Через несколько дней пришло письмо от отца. На этот раз мутти прочитала его всем на кухне за завтраком.
Дражайшие Роза, Кристина, Мария, Генрих, Карл, ома и опа!
Простите, что долго не писал. Мы несколько месяцев были на марше и наконец на пару дней разбили лагерь. Надеюсь, вы все пребываете в здравии и в добром расположении духа. Удалось ли вам в этом году собрать обильный урожай в саду? Как бы я хотел быть с вами дома и помогать в сборе груш и слив! Что бы я только не отдал за ломоть черного хлеба со свежим сливовым повидлом! Не забудьте напомнить герру Эртелю, что он должен вам два ящика дров за мою работу на него в прошлом году. Скажите, что они необходимы вам, чтобы благополучно пережить зиму.
Сейчас я сижу в противотанковой траншее вместе с пятьюстами товарищами. Весь день мы рыли окоп длиной полтора километра, в нем нынче и будем спать. Мы уже продвигаемся по Украине, а к зиме, как нам сказали, северные группы войск возьмут Москву. Здесь все надеются, что война закончится до наступления суровой русской зимы. Даст бог, к весне вернусь домой.
Обнимаю и целую вас всех.
Heil Hitler,
Дитрих
Мутти отдала письмо Марии, та перечитала его и передала бабушке, а ома, в свою очередь, вручила Кристине. Девушка прижала подушечку большого пальца к черному пятну в нижнем левом углу, воображая, что этот отпечаток оставил отец, когда перечитывал письмо и убирал его в конверт. Вот он сидит в окопе, вырытом в плодородной русской земле, в тысячах километров от Германии, утомленный и тоскующий по дому. Страдания из-за разлуки с любимым были знакомы Кристине так же хорошо, как голод и холод, но она не могла представить себе муку человека, оторванного от семьи и не знающего, доживет ли он до встречи с родными. Сморгнув слезы, она перечитала письмо.
Вдруг Генрих указал на французские двери и сморщил нос, как будто почуял запах гнили.
— Что это?
Все обернулись. К влажному от росы стеклу прилипли листы белой бумаги. Тотчас же вторая мятая пачка ударилась в окно повыше. Затем полдюжины листов появились невесть откуда и прилепились к стеклу в хаотичном порядке, как осенние листья, которыми раньше Кристина оклеивала окно своей комнаты. Мутти встала и открыла балконную дверь. С неба медленно опускался причудливый бумажный снегопад. Семья выскочила на улицу, и все стали ловить парящую в воздухе бумагу. Некоторые листы были пустыми, но большинство содержали какой-то текст, а иные обгорели по краям.
— Это из Хайльбронна, — сказала мутти, показывая лист бумаги. — Здесь написано «Из канцелярии бургомистра Хайльбронна».
— Это тоже, — Мария держала в руках уцелевшую половину обгоревшей страницы. — Из школы.
— Смотрите! — воскликнул Карл, указывая на дорогу.
Булыжник устилали сотни обгорелых страниц, а с неба все сыпались и сыпались фантастические гигантские снежинки. Они вихрем кружились в воздухе, перелетали через улицу и ложились на садовые заборы зыбкими кучками бумаги и пепла.
— Сколько километров до Хайльбронна? — осведомилась Кристина.
— Где-то пятьдесят пять, — ответил опа. — Если он еще существует.
Глава девятая
В середине третьей долгой военной зимы США вступили в войну против Германии, а русские предприняли ожесточенное контрнаступление. Город полнился слухами. Говорили, Гитлер был настолько уверен в молниеносной победе над Россией, что войска не снабдили необходимой провизией и теплой одеждой, чтобы пережить русскую зиму. Теперь солдаты гибнут не только от вражеских пуль, но и от тифа, лютой стужи, голода и обморожений.
Горько потерять любимых на войне, но вдвойне горько, что родные умирают по вине вождей, которые послали их в бой, но не позаботились обеспечить всем необходимым для выживания. Невыносимо было думать, что фатер оказался в суровом краю без теплых вещей, хотя мутти настаивала, чтобы он взял с собой смену одежды, кальсоны, шапку и зимние перчатки. Вестей от отца не приходило, и мать из чувства самосохранения сочла это хорошим знаком и рассчитывала на то, что другие члены семьи тоже не будут предаваться панике.
Мутти забрала «Народное радио» на кухню и, хлопоча по хозяйству, слушала сообщения с Восточного фронта. По вечерам его оставляли включенным, чтобы заглушать трансляцию Atlantiksender — вещающей на Германию зарубежной станции, которую слушали на старом приемнике, спрятанном под кроватью в комнате родителей. Кристина, мутти и Мария садились на пол, укутывались одеялами, опирались спинами о стену и, уменьшив звук до минимума, жадно внимали запрещенным голосам на короткой волне. После отзвучавших немецких военных маршей и окончания официальных сообщений диктор с безупречным литературным произношением объявлял, что Гитлер лжет своему народу, Третий рейх проигрывает войну, немецкие солдаты сдаются тысячами, и их посылают на работы в Америку, где они зарабатывают хорошие деньги. Экипажи подводных лодок призывают поднимать суда на поверхность воды и выкидывать белый флаг, пока есть возможность. Глядя друг на друга широко раскрытыми потемневшими глазами, девушки и мать молча слушали последние известия до конца передачи.
Через месяц подпольные радиостанции нашли способ вещать на германской частоте. Нацисты поспешили воспрепятствовать их усилиям и предваряли каждую передачу специальным сообщением: «Правительство рейха официально заявляет: противники распространяют на немецких волнах ложные сведения. Не верьте вражеской пропаганде».
С наступлением теплых дней помимо прочих появились и антиамериканские плакаты с черно-белыми карикатурами, изображавшими шестирукого великана, состоящего из деталей самолета и приклепанных металлических конечностей. Крупными буквами значилось: Kultur-terror[46]. Голова чудовища была заостренной, в белом колпаке, на воротнике красовалось: Ku-Klux-Klan[47].Одна рука в рукаве в полоску держала автомат, другая — развевающийся американский флаг. Туловище образовывала птичья клетка, в которой плясали два негра, по низу клетки шла надпись Jitterbug[48]. На месте таза помещался барабан, с которого между ног существа свисал флаг со звездой Давида, а одна нога выглядела как окровавленная бомба, занесенная над живописным немецким городом. Кристине было интересно, распространяют ли американцы изображения немцев в виде монстров.
Теплым утром в начале апреля Кристина взяла корзину для сбора яиц и направилась к курятнику. В последние несколько недель она обнаружила в гнездах из желтой соломы три коричневых яйца. Но теперь, когда потеплело, она ожидала найти не меньше шести штук, а то и больше. Кристине не терпелось неожиданно угостить домочадцев яйцами всмятку — редким, сытным завтраком после долгой зимы со скудной снедью. Девушка толкнула дверь во двор, вышла на улицу и застыла как вкопанная. Земля под ногами, казалось, ходила ходуном. Со стороны центра города раздавались громовые раскаты, прерываемые приглушенным гулом, металлическим скрежетом и визгом механизмов. Кристина забыла о яйцах, мигом вернулась в дом, бросила корзину и выбежала через переднюю дверь.
Чем ближе она подходила к городской площади, тем сильнее рев и скрежет сливались в сумасшедший грохот, сопровождаемый ритмичным стуком сапог и молотков. В этой части города две дороги сбегали с гребня холма к площади. Между двумя улицами размещался готический собор Святого Михаила; его аркады, заостренные зубцы и пологая крыша из оранжевой черепицы высоко взмывали над окрестными домами. Кристина вошла на задний двор и побежала по тротуару вдоль массивных стен из песчаника, пока не оказалась перед фасадом церкви, где гранитный каскад из пятидесяти четырех ступеней вел вниз к расходящемуся веером булыжнику рыночной площади.
