Отчасти, именно поэтому я строго придерживаюсь установленного мой правила и делаю исключительно пристальные фотографии девушки после ночи со мной. Какая благородство! Меня тошнит от самого себя…

Достаю из карманов брюк телефон, включаю камеру и навожу на спящую Льюис. Простынь едва прикрывает её бедра. Спина и весьма упругая задница обнажены. Разбросанные вещи скромницы хорошо попадают в кадр, свидетельствуя о её торопливости и нетерпении. Одним нажатием кнопки делаю снимок, пополнивший коллекцию фотографий нашего именного альбома.

Я уже собираюсь спрятать телефон в задний карман, как Майя перекатывается на спину и подперев ладонью щеку продолжает спать крепким сном, не ведая о том, что я делаю снимки, подтверждающие мою победу. Нет, я не просто извращенец, а еще и настоящий лицемер.

Боясь упустить момент, настраиваю фокус камеры и делаю еще одну фотографию. На кой черт только она мне сдалась? Но на втором снимке просто изображена спящая девушка. Изящная и хрупкая. Обычно такие фотографии друг другу на память делают влюбленные парочки… Так, стоп! Несколько раз моргаю и размеренно дышу, взывая к своей мерзкой сущности подонка.

Натягиваю кожаную куртку и убедившись, что не забыл в комнате Льюис свои вещи, подхожу к двери, но почему-то снова задерживаюсь и оглядываюсь по сторонам. На рабочем столе послушной студентки учинённый мной беспорядок. Майю чуть припадок не хватил, когда я переворошил все её аккуратно сложенные тетради и учебники. Отдать ей должное, она хорошо выдержала моё бесцеремонное обращение с её святая святых.

Прыскаю от смеха и оборачиваюсь через плечо снова разглядывая черты лица этой девчонки. Она хмурится, и я напрягаюсь. Ближе подхожу к кровати и продолжаю наблюдать. Почему Льюис хмурится? Она же спит или ей снится что-то неприятное и плохое? Как помешанный вглядываюсь в её лицо, вытянув голову как страус, затаив дыхание. Через несколько секунд мышцы лица Майи расслабляются. Собравшиеся морщинки исчезают, и она снова спокойна. Я что переживаю за её состояние?

Выпрямляюсь и чувствую, как челюсть сводит от напряжения. Злость закипает внутри, и я почти готов сорваться с места и растрясти за плечи этого мирно спящего лже-ангелочка, чтобы наговорить ей гадостей и избавить от этих нежностей, пробивающихся в моей душе.

Шумно выдыхаю и вылетаю из проклятой спальни этой неумехи, однако, бесшумно закрываю дверь, не тревожа её сон. Ненавижу себя!

Панель часов в машине показывает три часа ночи. Значительно задержался, учитывая, что мне всего-то нужно было просто трахнуть девчонку и уйти домой. Каким-то образом она развела меня на разговор, в котором я слишком разболтался и переворошила остатки жалких чувств в моей душе, поднимая их со дна на поверхность как тину.

Протираю глаза и смачно зеваю, поглядывая на свое отражение в зеркале заднего вида. Мне бы тоже не мешало поспать.

Завожу двигатель и разворачиваюсь на пустой дороге под рев мотора и вибрирующий телефон на панели. Только один человек может звонить мне в три часа ночи, чтобы узнать о моих делах. Такой же настырный, как и я!

– Ты мог бы отвечать на мои звонки немного пораньше, Том? – спокойный голос отца в телефонной трубке меня практически убаюкивает, а беспокойство обо мне греет остатки моего сердца. Либо я просто вымотан и безнадежно устал.

– Я был занят, – удрученный вздох отца эхом отдается в области груди и бесследно растворяется.

– У тебя все хорошо? – отлично! Я поимел последнюю девственницу в университете. Можем это отпраздновать!

– Да, – разговор определенно не клеится. Отец это понимает, но услышать мой голос и убедиться в том, что я хотя бы жив и здоров – его родительский долг. – Я очень устал. Поговорим завтра, – язык не поворачивается назвать его «папой». После того как он принял сторону матери, попытавшись понять её поступок, я разорвал с ним все родственные связи. И только когда понял, что не проживу без его денег, приполз обратно, а он только и был рад проявить свою отцовскую заботу, дав мне всё чего пожелает моя темная душонка. Пресмыкаться перед теми, кто ворочает огромными деньгами легко, особенно если этот кто-то – твой родной отец.

– Доброй ночи, Том.

– Ага, – безразличный тон и гудки на проводе. Ну, мы же не в детском саду, чтобы желать друг другу спокойной ночи. Ладно, признаю, проблемы с отцом – это приятные мелочи на фоне колоссального дерьма, в которое я вляпался, обрекая себя на катастрофу мирового масштаба, что прямо сейчас нежится в своей постели.

– Что это такое, Майя?

Моя детская комнатка всегда была моим убежищем. Я спасалась в ней от чудовища. Пряталась под кроватью. Дрожала и закрывала глаза, боясь увидеть его. Зажимала уши ладошками, чтобы не слышать тяжелых шагов за дверью. А сейчас чудовище в моей комнате.

И мне больше не спрятаться от него и не убежать…

Отец стоит около моего письменного стола и сверлит тяжелым взглядом листок бумаги. Реагируя на шум, он поднимает голову и смотрит на меня недовольным взглядом рассерженного человека. Папа всегда очень злится, когда я приношу плохие оценки из школы. Но я очень стараюсь. Стараюсь порадовать папу, а он все недоволен мной.

– Это тест по математике, – отвечаю тихим голоском и оттягиваю края футболки, боясь расплакаться. Папе не нравится, когда я плачу. Мои слёзы злятся его сильнее моих оценок.

Я не буду плакать. Плачут только маленькие девочки!

Одинокая и скупая, но горячая слеза стекает по щеке, оставляя мокрое пятнышко на подушке.

– Я знаю, что это за тест. Меня больше интересует оценка!

Папа выпрямляется и грозно смотрит с высоты своего роста. Он почернел от злости и совсем разучился улыбаться. Это моя вина. Нужно лучше стараться, чтобы порадовать папу.

Маленькая, глупая девчонка.

Ты ничего ему не должна…

– Была новая тема. Она несложная, но мне было трудно разобраться, а потом сразу тест и я… – глазами полными слёз гляжу на папу, выпрашивая как брошенный щенок на улице, каплю ласки, – я…

– Что ты, Майя? – папин голос прокатывается по моей комнатке неудержимыми раскатами грома. Потолок моей спальни – потемневшее небо, голос папы – гром, который может поразить меня.

– И я не смогла решить несколько заданий, потому что не поняла их, – хлюпаю носом и ковыряю шов на майке. – Но это был усложненный тест и у меня всё равно положительная оценка.

Папа держит в руках свой любимый ремень. Из черной кожи похожего на склизкую змею, всегда нападающую исподтишка. Бляшка ремня зловеще блестит в свете ламп.

– Все остальные в классе написали хуже…– ремень примагничивает мой взгляд, а слёзы высыхают на лице от страха.

– Мне плевать на остальных! – папа рычит как беспощадный хищник и я зажмуриваюсь.

Пот градом стекает по шее и груди. Подушка насквозь мокрая и я лежу в луже собственного страха и отчаянья.

Папа хватается за ремень, заносит руку и размашисто бьёт меня бляшкой по левому боку. Я вскрикиваю от ужаса и парализующей боли, пронзающей моё маленькое, хрупкое тельце.

– Пап, не надо… – слёзы ручьем бегут по щекам, и я пячусь назад, выставляя маленькую, дрожащую ладошку вперед, чтобы остановить это жестокое чудовище.

– Ты же моя умная девочка… – папин голос смягчается, и он кротко улыбается, но продолжает яростно сжимать ремень до отвратительного скрежета натуральной кожи. Неприятный звук переворачивает мою душу от страха.

– И знаешь, что заслужила наказание за плохую оценку, – гладкий ремень снова нападает на моё тело и красная отметина вырисовывается на коже. Болезненно зудит и чешется.

Перестань бить её! Не трогай… Не смей трогать её…

– У нас же с тобой уговор, Майя, плохая оценка – наказание, – смотрю на спокойное лицо папы заплаканными глазами и тру их кулачками.

– Я исправлюсь, – шмыгаю носом и прикрываю левый бок, пульсирующий от боли.

– Конечно исправишься, мой котёнок, – папа трогает меня за подбородок и целует в лобик как самый настоящий любящий и заботливый родитель, поселяя в моей душе призрачную надежду. В миг разрушенную звонким ударом ремня. Не успеваю одернуть ладонь, и бляшка бьёт меня по костяшкам. Я взвизгиваю от боли и падаю на колени, сгибаясь пополам от тихих рыданий и боли…