— Довольно, Исаак, bitte, — взмолилась Кристина. — Я больше не вынесу.

— Не стоило рассказывать тебе. Просто… Я и не предполагал, что окажусь здесь. Я думал, больше тебя не увижу. Я был уверен, что умру в том кошмарном смрадном месте.

— Не волнуйся. Все позади. Теперь ты в безопасности.

Исаак прижал ладони к глазам. Спустя несколько минут он сделал громкий и долгий выдох и уронил плечи, словно сдулся.

— А что с твоим отцом? — спросил он, вытирая глаза. — Его призвали?

— Ja. Мы не получали от него известий два года. Папа воевал в Шестой армии под Сталинградом. Неизвестно, жив ли он, попал ли в плен или…

— Уверен, он вернется живым и невредимым.

Вот опять, подумала Кристина. Люди говорят то, что хочет услышать собеседник. Тем не менее она была благодарна Исааку: сам он столько выстрадал и все же заботился о ее чувствах.

— Завтра утром я принесу тебе вареных яиц, хлеба и сливового повидла. И еще чистую одежду, и таз с горячей водой, и мыло.

— Звучит как обещание рая. Ты спасла мне жизнь. Чем я смогу отблагодарить тебя?

— Я что-нибудь придумаю, — она слегка улыбнулась и встала. — А пока тебе надо отдохнуть.

Исаак забрался в потайное помещение и развернулся на коленях, глядя, как Кристина закрывает дверь.

Пока придется посидеть в полной темноте. Скоро я принесу свечу.

— Ничего, — ответил Исаак. Он протянул руку, придержал дверь и погладил ее пальцы. — Я хочу, чтобы ты знала: я не лишился рассудка только благодаря мыслям о тебе. Я всегда любил тебя. И не забывал ни на одно мгновение.

— А я тебя, — Кристина схватила его руку. — А я тебя.

Той ночью Кристину мучили кошмары. Ей снилось, что за ней кто-то гонится по темному разрушенному городу, полыхают пожары, дети зовут ее по имени. Она не может найти их, а преследователи хотят ее смерти. Последнее, что она помнила, — как отец взывает к ней из охваченного огнем здания, горит заживо и кричит в агонии. Она проснулась с дрожью во всем теле и в холодном поту. Занимался рассвет.

Нечего было и думать снова заснуть, поэтому Кристина встала, оделась и направилась в курятник за свежими яйцами. На кухне она сварила два яйца на завтрак Исааку и нарезала свою дневную порцию черного хлеба. Потом налила в жестяную кружку горячий чай и сложила в плетеную корзину хрустящий хлеб, вареные яйца, блюдце, толстую свечу и коробок спичек. Затем она сняла обувь, прокралась на чердак и плотно закрыла за собой крышку люка. Легкий пустой стеллаж отъехал в сторону легко и бесшумно, а вот дверь подалась с некоторым усилием. Исаак еще спал, приоткрыв рот, его голова и плечи оказались у открытой двери. Он, должно быть, вконец вымотался, подумала Кристина, размышляя, стоит ли его будить. Но надо было спуститься вниз, прежде чем все проснутся и станут искать ее. Она встала на колени и нежно потеребила его за плечо.

Он вздрогнул, не понимая, где находится, и схватил ее за руку.

— Исаак, — прошептала Кристина. — Не волнуйся. Ты в безопасности.

На лице его выразилось облегчение, и он разжал пальцы.

— Извини, — проговорил он. — Я забыл, где я.

— Macht nichts[65], я принесла тебе завтрак. Но мне нужно вернуться, пока не встала Mutti.

Она просунула в чулан корзину и выудила оттуда блюдце, свечу и спички.

— Это чтобы тебе не пришлось есть в темноте.

— Danke, Кристина.

Исаак поднялся на колени, зажег короткий фитиль и поместил горящую свечу на блюдце, которое девушка поставила на пол.

— Хорошо спал? — поинтересовалась Кристина.

— Давно уже я так не блаженствовал.

— Попозже я снова приду.

— Буду очень ждать.

По возможности быстро и тихо Кристина закрыла дверь, придвинула стеллаж на место и спустилась пр лестнице с чердака. С величайшей осторожностью она сложила лестницу и толкнула крышку люка на место, настораживаясь от каждого шороха, доносящегося из спален. Встав на цыпочки, она еще раз придавила крышку к потолочному проему. И вдруг из маминой комнаты раздался скрип пружин матраса. Кристина ринулась вниз по лестнице, хватаясь за перила, чтобы не поскользнуться на гладких ступенях. Она только-только успела положить остальные яйца вариться, как в кухню вошла мать.

— Доброе утро, — поприветствовала дочь мутти. — Сколько у нас сегодня яиц? — ловким движением мать просунула голову в шлейку фартука, завязала тесемки за спиной и направилась к плите посмотреть на варящиеся яйца.

— Боюсь, только десять, — Кристина ненавидела лгать, но делать было нечего. — Но кто-нибудь может съесть мою порцию. Я не голодна.

Мутти приложила руку ко лбу Кристины.

— Ты как будто горишь. Никак, заболела? Потому и встала ни свет ни заря?

— Nein, я хорошо себя чувствую. Просто не спалось, и я решила не валяться понапрасну, — она повернулась к буфету, чтобы достать тарелки, а то как бы мать не раскусила ее вранье. — Мы сегодня будем работать во дворе? — она силилась говорить как ни в чем не бывало. — Может, Карл и Генрих почистят загон для коз? И не пора ли сажать горох и редис?

Мутти подошла к раковине, чтобы наполнить чайник.

— Nein, не сегодня. Бабушка хочет посадить рудбекию на могилу дедушкиной семьи. Я ведь не могу отпустить ее одну.

— Конечно нет. А я останусь дома и поработаю в саду. Тогда осенью у нас наверняка будет урожай. Погода прекрасная.

— Пускай Мария поможет тебе. А мальчики захотят пойти со мной.

— Nein! — слишком громко воскликнула Кристина. Мать, удивленно подняв брови, повернулась от раковины. — Ну, я имею в виду, что… Марии тоже захочется пойти. Ты же знаешь, как она любила дедушку. Она расстроится, если вы не возьмете ее с собой. А я совсем не против поработать в одиночестве.

Мутти вздохнула.

— Как хочешь. Я не возражаю.

Карл и Мария пришли завтракать, зевая и потирая глаза. Ома и Генрих прибрели чуть позже. В следующие полчаса на кухне царило оживление, все говорили, ели, тянулись через стол за яйцами и козьим молоком. Кристина изо всех сил старалась выглядеть как обычно: помогала Карлу чистить яйцо всмятку, твердой рукой передавала соль, поддерживала беседу о погоде и последних новостях с фронта.

— Ты не видела, что вчера произошло в колонне заключенных? — спросила вдруг Мария.

Кристина поперхнулась чаем.

— Nein, — откашливаясь, произнесла она.

— Но ты вышла из дома как раз в то время, — насупилась Мария.

— Nein, утром я выходила на задний двор.

— Ты вышла с переднего крыльца, — настаивала Мария, — и пошла к улице.

Кристина прочистила горло. Она-то была уверена, что все заняты своими делами и ее ухода никто не заметит.

— А, так это я хотела купить муки, но потом вспомнила, что мы уже использовали все карточки на этот месяц.

— А что случилось с заключенными? — заинтересовался Генрих.

— Такие разговоры за столом не ведут, — одернула их мутти. Она намазывала повидло на кусок хлеба, в то же время выразительно глядя на Марию.

— Неизвестно, — продолжала Мария. — Но я видела, как женщины отмывают с улицы кровь.

— Достаточно! — строго велела мать.

— Я слышал, кого-то застрелили, — поделился сведениями Генрих. — А некоторые сбежали.

— Тогда давайте помолимся за тех несчастных и прекратим этот разговор, — отрезала мутти.

— Ja, — поддержала ее Кристина. Колени ее дрожали. — Давайте прочитаем молитву.

После завтрака все, кроме Кристины, отправились на кладбище, куда путь был неблизкий. Кристина проводила их взглядом до угла: мутти и Мария несли корзины с рассадой рудбекии; бабушка шаркала ногами по тротуару, ее длинная юбка колыхалась; Карл и Генрих умчались вперед, пиная камешек, довольные, что можно пошалить на улице. Как только родные скрылись из виду, девушка побежала на чердак.