– Извините, отвлёкся, – тихо сказал он, прерывая неловкую ситуацию. – Задумался.
Моллериус задумчиво покачал головой. Вид он производил несколько растерянный. Его жена, напротив, разглядывала Петра с какой-то проявившейся симпатией. Ну, а Кошко, как всегда, был всем вокруг недоволен.
– Почему вы 12 марта 1905-го года уехали из Иркутска в Петербург, оставив должность губернатора, а затем 21 февраля 1906-го года опять её заняли, вернувшись? – спросил он, возвращая чету Моллериусов к разговору по существу.
– Это к вашему расследованию никакого отношения не имеет, – твёрдо произнёс губернатор.
– Испытывая огромное уважение к вам, я вынужден, тем не менее, на своём вопросе настоять, – не поддался Кошко. – Более того, я желаю свой вопрос дополнить. Почему в ноябре 1907-го года вы покинули Иркутскую губернию и опять вернулись в столицу, бросив там всё – должность, карьеру, знакомства, привычки?
Анастасия Петровна побледнела и посмотрела на мужа каким-то странным взглядом, то ли требовательным, то ли благодарным.
– Я твёрдо заявляю, что это никакого отношения к вам не имеет, – наполняясь раздражением, гневно ответил губернатор.
Кошко побагровел и пронзил его своим испепеляющим взглядом.
Пётр знал, что тот стоит уже в одном шаге от бешенства – когда Кошко багровел, лучше от него держаться подальше, об этом знал весь сыск.
– Ну, а почему не рассказать, Иван? – спросила у губернатора жена.
Моллериус гневно посмотрел уже на неё.
– Анастасия Петровна, – требовательно произнёс он, – раз уж тут пошёл мужской разговор, попрошу вас комнату покинуть! Перед вами извинюсь потом, сейчас я не в том состоянии!
Жена поднялась, нежно обняла его за плечи, грустно улыбнулась гостям и тихонько удалилась в прихожую, плотно закрыв за собой дверь. Судя по звуку скрипнувшей вдалеке двери, ясно слышном в напряжённой тишине, установившейся в гостиной, она прошла в дальнюю комнату, вероятно, к своим детям.
Густо покрасневший лицом Моллериус грозно посмотрел сперва на Кошко, потом на Петра. Было видно, что он очень рассержен.
– Как вы смеете мне, тайному советнику, задавать при жене такие вопросы?!
– Извините, мы не знали, что они для вас настолько болезненны, – холодно ответил Кошко, всем своим видом, тем не менее, показывая, что отступать он не намерен.
– Я уже сказал, что эти истории вас не касаются, вы глухи?! Мне свой ответ повторить ещё?!
Пётр с ужасом увидел, как по лицу Кошко побежала волна тёмно-бордового цвета. Он приготовился в случае нужды своего начальника от губернатора оттащить – в ярости тот был неуправляем.
– Нас, – процедил Кошко сквозь зубы, – касается всё. И если мы потребуем от вас вывернуть свои карманы, клянусь богом, вы это сделаете!
Моллериус оторопел от этих слов. Он непроизвольно от начальника московского сыска отстранился. Кресло со скрипом отъехало по паркетинам пола на пару вершков назад.
– Мы, – процедил Кошко, – пришли сюда по особому указу Императора, полностью и досконально выяснить любые сведения, имеющие отношение к СЛТ. Раз уж вы решились написать ему вот это письмо, – Кошко кивнул на бумагу, лежащую перед Моллериусом, – то будьте добры принять инициированное Императором расследование и потрудитесь отвечать на любые наши вопросы. Даже на те, которые вам покажутся совершенно нелепыми.
– Это возмутительно! – воскликнул Моллериус. – Я немедленно позвоню Столыпину, чтобы вас от расследования отстранили!
Кошко требовательно посмотрел на оторопевшего от всего происходящего Петра:
– Пётр Васильевич, потрудитесь продемонстрировать премногоуважаемому Его превосходительству вашу бумагу.
Пётр немедленно извлёк из внутреннего кармана сюртука столыпинскую доверенность, развернул её и протянул губернатору.
Моллериус взял её и начал внимательно читать. С каждой секундой его лицо становилось всё более бледным и всё более растерянным. По поведению зрачков было видно, что он прочёл её сперва быстро, потом очень медленно, потом перечитал в третий раз, остановив взгляд на правом нижнем углу, где располагалась подпись премьер-министра, скреплённая министерской печатью.
– Я такую бумагу вижу впервые, – растерянно произнёс он, возвращая доверенность Петру.
– Поверьте нам, в «деле о СЛТ» много чего ещё будет впервые, – ответил ему Кошко. – Это дело чрезвычайной важности. И мы, должностные лица уголовного сыска, сделаем всё от нас возможное, чтобы его распутать до конца.
Вы же служили судебным следователем, служили в Министерстве внутренних дел, почему мы вам, опытному в правоохране человеку, должны объяснять элементарные вещи? Почему вы позволяете себе забывать, что при расследовании любые мелочи обладают особой значимостью? Нам нужна иркутская картина полностью, во всех деталях. И вы, Ваше превосходительство, потрудитесь нам сообщить об обстоятельствах вашего бегства из Иркутска. Со своей стороны мы вам гарантируем честью, что любые раскрытые вами обстоятельства никогда, ни при каких условиях не будут разглашены третьим лицам.
Моллериус тяжело вздохнул и поднялся из кресла. Требовательным взмахом руки велев гостям оставаться в креслах, он неторопливо зашагал по комнате, собираясь мыслями. В какой-то момент он встряхнул головой, приняв внутри себя окончательное решение, остановился напротив сыщиков.
– Об обстоятельствах моего выезда из Иркутска знает только Государь Император и больше ни одна душа, – твёрдо сказал он. – За исключением одной – моего личного преданного друга ротмистра Гаврилова, начальника иркутского охранного отделения43, который дважды уберёг мою семью от смерти.
Я расскажу вам эту историю. Она не имеет никакого отношения к СЛТ, и я уверен, что вам за своё любопытство станет стыдно. В жизни каждого человека есть вещи, куда не имеет права лезть ни один следователь. Если у вас есть честь, вы понимаете, о чём я говорю.
Вы, конечно же, знаете, кто такие эсеры – так называемые социалисты-революционеры. Это люди радикального толка, которые на словах обещают невежественной толпе молочные реки, кисельные берега, свободной, сытой, благоустроенной жизни, а на деле являются ничем иным, как обычными бандитами, террористами, убийцами и грабителями, мечтающими на народном недовольстве заполучить над нашей родиной абсолютную власть. Их террористическое подполье не гнушается ничем – ни убийствами женщин и детей, ни массовыми убийствами случайных людей, не имеющих к политике никакого отношения. Их инструмент – это террор. Террор над нашим народом. Для большего запугивающего и провокационного эффекта они стремятся в первую очередь убивать людей, имеющих отношение к политике, к безопасности государства – чиновников, армейских офицеров, служителей полиции. Для нашей родины это чума.
В конце февраля 1905-го года, когда Иркутская губерния приняла на себя все тяготы войны с Японией, предоставив свою инфраструктуру тыловым частям нашей армии, мне приходилось работать практически круглые сутки, в жёстком режиме. Я понимал, что в такое время я не имею ни малейшего оправдания для послаблений. И я был готов служить своей родине дальше, понимая, как Иркутская губерния в моих навыках нуждается. Но что мне оставалось делать, когда ко мне явился ротмистр Гаврилов, который мне сообщил, что местные эсеры, их подпольное террористическое ядро, готовятся взорвать мой дом, вместе со мной и моей семьёй?
Вы знаете, что мужчина порой готов пойти на очень серьёзный риск. Но эти негодяи касались не мужского, они покусились на мою семью: жену, сына, дочку. Моему сыну было девять лет, а дочке семь. Я повелел жене немедленно собирать детей и уезжать в Санкт-Петербург, на нашу малую родину, где живут все наши родственники и где порядка, в конце концов, больше. Но моя супруга, Анастасия Петровна, женщина сумасшедшая. У неё полно благородства, милосердия, но и безрассудности. Она заявила мне, что либо они поедут вместе со мной, либо останутся тут, в Иркутске, потому что без отца и мужа они жизни своей не представляют.
