— Туда!

Нацелив люгер в спину арестантам, он вытолкал их во вторую дверь на бетонную платформу. У платформы ждал поезд, выдыхая высокие столбы пара. Позади живого, дышащего локомотива подрагивали восемь вагонов для перевозки скота. Кристина увидела узкие щели, колючую проволоку, протянутые руки, перепуганные лица, услышала стоны, крики, умоляющие голоса. Солдаты погнали ее и Исаака в самый конец состава, и девушка чувствовала, что за ними следят тысячи глаз.

Два солдата отодвинули тяжелую дверь последнего вагона и движениями автоматов велели Кристине и Исааку забираться. Внутри над смутно вырисовывающимися телами словно парило множество бледных лиц с черными глазами. Спотыкающихся новичков запихали в вагон, втиснули в скопище людей. Кристина ощущала чужие руки, локти, ступни. Дверь задвинулась, девушка едва успела убрать ноги. Поток солнечного света медленно становился все уже и уже, пока его не поглотил полумрак. Снаружи опустили засов, и его лязг прозвучал как приговор.

Кристина и Исаак стояли лицом друг к другу, зажатые среди сотен тел. Товарный вагон был под завязку набит людьми, как бочка селедкой, — иголки не просунешь. Вокруг темнота и удушающая жара, воздух пропитался запахом мочи и фекалий. Кристина пыталась дышать ртом, прижимая лицо к Исааку, втягивая в себя запах его тела. Он зарылся лицом в ее волосы. Пронзительно взвизгнул гудок. Локомотив тронулся, и весь состав содрогнулся. Вагоны резко качнулись вперед, но падать было некуда, и никто не предпринимал попыток за что-нибудь ухватиться. Поезд начал медленное движение по рельсам, и тела стали еще больше тесниться друг к другу. Состав описал дугу вокруг города и у края долины набрал скорость. Кристина знала, что они проезжают у подножия холмов, покрытых садами и высокими соснами.

Когда глаза привыкли к темноте, новички увидели лица других арестантов. Справа у матери на руках повис мальчик, его веснушчатый нос находился совсем близко от носа Кристины, темные глаза смотрели из-под взъерошенных каштановых волос. В его взгляде девушка прочла собственный страх перед неизвестным, а в том, как он отчаянно вцепился в материнскую шаль, увидела отражение своей уязвимости.

Исаак обвил руки вокруг ее плеч:

— Я люблю тебя. Прости меня.

— Мы продержимся, — ответила Кристина. — Главное — не сдаваться. Мой отец перенес тяготы страшных лагерей, и ты тоже.

— Мы постараемся, — его слова прозвучали не слишком уверенно, и лицо не выразило твердости. Но Исаак крепче прижал ее к себе, и она почувствовала, что сердце его застучало быстрее и сильнее.

Первые несколько часов люди в вагоне тихо плакали и переговаривались. Где-то стонала женщина. Слушать это было невыносимо. Казалось, прошла вечность, прежде чем воцарилось безмолвие, лишь иногда кто-то произносил слова утешения, да стоявшая рядом мать тихонько пела сыну. Кристина предложила подержать малыша, чтобы соседка отдохнула, но мать с сыном отказались разомкнуть объятия.

В конце концов у Кристины начало сводить икры, а ступни заныли от неподвижного положения. В животе бурлило, в горле пересохло, а давление в мочевом пузыре стало почти нестерпимым. Она вдохнула через нос и выдохнула через рот, стараясь отвлечься от мучительных позывов тела.

— Что такое? — прошептал Исаак.

— Да ничего, — ответила она. — Все хорошо.

— Нет, не хорошо. Я же вижу.

Она подняла на него глаза.

— Мне нужно в туалет.

— Так не стесняйся.

Кристина покачала головой:

— Не могу.

— Послушай, это ничего. Теперь уже это неважно.

— Nein.

Исаак погладил ее по затылку.

— Стыд уже не имеет значения. Давай.

Она закрыла глаза и приникла лицом к его рубашке, а измученный мочевой пузырь принял решение за нее. Теплая жидкость потекла по внутренней стороне ног в кожаные ботинки и собралась под пятками чулок. По лицу Кристины полились слезы позора.

— Ты не виновата, — успокаивал ее Исаак, — ты не виновата.

Снаружи стемнело, и вагон погрузился в полный мрак. Кристина почти не видела лица Исаака. Она закрыла глаза, положила голову ему на грудь и попыталась заснуть, сбежать в блаженное неведение сна, но это было невозможно. У нее перед глазами мелькали образы того места, куда их везли, неумышленно нарисованные в ее воображении Исааком. Судороги в икрах и боль в ступнях стали острыми как нож. Кристина никогда не страдала боязнью замкнутого пространства, но если поезд вскоре не остановится, неизвестно, долго ли еще она вынесет это сдавленное положение, от которого мышцы на руках напрягались, а дыхание перехватывало. Ей пришлось побороть желание согнуть руку и толкнуть локтем стоявшего рядом человека. Воздуха не хватало, девушка не могла пошевелиться и опасалась, что сойдет с ума, если так будет продолжаться и дальше.

Наконец движение поезда стало замедляться. Железные колеса заскрежетали. Когда они подъехали ближе к жуткому месту назначения, пассажиры пришли в беспокойство, пытались изменить положение тела. Все сразу стали говорить. Дети заплакали, мужчины что-то объясняли. На протяжении всего долгого пути Исаак был тих и встревожен, но теперь он высоко задрал голову и закричал, перекрывая голосом людской гвалт:

— Как только мы сойдем с поезда, нас разделят: женщин в одну сторону, мужчин в другую. Не поддавайтесь панике. Они этого не любят, — все в вагоне смолкли и стали слушать. — Ведите себя спокойно и сдержанно. Что бы они ни делали, не давайте волю чувствам. Если хотите выжить, вы должны выглядеть способными к тяжелому труду. Если понадобится, соврите про свой возраст, им нужны люди между восемнадцатью и пятьюдесятью.

— Откуда ты знаешь? — выкрикнул мужской голос.

— Я уже был здесь, и раз я выжил, то и вы сумеете.

И снова все загалдели. Исаак взглянул на Кристину.

— Ты тоже сможешь выжить. Ты молодая и сильная. Скажи им, что ты не еврейка, что работала кухаркой. Это спасет тебе жизнь. Пожалуйста, выживи ради меня. Настанет день, когда все это кончится, и мы будем вместе. Мы найдем друг друга, поженимся и нарожаем детей.

Глаза Исаака были влажны от слез, но услышав его слова, Кристина ощутила странное чувство радости и переполнявшей ее силы. Он не потерял надежду. Он нашел в себе волю к жизни.

— Я буду сильной, — проговорила она. — Обещаю.

— Мы обязательно встретимся вновь, — он взял ее лицо в свои ладони и поцеловал долго и крепко, не отрываясь от ее губ, пока поезд полностью не остановился. — Я люблю тебя, Кристина.

Железные засовы подняли, вагоны отперли, и тяжелые двери отворились.

Моргая и щурясь на свет огромных прожекторов, прорезающих ночь, как прикрепленные к поверхности земли сияющие луны, Кристина и Исаак вместе с остальными изнуренными дорогой заключенными выбрались из товарного вагона. В нескольких сотнях метров от железнодорожных путей, между сторожевыми вышками и проволочными изгородями ждали вновь, поступивших открытые ворота концентрационного лагеря Дахау. Солдаты с автоматами в руках, держа на поводках лающих немецких овчарок, выстроились в ряд, готовые вернуть в строй отбившихся. Длинные мрачные здания и черная униформа охраны темнели в белом искусственном свете. Глаза и рты выглядели как движущиеся черные дыры на бесцветных лицах, отчего и надзиратели, и арестанты походили на мертвецов, восставших из ада. Картина в своей лаконичности казалась почти фантастической.

Зловоние вагона сменил какой-то тошнотворный запах. Кристина зажала рукой нос и рот: она узнала явственный смрад горящей плоти. Девушка посмотрела в сторону шипящего и хрипящего паровоза и увидела сотни людей, высыпавших из поезда на гравий вдоль железнодорожного полотна. Некоторые просто выпадали из вагонов; кое-кто ни за что не хотел выходить.

Группа солдат забралась в вагоны и выталкивала оттуда женщин, детей, стариков. На платформе толпились мужчины с чемоданами и женщины с маленькими детьми на руках, крепко державшие за руки ребятишек постарше. Из репродукторов внутри лагеря звучал в прохладном ночном воздухе немецкий вальс — металлическая, режущая слух, навязчивая и все же пугающе легкомысленная мелодия. На высокой электрической изгороди, по верху которой змеились кольца колючей проволоки, висела табличка: «Achtung Gefahr der Tötung durch Elektrischen Strom»[75]. Кованая надпись над главным входом в лагерь гласила: «Arbeit Macht Frei»[76].