Однажды, когда девушка припрятала за обеими щеками по корке хлеба, по пути в барак ее остановил охранник.

— Что ты здесь делаешь? — прорычал он.

Кристина указала на барак и двинулась дальше. Он преградил ей дорогу винтовкой.

— Стоять! Что у тебя во рту?

Кристина попыталась разжевать и проглотить хлеб, но корка была очень сухой.

— Выплюнь! — заорал охранник.

Кристина выплюнула хлеб и при этом чуть не подавилась. Эсэсовец нацелил винтовку ей в голову, и внутри у Кристины все похолодело.

— Я не еврейка! — проговорила она. — Спросите коменданта! Он подтвердит!

Охранник опустил оружие, разглядывая девушку.

— Ты идешь из дома коменданта?

Кристина кивнула.

— Так ты та милая фройляйн, о которой он всем рассказывает, — он положил руку на ее бедро, задирая подол платья. — А он знает, что ты воруешь еду?

— Герр комендант велел сообщить, если кто-нибудь тронет его собственность. А у меня отличная память на лица.

Охранник отшатнулся и жестом позволил ей идти. Кристина поспешила прочь, прижав руки к животу — ей мерещилось, что сердце и легкие вот-вот взорвутся, растерзают тонкую кожу, вылетят наружу и свалятся кровавой массой к ее ногам.

Дахау еще не бомбили. Разрывы снарядов слышались почти каждую ночь, но раздавались где-то вдалеке. Девушка пыталась прикинуть, как скоро союзники станут бомбить располагающиеся поблизости заводы по производству оружия и деталей для самолетов. Потому что после этого следующим объектом будет лагерь.

Кристина потеряла счет времени. Долгие дни, как в бреду, сливались воедино. Позднее бабье лето сменилось прохладной осенью. Кристина следила за огородом, ухаживала за посадками латука, мангольда и гороха. Садик процветал, и комендант сообщил ей, что офицеры довольны его состоянием.

Работая, Кристина старалась не смотреть в сторону крематория, но, когда выходила, всегда бросала туда взгляд, после чего клялась себе больше не поворачивать голову в том направлении. Она лелеяла глупую надежду, что однажды не увидит очереди из идущих на смерть людей. Но день ото дня колонна обреченных становилась длиннее и шире.

В зеркале, висевшем над раковиной в ванной комнате, она замечала, как пребывание в неволе неотвратимо накладывает печать на ее внешность. В очередной раз окидывая себя взглядом, девушка видела, что ее скулы выдаются под кожей все больше, а лиловые круги под глазами становятся все темнее. Брови и ресницы начали выпадать, а кожа приобретала пепельный цвет. Кристина чувствовала, что и в теле также происходят изменения: руки слабели, бедра и колени ломило, тающие мышцы дрожали, а на ногах нагнивали язвы.

Но хуже всего было то, что судьба Исаака по-прежнему оставалась неизвестной. Ханне так пока и не удалось ничего выяснить.

Наступили осенние холода, и Кристина выкопала последнюю картошку, сложила клубни в ящики и перенесла в подвал. С внешней стороны лагеря, за высокими оградами и кольцами колючей проволоки, до самого леса, уже скинувшего листву, тянулись пожухлые поля. Солнце стояло высоко и почти не грело, небо сияло ледяной голубизной. Ночью подмораживало, и узницы дрожали на нарах от холода. Кристина с ужасом ожидала зимы, которая была уже не за горами.

Первый серьезный мороз ударил однажды после полуночи и побил оставшиеся в огороде посадки. Утро выдалось ясное и ветреное, и Кристину трясло от холода, когда она ползала на четвереньках, спешно выдергивая из сырого грунта увядшие кусты помидоров. Листья почернели и засохли, и Кристина с тяжелой тоской вырывала растения из земли. Это казалось ей ужасающим предзнаменованием того, что Исаак мертв. Горькая мысль овладела всем ее существом, когда она справилась с последним поникшим кустом. Кристина выронила из рук промерзшие стебли и низко опустила голову.

Вдруг что-то твердое ударило ее в спину. Девушка села прямо и огляделась; ветер обжигал ей глаза. Рядом никого не было. Тут же она снова почувствовала удар, затем — заставивший ее вздрогнуть шлепок чего-то об землю. Потом прямо перед ней упал небольшой камень, похожий на круглое коричневое яйцо. Кристина встала и еще раз огляделась.

Метрах в ста от нее, на мужской половине лагеря, группа заключенных носила доски и толкала тачки. Отдельно от других у забора стоял мужчина и смотрел на нее. Так же как остальные узники, он был отощавший и грязный, с бритой головой. Кристина растерялась. Но незнакомец улыбнулся, слабо повел рукой, и у девушки едва не подкосились ноги. Это был Исаак. Кристина зажала руками рот. В душе она выкрикнула его имя, а тело так и порывалось кинуться к нему, перелезть через ограду и погладить его лицо. Но она знала, что охранники могут наблюдать за ними, и только быстро помахала рукой.

Исаак вернулся к другим узникам. Они возводили какое-то сооружение позади мужских бараков. Он наклонился, чтобы распилить доску, и поминутно бросал на Кристину взгляды. Она вытерла руки о платье, на дрожащих ногах подошла к краю ограды, которой был обнесен двор дома, и опустилась на колени, делая вид, что вырывает сорняки вдоль забора. Группу заключенных сопровождали два охранника, но они курили, подняв воротники шинелей и повернувшись спиной к сильному ветру, дувшему как раз с той стороны, где находились Кристина и арестанты.

Девушка встала, направилась в дом, побежала на кухню и скинула ботинки. В один она положила ломоть хлеба, в другой — клинышек сыра и понесла их к переднему крыльцу. Потом проследовала во двор и встала у ворот, с колотящимся сердцем глядя на охранников. На мгновение все завертелось вокруг нее, словно она только что сошла с карусели и у нее все еще кружилась голова. Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Охранники разводили огонь в бочке, заслоняя собой разгорающееся пламя от ветра. Кристина взяла ботинки в одну руку, готовая в любой миг бросить их на землю и надеть, открыла ворота и зашагала как можно быстрее, но не переходя на бег, к внутреннему забору лагеря; взгляд ее метался между Исааком и сгрудившимися вокруг бочки охранниками.

Увидев, что она приближается, Исаак замотал головой. Кристина пренебрегла его предостережением и указала на свои ботинки, потом на него и жестом позвала Исаака подойти поближе к ограде. Он с сомнением глянул на охранников, затем опасливо сделал к ней несколько шагов, держа в руках кусок доски. Он приблизился к забору, и теперь их разделяло всего метра три. С этого расстояния Кристина смогла разглядеть серовато-желтый цвет его кожи, царапины и синяки на лице и руках, пятна на робе. Но глаза его сияли, а лицо озаряла широкая улыбка. Другие заключенные тоже заметили ее, но продолжали работать, чтобы не привлекать внимания. Если разозлить охранников, никому из них не поздоровится.

По телу Кристины словно прошел электрический разряд. Она просунула через проволоку хлеб и сыр и быстро побежала прочь, прижав ботинки к груди. По пути, глядя через плечо, она увидела, как Исаак уронил доску на землю, наклонился, поднял вместе с деревяшкой пищу, откусил сыра, а остальное сунул в свои ботинки и после этого вернулся к работе. Охранники, гревшие руки над огнем, ничего не заметили.

Кристина снова направилась в огород и не торопясь продолжила выдергивать мертвые растения. Они с Исааком смотрели друг на друга, пока Кристине не пришлось идти готовить коменданту обед. До конца дня она то и дело выглядывала в окно и находила поводы выйти на улицу.

Когда тем вечером она ушла из дома коменданта, мужчины уже закончили работу и отправились на ночевку. Девушка не могла дождаться возвращения в свой барак, чтобы сообщить Ханне, что Исаак жив. Но Ханны нигде не было видно. Кристина забралась на край деревянной полки и спросила у своей соседки сверху, которая тоже работала в отделе учета:

— Не знаешь, где Ханна?

— Nein, — ответила та.

— Куда же она подевалась? — недоумевала Кристина.

— Ты комендантова подстилка, — прошипела женщина. — Вот у него и спроси!

Кровь бросилась Кристине в лицо.

— Я не… Я только работаю там…