– Осберт! Явись мне! Я знаю, ты слышишь меня! И ты здесь, черти бы меня сожрали! – Асцелия крутилась из стороны в сторону, ощущая себя беззащитной на голом пустыре, окруженной лишь немыми могилами. В голосе звенела злость напополам с отчаянием. – Осберт! Или теперь к тебе обращаться Тёмный Властелин?! Ты погрузил этот город в хаос, милостиво обошёл вниманием мой дом, а теперь меня собираются сжечь за твои деяния!

Блондинка сорвалась на крик, который не услышали преследователи лишь благодаря лаю собак.

– Вот как теперь ты заговорила, «Тёмный Властелин»… – Мужчина появился позади неё, со скрытым в глубоком капюшоне лицом, в черной монашеской рясе. – А помнится раньше большего, чем насмешливое «пастушок», я не удосуживался.

Асцелия с ужасом обернулась назад. Она смотрела на монаха с самым настоящим отчаянием в глазах. И хоть она не видела его лица, она знала этот голос, угадывала черты, угадывала каждую нотку в перемене его тона. Её тело содрогнулось от мощной чёрной силы, которую хранил в себе этот силуэт. Некромант… Не человек… Проклятый, но поработивший своё проклятие. Перед Асцелией стояло само воплощение зла. И оно было такой силы, что могло весь этот город стереть лишь щелчком пальцев.

– Хочешь, чтобы я пала перед тобой на колени?

На глаза навернулись слёзы, но голос не дрогнул, из последних сил сохраняя свой высокомерный тон. Хотя горло до хрипоты душило отчаяние.

– Если бы я этого хотел, ты бы это уже сделала.

– Тогда что тебе нужно?! Чуму наслал ты. Ты не даёшь горожанам умирать! А они хотят сжечь меня за колдовство!

– Но ведь ты колдуешь и ты ведьма. Как и твоя покойная сестра, и твоя бабка, которую я так и не успел прибрать к своим рукам. В чём же ложь их обвинений?

– Смерть моей сестры была ужасна. Ты хочешь, чтобы и меня постигла та же участь?! Не за её ли смерть ты мстишь всему городу? Но дашь подобному случиться со мной?!

– Помнишь день, когда твоя бабка наслала на меня проклятие за то, что я хотел связать себя узами с твоей сестрой? Ты могла её остановить, но ты стояла в стороне; я просил тебя о помощи, но ты не помогла. Отдавая дань твоей сестре, моей возлюбленной, чума обошла твой дом стороной, скот твой не тронул падёж. Не достаточная ли это милость с моей стороны? Хотя я должен сам убить тебя. Помешай ты ей в ту ночь, я бы покоился с миром и разделил вечность с Иоханной!

Зло начинало бушевать. То, что некогда звали Осбертом, стало сеять вокруг себя волны гнева, отчего земля на могилах дрогнула, и Асцелия ощутила, как мертвые потревожились от своего сна. Лицо её исказилось ещё большим ужасом и отчаянием.

– Я молю тебя… Не отдавай меня им…

Ведьма упала на колени, но позади уже послышался крик:

– Вот она! На могилах!

– Забирай! Тащите святую воду!

Асцелия вскинула заплаканное лицо, но перед ней уже никого не было. Некромант исчез, а чужие грубые руки тут же свели её плечи тугой веревкой.

– Неееет!

Болезненный вопль огласил тихое кладбище, пока выбивающуюся женщину волокли несколько пар рук. Расправа ущемлённых была страшна. Подвалы церкви всегда были жестоки на пытки, но в этот раз жертву правосудия туда не опустили. Народ требовал расплаты за мучения, и он должен был лицезреть, как виновница всех несчастий будет казнена немедленно.

Тёмные мокрые улицы города осветились огненными факелами шествия. Жителей обуяло злорадное предвкушение, пока ведьму волокли впереди. Суда не было. Он совершился прямо на площади, где за максимально короткое время, пока над ведьмой измывались горожане, соорудили кучу из хвороста, дров и соломы. На свой смертный эшафот несчастная вбежала сама, пытаясь спастись от разъяренной толпы, которая бы разорвала её на части, не будь здесь монахов, хранителей святынь на земле и честных судей злу. Некогда красивое юное дитя превратилось в окровавленное, избитое перепуганное существо, которое было загнано сейчас в ловушку, у которого не было пути для спасения. Руки до боли вывернули назад за столб и стянули, неотёсанное дерево крупными занозами впивалось в кожу. Мольбы и девичьи слёзы были бессильны. Толпа бесновалась. Пастырь громогласно объявил приговор, немилостивый и беспощадный.

И вот первый язычок пламени перепрыгнул на ком сухой соломы. Тут же за ним появился и второй, третий. Они стали размножаться вокруг с неистовой скоростью. Асцелия вертела головой из стороны в сторону, стопы инстинктивно попятились назад, но неминуемо уперлись пятками в столб. В нос ударил знакомый запах дыма. Тело бросило в жар, каждая нервная клеточка сокращалась и расширялась. Толпа продолжала бесноваться:

– Долой ведьму! Сжечь её!

– Сжечь! Дитя сатаны!

– Смерть ей!

Неистовство толпы нисколько не обращало на себя внимания несчастной. Моросящий дождь, сыпящийся с чёрного неба, казался жестокой насмешкою, ибо нисколько не мог затушить разгорающийся огонь. Отупелые горожане, плясавшие под фанатичные речи священника, восприняли это природное явление и вовсе как благодатный знак. Огонь разгорался всё сильнее, ноги уже ощущали поднимающийся жар, дым начинал душить лёгкие. Смерть приближалась! Она торжественно и неспешно подходила прямо к костру, к своей новой жертве. Больше всего на свете Асцелия боялась именно смерти. Ощущение, что вот Она, совсем рядом, уже близко, доводило до безумства. Неужели её жизнь вот так прервётся?.. Жизнь! Девушка готова была бы пойти на всё, только бы её сохранить!

– Ааааа! Нет, молю!..

В предсмертных потугах Асцелия билась в железных путах, которые, нагреваемые из-под низу, уже жгли её кожу. Жар становился невыносимым, как вдруг вокруг поднялся сильнейший ветер, такой сильный, что огонь не смог разгореться сильнее, а, напротив, прибился к земле. Небо разорвало грохотом. Хлынул дождь, укрощая языки пламени до безобидного огонька. Толпа с ужасом разбежалась по сторонам. Некромант шёл прямо к смертному кострищу.

– Схватить его! – тут же отдал приказ перепуганный священнослужитель, но только несколько крепких и сильных монахов подбежало к магу, как тут же пали замертво. Ещё двух постигла та же участь, следующие уже не решились следовать приказу верховного.

– Я пришёл не к вам. – Некромант, облачённый в монашескую рясу, медленно повернул свой черный капюшон к несчастной. От былой её красоты не осталось ничего. Девушка билась в истерии:

– Молю тебя… Осберт… Молю…

– Я никогда не прощу тебя. Но могу дать то, чего ты жаждешь больше всего. Ты будешь испытывать страх смерти множество раз взамен на вечную жизнь и передышки на мирное существование под солнцем. Согласна ли ты на такую сделку?

– Да! Да, прошу… Только спаси!

Он не сомневался в этом ответе и всё же бездействовал до тех пор, пока его не получил. Одно её слово решило дальнейшую судьбу многих из здесь присутствующих. Некромант повернул зияющий тьмой капюшон к толпе.

– Вы посягнули на род Иоханны… Да будет проклят каждый из жителей этого города. Чума будет сжирать ваши тела заживо, а смерть будет обходить стороной. Никто из вас не покинет этот город. Жизнь для вас превратится в худший кошмар. Да не станете вы мертвецами, но и живыми больше вы не будете. Эрудитхо. Эмпульхо удитх. Карэзис-то хонфошто!

Маг взмахнул рукой и мертвые монахи, как послушные марионетки, восстали под крики ужаса оцепеневшей толпы. Мертвецы стояли неподвижно, спинами к своему новому хозяину. С одного взгляда становилось ясно, что теперь они служат не старому священнослужителю, армия которого в этой войне оказалась в явном меньшинстве.

Жест рукой, и мертвецы двинулись вперёд. В считанные секунды хворост был затушен и раскидан в стороны. Как мученицу, обожжённую ведьму сняли с огненного эшафота. Плечи четырёх мертвецов стали для неё ложем, на котором её понесли прочь. Никто из толпы не посмел шевельнуться. Всех обуял парализующий страх. И не зря…

Эта ночь ознаменовала ещё более худший кошмар, чем до этого. Из города не мог сбежать никто. Смерть навсегда покинула эти владения, не было больше избавления. О ней молили небеса, некоторые пытались разорвать свой жизненный цикл сами, но тщетно. Их тела больше не были живыми, но и не были мертвыми. Кара некроманта была страшна. Гниль, вонь, костры, уродство, болезненные стоны, мольбы о смерти стали обыденностью. Когда-то солнечный город превратился в жерло ада на земле. Дым заволок небо, тьма и сумерки стали вечными спутниками города. В Церковь больше никто не верил, в священнослужителя и монахов – тоже. Свод храма опустел. Если от Бога помощи больше не приходилось ждать, то оставалось лишь взывать к силе, от которой и страдал весь город. Спустя бесконечное время страданий городок сдался и взмолился тьме. Некромант явился на зов. Всё должно было закончиться там же, где началось.