Женщина придвинулась ближе, и Кристина почувствовала кислый запах гнилых зубов.

— Blockschreiber поймал Ханну за просмотром мужских карточек и куда-то уволок.

У Кристины перехватило дыхание. Она не сразу смогла спросить:

— Можешь узнать, что с ней случилось?

— Nein, — ответила соседка. — Отстань от меня.

Кристина помертвела. Она спустилась и заползла на свое место. Рядом с ней, там, где обычно спала Ханна, сегодня было холодно и пусто.

Когда на следующее утро Кристина несла вареные яйца в столовую коменданта, она тщательно обдумывала слова, которые собиралась ему сказать. Всю ночь девушка не спала: ее будоражили радость от встречи с Исааком и чувство вины за судьбу Ханны. Теперь она боялась, что у нее все начнет валиться из рук, и уж тем более ей было страшно обратиться к коменданту за помощью. Если он разозлится, как в тот раз, когда она попросила его найти Исаака, разговор будет коротким. Но за прошедшие несколько месяцев он явно стал снисходительней к ней.

Грюнштайн сидел за столом, глядя сквозь очки в газету. Утреннее солнце бросало на скатерть прямоугольники света, освещая поднимавшийся над кофе пар и дым сигары, отчего казалось, что в воздухе плавает тонкая паутина.

— Вчера пропала моя подруга, герр комендант, — проговорила Кристина.

Офицер не отрывался от газеты.

— Ja, — уронил он, скользя глазами по заголовкам.

— Я бы хотела узнать, что с ней стряслось.

Комендант сдвинул очки на нос и сурово взглянул на Кристину.

— Если она исчезла, сомневаюсь, что ты снова ее увидишь.

— Извините, герр комендант. Это не совсем так. Вчера я видела Исаака. Он выжил.

— Ну так. Теперь ты это знаешь. Поздравляю.

— Но, возможно, Ханна тоже находится где-то в другом месте.

Грюнштайн покачал головой и раздраженно вздохнул.

— Сколько ты здесь?

— Не знаю, герр комендант. Несколько месяцев.

— И ты видела, чтобы кто-то исчезал, а потом возвращался в этом забытом богом месте?

— Nein, герр комендант, — Кристина опустила глаза. Она должна попросить его о помощи. Девушка прочистила горло и решилась: — Исаак работает на новой стройке с другой стороны забора.

Бросив газету, комендант снял очки, потер глаза и выжидательно уставился на нее, плотно сжав губы.

— Я надеялась, что ему дадут другую работу. Может быть, на заводе или на кухне, где не так холодно и сыро. Он очень умный, все схватывает на лету и…

Комендант ударил обеими руками по столу. Столовое серебро звякнуло, и Кристина вздрогнула. Офицер вскочил, опрокинув стул.

— Еще одно слово, — дрожащим от гнева голосом крикнул он, — и я вышвырну тебя вон! Предупреждаю в последний раз! Я не собираюсь рисковать, тем более ради глупца, который даже не смог спасти свою шкуру от неприятностей! Если я еще раз услышу о тебе или твоих друзьях, у меня будет повод доказать свою верность нацистской идее. Я вздерну вас всех троих на воротах! Поняла меня?

— Ja, герр комендант, — Кристина отступила назад. — Извините, герр комендант.

Грюнштайн схватил со стола фуражку, рванул китель со спинки опрокинутого стула и стремительно вышел из комнаты. Кристина долго стояла неподвижно, гладя на залитый солнцем стол. По лицу ее ручьями бежали слезы. Наконец она подняла стул, убрала со стола и принялась за работу.

В последующие две недели Кристина каждый день видела Исаака, работавшего на стройке. Охранники, приставленные к группе заключенных, почти всегда на что-то отвлекались. В холодную погоду они собирались вокруг разведенного в бочке огня. В теплые дни играли в карты. У них за спиной Кристина бросала через ограду картошку или подходила поближе, чтобы просунуть между витками проволоки хлеб или сыр. Поговорить им с Исааком ни разу не удалось, но одно только его присутствие укрепляло ее волю выжить. Однако через две недели, которые пронеслись очень быстро, строительство закончилось, и мужчины больше не появлялись.

К тому времени пронизывающий ветер гнал сухой снег, и низкие пепельные облака быстро носились по сумрачному зимнему небу. За месяц белый покров укутал поля и леса, и, казалось, весь мир затаился в тишине, ожидая перемен. Пыхтение и стук приближающихся поездов отражались в занесенных снегом холмах, усиленные холодным воздухом и неподвижностью природы, как будто их передавали тысячи громкоговорителей. Когда поезда подходили к воротам Дахау, каждый могучий громыхающий выдох замедляющегося паровоза казался Кристине последним хрипом умирающей человечности.

Кристина стойко держалась в течение долгих студеных месяцев. Как бы то ни было, работа в доме коменданта, без сомнения, спасала ей жизнь. Дополнительное питание и тепло делали свое дело. Она могла промывать раны на ногах и пользоваться туалетом. Благодаря тому, что ей не приходилось, как другим заключенным, справлять нужду в грязных канавах, ее миновала дизентерия, свирепствовавшая в лагере. Однако спала Кристина все равно в холодном бараке, и надсадный грудной кашель изводил ее до конца зимы. Из носа без конца текло, а недостаток сна изматывал. Но, в отличие от многих подруг по несчастью, она не дошла до смертельного истощения. Большинство женщин, находившихся в бараке в ту ночь, когда она впервые пришла туда, бесследно исчезли.

Кристина продолжала каждый день высматривать Исаака, и несколько раз ей чудилось, что она видит человека с такой же походкой, как у него, или мужчину, который смотрел в ее сторону. И хотя она не была уверена, что это Исаак, такие встречи придавали ей сил и мужества прожить еще один день.

Несколько недель весна пыталась взять верх над зимой. Непрестанный дождь превратил территорию лагеря в жуткое месиво. Земля, небо, здания, робы — все вокруг лишилось цвета. Много дней кряду из однообразной серости за пределами комендантского дома выделялись лишь голубые и зеленые отчаявшиеся глаза узников. Весенний воздух, свежий и чистый, боролся с вечным зловонием крематория, однако развеять его было невозможно.

Земля начала прогреваться, островки снега таяли, а окаймлявшие поля деревья покрывались зеленью. С каждым днем стало прибывать все больше и больше поездов. Паровозные гудки и визг тормозящих колес вонзались в уши Кристины подобно иглам. Но в бараки заселяли все меньше женщин, и было ясно, что большинство вновь прибывших сразу отправляли в газовые камеры. Кристина начала раздумывать о том, почему они не сопротивляются. Ведь заключенных в двадцать раз больше, чем охраны.

Вскоре все вокруг покрылось тонким слоем пепла, и, когда земля оттаяла, прах смешивался под ногами с почвой. Земля больше никогда не будет такой, как раньше. Прах к праху, пыль к пыли, земля примет мертвых… и никогда не залечит ран.

Из лагерей за границами Германии поезда привозили десятки тысяч заключенных. При виде женщин в лагерных робах с отощавшими детьми на руках и групп ребятишек в арестантской одежде, цеплявшихся друг за друга, когда их гнали в специально отведенные бараки, Кристина содрогалась от ужаса. Население лагеря все разрасталось, бараки переполнялись до невозможности. Больных больше не отделяли от здоровых, и ежедневно сотни людей умирали от тифа. Новые узники принесли известия, что союзники наступают, поэтому нацисты перевозят заключенных на территорию Германии, чтобы они не достались врагам живыми.

Как обычно, часть заключенных бросили на прием вновь прибывших. Их собирали в зондеркоманды — специальные подразделения, которые обыскивали умерших в поисках ценностей, отвозили тела в крематорий и чистили газовые камеры. В награду их размещали в более удобных бараках и лучше кормили. Поначалу Кристина не могла взять в толк, как люди могут соглашаться на такую работу, но потом поняла, что это их единственная надежда протянуть лишний день или неделю, единственная возможность выйти из этого кошмара живыми. Однако через несколько месяцев этих людей убивали и заменяли новичками, пока еще крепкими. В последнее время говорили, что количество зондеркоманд будет удвоено, как будто нацисты торопились уничтожить как можно больше народу.