И, выслушав ответ, вздохнула:

– Детей есть с кем оставить?

– А что? – не поняла Ольга.

– А то, что оставляю я тебя у нас. Ляжешь на несколько дней в больницу. Надо провести дополнительные анализы, а если подтвердится – срочно начинать лечение. Неплохо бы в Москве, но начнем у нас. Надо будет – Ташкент задействуем, там тоже неплохие силы есть. До Москвы тебе не добраться, – с пониманием проронила она. – Ну, да ничего, будем тебя вытягивать на месте, – она помолчала, протирая очки белоснежным носовым платком, и добавила строго и отрешённо, вдруг перейдя на официальный тон:

– Я хочу, чтобы вы поняли – дело серьёзное, очень серьезное. Сколько всё это продлится – сказать сложно. А потому – мобилизуйтесь, подумайте, с кем оставите детей на это время, чтобы в больнице голова о них не болела и чтобы все силы и энергия были пущены в одном направлении – на выздоровление, – она сложила в стопку листики с анализами, отложила в сторону очки и добавила уже другим тоном:

– Легко не будет. Езжай домой, организуй там всё, детей пристрой, а в понедельник я тебя жду прямо с утра.

Ольга вернулась домой, когда девочки ещё были в школе. Села к столу и долго сидела, опустив голову на руки. Не было ни мыслей, ни планов, ни желания что-либо предпринимать. Да и сил не было, словно слова врача отняли у неё последнюю волю.

Она как-то вдруг резко поняла, что больна и серьёзно, что понадобится большой труд – и врачей и её, личный, чтобы вернуться к обычной жизни. Если удастся. А если нет? Что будет с девочками? Что их ждёт, когда нет никого, ни единой души на свете, которая могла бы поддержать? Обратиться к Якову? Но мысль, что её девочки будут жить в чужой семье, с чужой женщиной, была невыносима. Да, и будут ли? Похоже, что не нужны они своему отцу, который не счёл нужным хотя бы прислать весточку о себе за все это время. За Владу она спокойна – та могла бы одна перекантоваться эти 5-7 дней: и сготовить себе, и уроки сделать, и цветы полить, и за Муром приглядеть.

Она взрослая, ответственная. А вот Гулю надо куда-то пристроить.

Стук в дверь прервал ее размышления – на пороге стояла Лариса Матвеевна.

– Ну, привет, красавица наша, – они обнялись на пороге. – В дом-то приглашать будешь?

Она присела, а Ольга пошла ставить чайник.

– Я всё знаю, Изабелла мне звонила. Ты не тяни, раз надо обследоваться – значит, надо. Девчонок к себе заберу, за них не волнуйся. И в школе замену тебе найдем на недельку. Главное, чтобы с тобой всё было нормально. Да оставь ты чай, я на минутку забежала. И давай, держись. Улыбку на лицо, чтобы дочек не пугать. Я тут принесла по мелочам, положи в холодильник, будет, чем перекусить. Не до готовки тебе было, понимаю.

– 6-7 дней, – чуть слышно произнесла Ольга. – Я никогда не расставалась с ними так надолго. А если это займет больше времени?

– Да ты беду-то не кличь раньше времени!, – нахмурились директриса. – Сколько надо – столько и будешь проверяться. За дочек не волнуйся – не пропадут. Сыты будут – обещаю. А вот и они – легки на помине.

Девочки ворвались в дом – обе без шапок, в распахнутых пальто, разрумянившиеся и вспотевшие.

– Что, лето пришло, что вам так жарко, или набегались? – строго посмотрела на них Лариса Матвеевна. – Вот что, девчонки, – начала она, но поймала умоляющий взгляд Ольги:

– Я сама.

– Ну, что ж, корми-пои́ своих красавиц, а я домой. Помни – мы обо всем договорились.

На ночь Ольга зашла к Владе и рассказала о предстоящих проверках, о том что им придется пожить у директрисы. Попыталась подать это легко, но по тени, набежавший на лицо старшей дочери, поняла, что ее не проведешь.

– Это что-то серьезное, мама? – чуть слышно прошептала девочка.

– Надеюсь, что нет, но провериться надо, – она слабо улыбнулась в ответ, привычным движением погладив Владу по волосам. – Жить вы эту неделю будете у Ларисы Матвеевны, она сама предложила.

– Нет, мам, я буду дома, Гулька пусть поживет у неё, а я тут останусь. Мур не сможет быть один и вообще. Я уже перехожу в 7-й класс, ты забыла?

– Да, нет, конечно, помню, что ты взрослая совсем.

– Ну, да – согласно кивнула Влада.– Через два года – паспорт. Что, я себе не сготовлю?

– Ладно, – сдалась Ольга. У нее не было ни сил, ни желания спорить. – Я наварю в воскресенье – будет тебе, что поесть – и на обед, и на ужин. На неделю хватит. Ты тот ещё едок , худющая такая, не ешь, а клюёшь, словно цыпленок.

Вечером забежала Барно. Они долго сидели с Ольгой на кухне, беседуя вполголоса.

Пришли к тому, что Гуля поживет у них.

– Ну, что она у Ларисы делать будет? – горячо шептала Барно. – Плакать и скучать. Они с моей Амирой подружки – не разлей вода, для нее же это приключение – пожить не дома. И Влада рядышком, если что. Голодные не будут, об этом и не думай. И так на семь человек готовлю, твои не помешают.

– Спасибо тебе, Барно, – Ольга почувствовала, как на глаза наворачиваются непрошеные слезы.

– А на что друзья? – улыбнулась соседка. – А чтобы ты не волновалась – я буду тебе письма писать, как день прошёл, а Гуля будет их Ларисе передавать каждое утро. А ты вечерком – звони ей домой. Из больницы, наверное, можно, а нет – так двушек наменяй – и из автомата звони. Вот и будешь в курсе всех событий. Я Рашиду уже всю голову заморочила насчёт телефона, – нахмурила она красивые брови. – Все обещает, но толку мало.

В понедельник Ольга уехала в больницу. Прощаясь, старалась не плакать, чтобы не расстраивать детей, и только в автобусе, прислонившись лбом к холодному стеклу, почувствовала, как беззвучно текут по щекам слезы. Жизнь только-только начала налаживаться, девочки подросли. Столько планов было на весну и на летние каникулы. Мечтала уехать с дочками в горы, в пионерский лагерь – она воспитателем, Влада – вожатой, а Гуля – при них. И заработали бы, и отдохнули, и надышались бы горными травами. А осенью засадили бы дворик фруктовыми деревьями и были бы свои яблоки, и персики, и вишня.

– Не плачь, дочка, – она почувствовала на плече лёгкое прикосновение чьей-то руки.

Сосед по сиденью, совсем старый, наверное, за 80. Морщинистое смуглое лицо, словно кора дерева, слезящиеся глаза, потерявшие свой цвет.

– Не плачь, – повторил он негромко. – Все проблемы решаются в свое время. И все плохое проходит. Вот увидишь.

Он бормотал что-то ещё по-узбекски, перебирая чётки, и Ольга вдруг почувствовала – закончились в одно мгновенье её слезы, ушла жалость к себе. Всё будет хорошо. Она едет на обследование. Будет точный диагноз – будет и лечение. Она пройдет через всё ради своих девочек, которым нужна здоровая мама. Надо будет – доберется и до столицы. Главное – верить и не раскисать.

Ольгу продержали в больнице больше месяца.

Диагноз, о котором догадывалась Изабелла Александровна, полностью подтвердился и ей тут же начали лечение.

А потом ей несказанно повезло – об этом шептались и нянечки, и медсестры: на консультации в больницу приехал профессор из Ташкента – профессор Касминский – светило в области гематологии.

Он тщательно изучил её историю болезни, откорректировал план лечения, высказал надежду на благоприятный прогноз, вселил надежду.

И только потом, в беседе с лечащим врачом, задумчиво протянул:

– В Москву бы её. Там все же возможностей больше. Тянуть-то мы её будем, это бесспорно. Вопрос – сколько? Вы со мной на связи будьте все время, Константин Львович. Если что пойдет не так – в Ташкент ее заберём. Не Москва, конечно, – он покачал головой. – Не Москва. Но и мы что-то можем. А в общем – на всё его воля, – он выразительно закатил глаза вверх. А нам остаётся надеяться на чудо и самим не плошать.

Ольга вернулась домой похудевшая, бледная и слабая, с многочисленными рекомендациями от врачей, но полная надежды. И эта надежда читалась в её глазах. Да, надо приезжать раз в месяц на проверки, надо принимать лекарства и соблюдать определенный режим. Надо, надо, надо…