Таким же веселым было и застолье. Расходились всегда поздно – ближе к полуночи.

Когда накрыли сладкий стол, Гуля обняла старшую сестру:

– Влада, я тут ночевать останусь, а ты иди. Посуды полно, помогу тёте Барно всё разобрать. Всё равно завтра воскресенье.

– Да-да, что я тебя не знаю? Хочешь позавтракать повкуснее?

– Каждый труд должен вознаграждаться, – Гуля изрекла это с таким торжественным видом, подняв вверх тонкий пальчик, что обе покатились со смеху.

– Ладно, оставайся, а я пойду потихоньку. Мур уже соскучился, наверно, полдня один. А тетя Барно вообще-то знает?

– Конечно, знает. Это меня Диля с Амирой попросили помочь.

– Давай, спокойной ночи.

Дома налила молока Муру, немного почитала на ночь и легла, размышляя, какое это счастье – иметь такую большую семью и столько друзей – со всей махалли. С горечью осознала, что не может припомнить такого случая, когда им приходилось занимать стулья или тарелки. Дни рождения в их семье справляли совсем иначе. Хотя чаще не справляли вовсе.

Она погасила свет, ещё некоторое время слыша громкие голоса, доносящиеся со двора соседей. А потом провалилась в сон.

Проснулась от света и долго щурилась, не понимая – уже утро? Так быстро?

И вдруг увидела отца, стоявшего, слегка покачиваясь, в проёме двери. Его глаза недобро блестели каким-то новым, безумным блеском.

– Вот мы и проснулись, – непривычно тихо произнес он. – А где все? Ольга где? Шляется? – он грязно выругался. – Стоит уехать на работу, а она тут же за порог. – Он закрыл дверь на ключ, сделав шаг в сторону кровати. – Все вы такие, все. А ведь я сказал, что приеду навестить? Сказал. Не поверили. Мне все не верят, – он по прежнему говорил очень тихо, непривычно тихо, одновременно расстегивая толстый брючный ремень.

Влада, оцепенев, сжалась в комочек в углу кровати, понимая, что сейчас случится что-то страшное, непоправимое. Она чувствовала, что задыхается от резкого запаха пота и алкоголя, который в мгновение разлился по её комнате, физически не давая дышать.

Яков двигался медленно, с трудом держась на ногах. Брюки упали на пол, и в это мгновение тело Влады развернулось, как стальная пружинка, и она за секунду оказалась на столе, стоявшем у окна. Мама, уезжая, попросила закрывать на ночь все окна. Не закрыла – так приятно было на улице в этот августовский вечер.

– Ты это куда? – неожиданно громко взревел Яков. – Это так ты отца встречаешь? А ну, стой! – он умудрился схватить ее за подол ночнушки – белой, в мелкий голубой горошек, которую сшила мама. Тонкая ткань затрещала от сильного рывка. Пытаясь дотянуться до беглянки, он ударился лбом о раму и зарычал от боли. Владе хватило секунды, чтобы спрыгнуть на мягкую траву за окном. Мысли путались, но она на каком-то автопилоте рванула к забору. Там, в углу, есть две доски, которые легко отодвигались – так Гуля ходила в гости к подружкам, не выходя на улицу. Влада никогда не пользовалась этим способом, но трясущиеся пальцы легко нашли нужные дощечки. За спиной она слышала крик, но она уже была во дворе соседей и, задыхаясь, бежала к дому.

В окнах загорелся свет, хлопнула входная дверь и навстречу ей уже спешили полуодетые Барно с мужем.

– Девочка ты моя, – запричитала Барно, обнимая Владу. – Что? Что случилось? – внезапно она замерла от осенившей ее догадки. – Он? Вернулся?

Влада молча кивнула. Ее била крупная дрожь, хотя ночь была теплая.

– Идём, милая, идём в дом, переоденешься, – торопливо полушептала Барно, не отпуская руки Влады, холодной, как кусок льда.

Рашид накинул рубашку и, выхватив тяжелую лопату из инструментов возле подсобки, рванул к калитке.

– Рашид, не надо, богом прошу, остановись! Милицию надо вызвать.

– Я и без милиции с ним разберусь, так разберусь, что он дорогу сюда забудет!

– Рашид, не надо, постой, он обезумел совсем, – Барно, отпустив Владу, повисла на руках мужа. – На ребенка, на дочь свою руку поднял!

Она зарыдала и снова метнулась к Владе:

– Девочка моя, скажи, он не обидел тебя? – она трясущимися руками ощупала голову и плечи Влады.– Не обидел?

Та молча покачала головой. Она равнодушно смотрела, как из дома выскочили, проснувшись от шума, Малика, Дильбар, Батыр, Амира и младший Тимур. И Гуля, её Гуля. Последней мыслью было:

– Слава богу, что Гуля осталась ночевать у тети Барно.

А потом она потеряла сознание.

Крики перебудили пол улицы, кто-то вызвал милицию, не слишком надеясь на результат – в милиции было негласное правило – не вмешиваться в семейные разборки. Поссорятся – помирятся. И не дело милиции лезть в чужую жизнь.

До рассвета никто не сомкнул глаз, кроме Влады. Она спала беспокойно, металась и стонала.

– По-моему температура у неё поднялась, – прошептала Барно, коснувшись сухим губами лба Влады и пошла заваривать травяной чай.

Утром Влада с Гульнорой в сопровождении Рашида вернулись домой. За ними увязались Диля с Батыром, но Барно непривычно строго приказала им остаться и не выходить из дома.

Калитка была распахнута настежь и дверь в дом тоже. Во дворе, словно прошёлся смерч – был опрокинут лёгкий столик, на котором они ужинали, сорванный со столбиков гамак валялся на земле. Были поломаны два саженца – вишня и яблонька. Девочки застыли, не веря своим глазам: Влада, побледнев, стояла молча, слегка покачиваясь, как стебелёк на ветру; Гульнора плакала навзрыд. К ним уже спешила Барно, а Рашид, осторожно заглянув в окна, решился зайти в дом.

В доме никого не было, но царил жуткий беспорядок: были скомканы пестрые половички, скинуты на пол и разбиты цветочные горшки, так украшавшие их маленькую кухоньку. Рашид прошел в комнату Влады и в коридорчике остановился, не веря своим глазам. В этот момент он услышал истошный крик Гульноры:

– Мур, ты где, Мур?

Первой мыслью было выскочить во двор, схватить обеих девчонок в охапку и бежать, бежать куда угодно, подальше от этого дома.

Но Гульнора уже стояла рядом, глядя на старое ватное одеяло, на котором застыл в совершенно неестественной позе её кот, её рыжий красавец, которого она принесла домой совсем крошечным. Он был ещё жив, но не мяукал, а тяжело дышал, жалобно глядя зелёными глазами, из которых уходила жизнь.

Рашид обнял девочку за плечи, стараясь прикрыть ей глаза, но Гуля, словно обезумев, рыдала, вырываясь из его сильных рук.

Внезапно она смолкла, сжав смуглые кулачки и процедила

сквозь зубы:

– Я убью его. Убью. Убью.

Рашид потряс Гулю за плечи, сжал её ладони в своих:

– Не надо, девочка моя, не надо. Господь уже покарал его безумием. И покарает еще за все грехи его.

В комнате у Влады был полный погром: скинута на пол лампа с зеленым абажуром, который треснул на три части, перевёрнута постель, выдвинуты все ящики письменного стола и сброшены валом на пол все книги с книжных полок.

В комнате Гули были распахнуты двери шкафа и разбита на части старенькая швейная машинка Ольги, та, на которой она шила летние сарафанчики для девочек.

Барно, зайдя в дом, не могла двинуться, она держалась за сердце, громко рыдая и бормоча что-то по-узбекски.

Рашид, сидя на корточках, раскачивался из стороны в стороны: то, что он увидел, не укладывалось в голове, не поддавалось здравому смыслу, и он понимал, что это утро он не забудет никогда в жизни. А ещё он не представлял, что скажет Ольге, которая должна вернуться через пару дней.

В воскресенье утром вся улица бурлила от разговоров и обсуждений. Старожилы, мелко тряся седыми бородами, утверждали, что не сталкивались с таким за всю жизнь.

Шахноза послала своих невесток для помощи Барно: надо было привести в порядок дом.

Рашид с Санджаром возились во дворе, пытаясь спасти саженцы, тщательно перебинтовывая и устанавливая палочки-подпорки. Встал на место стол, снова закачался на аккуратных столбиках гамак.

В доме тоже кипела работа: постирали и повесили сушиться во дворе цветные коврики, вернули на полки беспорядочно разбросанные книги, собрали осколки от лампы и цветочных горшков.