– Дай я посмотрю, – сажусь на корточки перед Льюис и открываю аптечку, положив на асфальт. Удивленный и обескураженный взгляд Майи нервирует и заставляет прекратить эти жалкие попытки помочь.

Смачиваю перекисью ватный диск и аккуратно промакиваю ссадины. Льюис присвистывает от неприятных ощущений и пытается отползти в сторону. Я недовольно зыркаю на неё, и она послушно притихает.

Обрабатываю правую коленку и заклеиваю ссадины пластырем.

– Спасибо, – кротко, но боязливо улыбается. Ждёт подвоха моих добрых дел.

Кажется, что в чистейших голубых небесах Льюис я вижу собственное отражение и отражение своей души. Она видит меня насквозь, не прикладывая усилий и не капаясь в моем прошлом. Противозаконно смотрит прямо в душу.

Отвожу взгляд в сторону и замечаю неровности на коже в области левого бока.

Значит те шрамы, что я видел на её теле в день выполнения условия спора – следы от побоев отца. Чем бил её этот урод, оставив на теле такие глубокие отметины?

Неприятное зрелище. Обязывает к какой-то заботе, а привязанность мне не нужна.

– Что скажешь, Том? – от мягкого и чарующего голоса Майи вздрагиваю, как испуганный мальчишка.

– О чем ты, Льюис? – во рту невыносимо сухо как в пустыне, а она всего лишь томно произнесла моё имя, сексуально округляя губки.

– Тебе ведь нравится, когда я в платьях, – голубоглазая тихоня не спрашивает, она ставит меня перед фактом. В день нашей первой встречи в коридоре и библиотеке на Льюис было надето безобразно короткое платье. После заунывных лекций профессора Стоуна, когда я трахнул её на преподавательском столе, на ней было платье грязно розового цвета. Говорю же, самая удобная одежда для быстрого секса. Но с каких пор я помню во что одеты девчонки, с которыми я трахаюсь?

– Ещё тебе нравится моя задница, – выпрямляюсь и отворачиваюсь. Нужно держать дистанцию, иначе я сорвусь и поимею её прямо на асфальте.

– И сиськи… – резко оборачиваюсь, зло сверкая глазами.

На губах до сих пор остался вкус её сосков. Упругих и мягких, как желейные конфетки.

Майя просто сидит и невинно хлопает своими ресницами, поражая своей наивностью. И я ничего не могу сделать, чтобы прекратить свои мучения. Только отвезти Льюис домой и попытаться пережить ночь, надеясь, что фантазия сжалится надо мной и убережет от обнаженных образов Майи.

Заботливый Томас Хард – это что-то из области фантастики. Каждая девушка, побывавшая в его постели, мечтала о подобном отношении, а мне стоило выпить бутылку алкоголя, опьянеть и британец пасет каждый мой шаг.

Хихикаю как дурочка, просиживая задницу на тротуаре.

Но если бы не вопиющее требование высокомерного подонка видеть меня на вечеринке, ничего этого вообще бы не было.

Идиотская игра, мерзкие вопросы, гнилые улыбки и сверкающие злобой взгляды. Сидели на диване и капались в нижнем белье друг друга, выискивая самые потаенные тайны. И мои секреты всплыли наружу…

– Жалкое зрелище? – Хард склоняет голову на бок, не понимая вопроса. Печально ухмыляюсь и пытаюсь вернуться в горизонтальное положение. Приятно видеть, что Томасу хватило совести позаботиться хотя бы о моих разбитых коленях. Отчасти, все это – его вина. Если бы я не хотела идти на вечеринку, никто не смог бы меня заставить. Но я пришла и познакомилась со всей красотой и прелестью студенческой жизни, где одни принижают других, самоутверждаясь.

– Моё участие в игре, – Том вздергивает подбородок, защищаясь от возможных истерик. Британцу незнакомы женские чувства. Перепрыгивая из постели в постель очередной красотки, он никогда не задумывался о том, что его партнерши чувствуют. А сейчас Харду грозит эмоциональный шторм, к которому он не готов.

– Ты держалась лучше любого новичка, – хреновая поддержка, Том!

– О, так это ваша традиция… – мышцы на лице Томаса дергаются от моего насмешливого тона. Глаза начинает предательски щипать от едких слёз, застилающих взор. Кареглазый дьявол превращается в размытое пятно.

– Ты позвал меня на эту вечеринку и всё что произошло – твоя вина, – шатаюсь как болванчик, стараясь говорить спокойно и не устраивать истерик, которые не тронут каменного сердца этого мерзавца.

– Не я заставил играть тебя в эту игру, Майя, – брюнет стоит на расстоянии, но его дыхание долетает до моего лица и отпечатывается на коже. – Но как я сказал, ты выглядела не так жалко, как могла бы, – самодовольная ухмылка беспощадно полосует моё сердце, уничтожая все те хорошие и приятные мгновения, что были между нами. Пьяная и наивная идиотка, настроившая воздушных замков.

– Жалко выглядел бы ты, продолжи я играть дальше по правилам, Брэда! – шах и мат, козлина!

Хард может держать дистанцию, сохраняя свой авторитет, но игнорировать тот факт, что у него поджилки трясутся от одной только мысли, что я могу заинтересоваться Брэдом, бесполезно.

– Я просто забрал бы тебя из его постели на следующий день обратно в свою, – слова британца – удар под дых. Сверкает своей поганой улыбкой победителя и уничтожителя девичьих сердец и душ.

Жутко хочется подобрать камень с газона и заехать по его самодовольной, наглой роже.

– Может быть скоро так и будет… – меня пробирает мелкая дрожь. Конечно, я не собираюсь спать с Брэдом – он пугает меня сильнее всех выходок британца, но призрачная возможность поможет этому кареглазому черту понять, что моё прибывание в его постели – необходимо и важно для него.

Не желая больше продолжать губительный разговор, ускоряю шаг и двигаюсь в противоположном направлении от своего дома. Плевать! Может мне необходимо потеряться. Побродить по ночным улицам и проветрить мозги. Вспомнить, что такое приятное одиночество, когда ты никому не нужна и никто не нужен тебе.

– Майя! – выигрышная в споре машина тормозит на пустынной дороге и Хард выходит из салона автомобиля держась на расстоянии.

– Забыл дорогу домой, Том? – его передергивает от стальных ноток в моем голосе, одновременно наполненном ехидством и не скрываемой болью. – Спроси у своих друзей, они знают всё.

– Я не настолько мудак, чтобы позволить девушке ночью, одной, добираться до дома. – Томас опирается на дверь машины, готовый по свистку испариться из поля зрения и не доводить до крайности, нервируя меня.

– Какая забота. – Меня трясет от холода и истерики, вместе с тем от слез, стекающих по щекам я чувствую некое облегчение и странное тепло.

Желание бродить по ночным переулкам, лелея свою боль, резко пропадает.

Молчаливо сажусь в машину, пока Том всё еще стоит на улице, очевидно соображая куда я делась.

– Можешь рассказать… – Хард начинает издалека, осторожно подбирая слова, но бестактно косится на мой левый бок. Не могу обвинять его в любопытстве – это вполне естественно для человека.

– Забудь то, что видел! Учитывая твое врожденное безразличие ко всему, для тебя это не составит труда. – Хард смотрит прямо на освещенную фарами дорогу, сжав челюсти от бурлящей злости, которую я вызываю в нем своим непокорным поведением. Конечно, ведь я почти подрываю авторитет его абсолютной власти среди друзей. Какая-то жалкая девчонка, которую бил отец, осмеливается проявлять такое неуважение, когда у неё так любезно выпытывают прошлое, якобы, пытаясь, помочь.

– Если бы ты кончила, то не принимала бы сложившуюся ситуация так близко к сердцу.

– Что? – моему возмущению нет предела. Я вижу отражение Харда в лобовом стекле и снова это острое желание распустить руки, чтобы хорошенько врезать ему, стерев с лица эту довольную ухмылку.

– А тебе стоило бы проявить больше уважения к девушке, благодаря которой ты выиграл спор, оградив её от тупости своих друзей. Но друзей не выбирают, да? Дружишь только с теми, с кем выгодно и кто повышает твой авторитет. – Британец сжимает руль до побеления костяшек и резко тормозит около моего дома. Такой неблизкий путь, но такая короткая беседа.

– Скажи спасибо, что я вообще за тобой пошёл. – Он цедит сквозь сжатые зубы каждое слово. Не смотрит на меня. Но пышет злобой и ядом, как и все из его окружения.