кольца».
Во время нападения трёх разбойников, вооружённых револьверами, на зажиточный купеческий дом хозяин был застрелен, а жена с двумя дочерями тяжело ранены. Забрав с собой награбленные ценности, трое злоумышленников, лица которых были не видны под шарфами, скрылись задолго до прибытия на место происшествия полиции. Никаких примет по ним не было. Мать и двое дочерей, тяжело раненые и вдобавок избитые, находились в шоковом состоянии и поэтому никаких деталей по внешнему виду негодяев не запомнили15. Дело выглядело абсолютно бесперспективным.
Пётр, отправленный новым помощником Филиппова Кошко (недавно пришедшим в уголовный сыск из дворцовой полиции) в госпиталь для опроса младшей дочери купца (которой один из нападавших сперва выстрелил в живот, а затем сильно избил), обратил внимание на ссадины потерпевшей. На нежной коже девичьего лица отпечатался повторённый в двух местах странный след от левого кулака: плотно прилегающие друг к другу едва заметные косые чёрточки. Предположив, что такие следы могло оставить кольцо, расположенное на среднем пальце злоумышленника, Пётр доложил об этом Кошко. Фотограф сыскного отделения, немедленно высланный тем в госпиталь, произвёл съёмку этих отпечатков. С распечатанной фотографией Пётр отправился по ювелирным магазинам Петербурга и после нескольких дней мытарств сумел обнаружить серебряное кольцо в виде змейки, форма которого подходила под отметины. Колец таких петербуржским ювелиром было отлито всего двенадцать штук, поэтому покупателей одиннадцати из них установили. Выяснилось, что у одной покупательницы, довольно полной дамы преклонных лет, кольцо отобрал уличный грабитель. Под угрозой револьвера его пришлось отдать. Лицо грабителя было сокрыто шарфом, но женщине удалось разглядеть, что у того отсутствовало левое ухо, словно отрезанное.
По этой примете Петру удалось отыскать разбойника, подключив своих осведомителей из питейных заведений города. Филёры16 выяснили место его жительства, и когда два его подельника пришли к нему распивать крепкие напитки, группа летучего отряда, возглавляемая Елагиным, со стрельбой и рукоприкладством их при сопротивлении задержала.
Но на этом история не закончилась. Эти три разбойника были связаны с революционно-террористическим подпольем, которому отдавали часть выручки с награбленного. Лишившись своих активных кредиторов, революционеры решили Петру отомстить и перед непосредственным на него нападением устроили за ним слежку, которую он на своё счастье вовремя заметил. Только это спасло его от смерти. Отстреливаясь из револьвера, ему удалось убежать. Лица нападавших он запомнил, и когда через день в больницу обратился подходящий под описание человек с простреленной рукой (в связи с чем у него пошло острое воспаление), его задержали надзиратели летучего отряда. На допросах выяснилось, что он является членом революционно-террористического подполья. Делом занялась жандармерия, а Филиппов, чтобы уберечь Петра, перевёл его служить в Первый участок Нарвской части, расположенный в центре Петербурга, где революционеры предпочитали не беспределить.
За раскрытие убийства купца и содействие в выявлении ячейки революционно-террористического подполья Пётр был награждён царём медалью «За усердие» и вторым разрядом надзирателя «досрочно, вне правил». С этого времени он стал числиться у Филиппова и Кошко на особом счету. Летом 1907-го года за раскрытие убийства городового17 Пётр получил свой первый чин Табели о рангах – «коллежский регистратор». С того дня на его петлицах появилось по одной серебряной звёздочке. В декабре 1907-го года за раскрытие ещё двух убийств он был награждён первым, высшим разрядом надзирателя «досрочно, вне правил». И вот неделю назад, 10-го апреля 1908-го года, он вышел на кульминацию своей карьеры сыскного надзирателя – за раскрытие «дела Шамана» он получил от царя высший для надзирателя чин Табели о рангах – «губернский секретарь». Отныне завистливые надзиратели типа Елагина могли ему хамить хотя бы уже не командным голосом. Выше была только должность чиновника для поручений – достаточно комфортная работа в кабинете сыскного отделения.
После «дела Шамана» Филиппов уже не скрывал к Петру своих симпатий даже публично, ставя его в пример остальным надзирателям. Пётр такое отношение к себе ценил, потому что Владимира Гавриловича он чтил, зная, под начальствованием какого достойного человека ему посчастливилось служить.
Возвращаясь к «делу Шамана», в середине марта текущего, 1908-го года Пётр прибыл в Степановку для помощи судебному следователю в поиске орудия убийства детей.
Местные встретили его по-разному – кто-то с интересом, кто-то настороженно, кто-то даже раздражённо. Для них преступление считалось раскрытым, вина Шамана очевидной, а новый интерес петербуржской полиции к тихой скромной деревушке странным.
Полицейского чиновника в шинели с петлицами коллежского регистратора, шапке с петербуржским гербом, с револьвером в лаковой кобуре да с кожаным портфелем в руке они восприняли в целом испуганно. Даже необычное безусое лицо очень молодого сыщика чувства трепета в них не снижало, и обращались они к нему «Ваше благородие», с почтением. Георгиевский крест с медалью «За усердие» на сюртуке под шинелью завершал облик грозного столичного надзирателя.
В первый день Пётр внимательно изучил место преступления, лес вокруг него, побродил по деревне, переговорил с несколькими семьями, познакомившись с людьми, много приглядывался, запоминал, записывал. Обыск дома Шамана (на что имелось письменное разрешение судебного следователя), опечатанного, пустующего, промёрзшего, Пётр отложил на следующий день, поскольку процедура эта по «Судебному уставу» требовала присутствия понятых и составления протокола.
На время уполномоченных следователем действий в Степановке Пётр остановился в доме крестьянина Дементьева. Тут срослось два удачных обстоятельства: во-первых, Дементьев сам пригласил его в своём доме расквартироваться; во-вторых, дом располагался на северной окраине деревни и поэтому стоял ближе других к заброшенному сараю, в котором было совершено убийство. Интуиция Петру подсказывала, что именно здесь надо сосредоточить поиски.
Дементьев оказался разговорчивым мужиком лет пятидесяти, даже душевным. Его жена к Петру была приветлива и, что совсем не лишнее в таких условиях, хорошо готовила обеды и ужины. Петру они выделили одну из двух пустующих комнат, где некогда жили их дети, которые, повзрослев, уехали в Петербург на заработки. Так что с комнатой, в которой можно было удобно расположиться, у Петра проблемы не возникло. Окна выходили как раз на тот сарай, до которого было рукой подать – саженей семь, не более.
Утром второго дня Пётр, пригласив Дементьевых в качестве понятых, вскрыл опечатанный дом Шамана и до вечера производил в нём обыск. Найти что-либо представляющее оперативный интерес, уж тем более спицы – орудие убийства – не представилось возможным. Дом уже был выпотрошен во время прежнего обыска – в его комнатах живого места не осталось, всё было разломано, вскрыто, изрезано. Любые микроскопические детали, важные для исследования, были затоптаны, стёрты, уничтожены. Прежний обыск производился здесь полицейскими столь грубо, непрофессионально, что Пётр ничего кроме раздражения не испытал. Складывалось такое впечатление, что либо они, либо кто-то ещё намеренно заметал здесь все следы.
Поздним вечером после безрезультатного обыска Пётр, повторно переговорив с Дементьевыми, начал понимать, что ему здесь надо искать не спицы.
