– Нравится? – счастливо улыбалась младшая дочь. – Правда красиво? Это ребята тебе сделали, в библиотеке. Не так уж всё идеально, – добавила она, поведя плечом. – Снежинки мы с Владой красивее вырезаем, ну, да ничего, тоже пойдёт. Если хочешь – мы тебе ещё вырежем, – торопливо добавила она, вопросительно посмотрев на мать.

– Всё отлично и всё красиво, – счастливо улыбнулась Ольга. – Лучше и не надо. Передай ребятам спасибо от меня. Вот к весне, чувствую, выйду на работу и всех научу вырезать наши снежинки.

– Так весной кому нужны снежинки? Весной нужны цветы.

– Пусть цветы, – согласилась Ольга, легко улыбнувшись. – Пусть цветы.

Она умерла 1-го марта, тихо, как угасает свеча. Силы покидали её постепенно, пока их просто не осталось.

Её хоронили всей школой – и были цветы. Много цветов – и живых, и сделанных руками детей. Плакали педагоги, и совершенно оцепенели дети, ещё помнящие негромкий голос и улыбку Ольги Петровны.

Гульнора не прекращала плакать – и на кладбище, и когда они вернулись домой, а Влада словно застыла в своем горе.

Несколько дней они ночевали у Барно, а потом жизнь вернулась в свою колею: школа у Гули, школа-работа у Влады.

Весна вступала в свои права. Небо, очистившись от тяжёлых зимних туч, налилось синевой – неестественно-яркой, как на картинке. Проклюнулась листва на окрепших саженцах – казалось, что эти нежные, ярко-зеленые листочки радуются, что кончилась холодная зима.

Влада любила заниматься во дворе. В будни это не удавалось, а в воскресенье она выносила учебники и тетрадки во двор и устраивалась за столиком, на котором они так любили ужинать.

Как-то заглянул Рашид, любовно погладил крупной ладонью стволы саженцев – вроде, выжили!

Влада стояла рядом молча и вдруг почувствовала непрошеные слёзы. Это были её первые слезы с того дня, когда не стало Ольги.

– Ну, ну, успокойся, девочка, – встревожился сосед. – Все хорошо, смотри. К осени снимем повязки, уберем подпорки, а ещё несколько лет – и дай бог, будем собирать урожай.

– Мама, – прошептала Влада. – Она так хотела сварить вишневое варенье. Так мечтала.

Вечером сидели у Барно за большим пловом, а потом хозяйка отвела Владу в смежную комнатку.

– Поговорить надо, дочка, – обняла она Владу за плечи. – Ты восьмой класс заканчиваешь, учишься лучше всех – от Малики знаю. А дальше что? – она вздохнула. – Не хотела бы Ольга, чтобы ты застряла на всю жизнь в гастрономе этом. Санджар тобой очень доволен. Но ты должна строить свою жизнь так, чтобы мама твоя, сверху глядя, тоже была довольна. Не бойся ничего – у тебя сильная защита есть, я чувствую. – Барно подняла глаза и зашептала что-то по-узбекски.

Затем, вытерев глаза, произнесла:

– За сестру не волнуйся, она у нас останется. Где пять – шестая не будет в тягость. Они с Амирой и Дильбар, как сестры. И мы все о ней позаботимся. А ты должна свой путь выбирать. И помни – где бы ты ни была, у тебя всегда есть дом и семья. И тебе всегда есть, куда вернуться, – она обняла девочку, и они долго сидели так, молча, думая, каждая о своём.

Дома Влада дрожащими руками открыла шкаф. Вот они, полотенца – старенькие, застиранные. Она ежеминутно помнила об этом письме, но не решалась прикоснуться. Два листика, без конверта, и фотография – они с Гулей – совсем ещё маленькие, смешные, в шапочках с помпонами.

Она долго читала и перечитывала аккуратные строчки, написанные родным почерком, постепенно вникая в смысл. Слёзы капали на листики в клеточку, вырванные из тетрадки, и скоро Влада уже не видела ни букв, ни строк.

Она родила девочку – маленькую, со светлым пушком на голове, без бровей и ресниц. Крошечные пальчики, расфокусированный взгляд светлых глаз.

– Наш ангел, – прошептал Арсен, впервые взяв дочку на руки.

"Наш ангел" – Влада помнила, что так называли её маму медсестры и нянечки в ташкентской больнице.

Она вообще хорошо помнила эти пару лет перед отъездом – день за днём, день за днём.

Это был страшный период, когда болела мама, а потом она просто тихо ушла в другой мир, туда, где нет врачей и больниц, ремиссий и рецидивов, лекарств и бесконечных анализов.

В том, последнем письме, она оставила адрес своей троюродной сестры, живущей в Адлере. Они были неплохие люди, и с ними все было обговорено заранее.

Влада до мелочей запомнила сборы, долгое прощание с Гулей и её слезы. Тонкую серебряную цепочку с подвеской, которую повесила ей на шею Барно, прошептав: это твой талисман, береги его, дочка. Всё будет хорошо.

Она дословно помнила мамино письмо, в котором та брала с неё слово закончить десятилетку.

Закончила в Адлере. Два года в семье, которую она так и не сумела почувствовать родной. Тетя Галя и дядя Витя. Троюродная сестра мамы, так непохожая на неё. Влада старалась быть незаметной, не мешать, помогать по хозяйству. Но каждой клеточкой чувствовала – это временное пристанище, она здесь лишняя, её не любят, а всего лишь терпят. Как-то услышала, как дядя Витя говорит жене:

– Вроде, неплохая девочка, но дичок, не подступиться к ней.

– А ты знаешь, откуда она приехала? То-то и оно, – тетя Галя перешла на шёпот, и больше Владе не удалось услышать ни слова.

Когда, после окончания школы, она сказала, что уезжает, то почувствовала неприкрытое облегчение хозяев.

– А собралась-то куда? – дядя Витя в первый раз за два года проявил к ней интерес. – Домой? Ольга писала, что тебе там делать нечего. А хочешь в Сочи? – неожиданно спросил он. – У меня там друг детства – директор большого санатория. Возможностей у него побольше, чем у нас, пристроит тебя куда-нибудь. Без крыши не останешься, да и на кусок хлеба заработаешь. Ну, а там видно будет.

Тетя Галя в конце немного оттаяла, просила не пропадать, писать, приезжать в гости. Даже обняла на прощание, и Владе вдруг стало нестерпимо жалко эту пару, единственный сын которых несколько лет назад уехал на Дальний Восток и давал о себе знать только открытками по праздникам.

Так она попала в Сочи. Санаторий и впрямь был огромный с большим зелёным парком и собственным пляжем.

Кабинет Самвела Георгиевича нашла не сразу, робко постучала, держа в руке записку от дяди Вити.

– Проходи, проходи, с приездом! Присаживайся, отдыхай, – он внимательно оглядел девушку.

– Наслышан. Виктор мне звонил, помочь просил. А если друг просит – это святое. Как зовут, говоришь? – он небрежно отложил на край стола протянутую записку. – Влада? Имя какое-то иностранное. Не русская что ли? Да сумку-то свою поставь, а то вцепилась – не оторвешь. Никто не заберёт, – усмехнулся он. – А вообще – будь осторожна. Сочи – это тебе не шутки! Город-курорт! Море, тепло. А к морю и теплу кто тянется? Правильно, отдыхающие и ещё разная шушера-мушера. Со всего Союза к нам едут, на фрукты. Ну, да ладно, это я тебя потом проинструктирую – что да как. Жить пока будешь здесь – всё же под присмотром, да и бесплатно.

Он подмигнул, встал из-за стола, подошёл к Владе и потрепал её по плечу. Заметил, как замерла она под его ладонью.

– Да ты, девочка, не бойся никого, пока Самвел тут. У меня дочка старше тебя. А насчёт работы – определим тебя на уборку комнат пока, а там видно будет.

Он задумался на минуту, помолчал, потом ударил ладонью по столу, словно приняв какое-то решение.

– Питаться будешь в столовой нашей – после всех, с персоналом, талоны выдам. Ну, а жить в мансарде. Слышала такое слово? Как в Париже. Вот пока и всё. Завтра можешь приступать. У нас тут по хозяйству Лидия Владимировна главная, под ее руководство ты и поступишь. А пока пойдем, жилье твое покажу и где Лиду искать. Если тобой будут довольны – и ты будешь довольна, обещаю.

Её комнатка оказалась маленькой, со скошенной крышей и всем самым необходимым: кровать, тумбочка, стол, стул и небольшой шкаф.

– Вида на море тут нет, сама понимаешь, – подмигнул Самвел Георгиевич. – Но, да море от нас в двух шагах. Свой пляж имеем, – с гордостью добавил он. – После работы всегда можно пройтись, позагорать, искупаться. Плавать-то умеешь?