– Мне нравится ваш голубой шарфик, Ангелина, – на его губах пляшет обаятельная улыбка, а мой вопрос он пропускает мимо ушей.

– Я задала вам вопрос, – мой голос вибрирует от перенапряжения и связки готовы порваться как гитарные струны. Девальский смотрит на меня: мышцы его лица напрягаются.

– Зачем мы это делаем? Все просто Ангелина, мы показываем людям настоящий, жестокий мир.

– Отнимая у них веру в лучшие, веру в добро. Отнимая их души, вы показываете им мир? – нет во мне больше контроля, только желание сотворить какую-нибудь гадость, чтобы заткнуть этого высокомерного подлеца. Даже если он – самое могущественное небесное создание.

– Отнимая их души, мы облегчаем их жизни. Нет души… – говорит так спокойно, словно сообщает мне прогноз погоды.

– Нет человека. Без души человек не знает, что такое сострадание, боль, любовь, – пристально смотрю в его зияющие бездны и чувствую, как они утягивают меня на дно пропасти.

– Без души человек становится сильнее. У него пропадает чувство жалости… – усталость в голосе Девальского выдает его нежелание спорить со мной – это бессмысленная трата времени

– Как у тебя, – в эти три слова вкладываю всю свою боль, злость и обиду. – Скольких девушек в той спальни ты опорочил и сколько душ ты уничтожил, – медленно поднимаюсь на ноги, лениво, и становлюсь выше Германа, испытывая превосходство. – Ты ненавидишь любовь, не потому что она причинила тебе боль, а потому что ты просто не способен любить, – подхожу вплотную к нему, как и вчера он ко мне, и устраиваюсь у Девальского между ног. Только сейчас, я не чувствую страха, а уверена в себе и своих силах.

Герман шумно втягивает воздух через нос вместе с ароматом моих духов.

– Ты хочешь, чтобы я пала. И то, что ты хотел вчера сделать со мной, открыло мне глаза на правду, – снисходительно наблюдаю за выражением его лица. – Будь у тебя душа, хоть какая, темная или светлая, ты бы не делал и половины того, что делаешь сейчас, – кладу свою ладонь на его грудь, – а у тебя нет души. Ничего нет, кроме пустоты и дикой злости, которая пройдет и сменится диким отчаянием, – отстраняюсь, возвращая необходимое пространство и чувство свободы нам обоим, и сажусь на свое место, как послушная студентка, выполнившая просьбу.

Девальский продолжает сидеть на краешке стола, осознавая сказанное мной.

– Потрясающе мисс Мороу, я почти вам поверил, – усмешка Германа звучит устало, как необходимость показать, что он сильнее и одними речами его не проймешь.

– Если вы не поверили, то вы не больше, чем глупец, – бросаю взгляд на закрытую дверь, заставляя ее открыться.

Шум, гам, разговоры одноклассников вытесняют сжимающие чувство, которое все это время прибывает в аудитории.

Я стараюсь успокоиться и привести свои мысли в порядок, но крики вечно отвлекают меня. Теряясь, нервно бегаю глазами по аудитории, в чьих-то поисках.

Мне нужно успокоиться. Глубокий вдох и выдох, и снова вдох и выдох.

С горем пополам я просидела всю лекцию, конспектируя каждое слово, сказанное мистером Девальским. Вступать с ним в дискуссии, мне совершено не хотелось. Его железная логика несломлена, а возмутительное спокойствие убивает.

Со звонком я поспешно покидаю аудитории, быстром шагом направляясь к выходу. Но высокие каблуки значительно уменьшают темп моей ходьбы. Черт дернул меня надеть их! На долю секунды замолкаю, теперь эта фраза имеет двоичный смысл.

Выбегаю из университета и спустившись по ступенькам, останавливаюсь подышать свежим воздухом. Идти домой не хочется: родители все равно будут допоздна на работе, а скучать в одиночестве – тоскливое занятие.

– Ангелина, – оглядываюсь и вижу идущую ко мне Шарлотту. – Мы с ребятами собираемся в кафе, – небольшая компания моих одногруппников эмоционально что-то обсуждают, предлагая место для неожиданных посиделок. – Пойдешь с нами?

– С удовольствием, – расплываюсь в улыбке, и мы присоединяемся к ждавшей нас толпе ребят.

– О, наша святоша хулиганит, – ухмыляясь говорит Роберт.

– Не начинай старую песню, – зло рыкаю и уже жалею о том, что приняла приглашение.

– Да молчу, молчу! – Роберт вскидывает ладони кверху, сдаваясь мне на милость и опасаясь никому ненужного раздражения со стороны правильной особы. Именно поэтому я никогда не вписывалась в обычный круг людей. Не находила себе место в шумных компаниях, оставаясь при этом заметной и странной. И если принимать во внимания события последних дней, моя жизнь потихоньку превращается в карусель, на которую меня забросили, раскрутив со всей силой и лишили четкого представления о мире вокруг.

Вспоминаю, что впала в некий транс на глазах у одногруппников и быстро прихожу в себя, отгоняя тягостные думы.

Смущенно улыбаюсь, заправляя за ухо непослушную прядь.

Дружной компанией, в которую я никогда не входила, мы направляемся в кафе неподалеку около университета. Роберт плевался всю дорогу, уговаривая нас выбрать другое заведение. По его мнению, близкое расположение кафе к университету убивает всю романтику, свободу и разгульность. Но уставшие умы просто хотели сменить обстановку.

Как любое заведение, выбранный кафетерий имел современный стиль. Интерьер был очень простой и сделан со вкусом: красные стены, до блеска начищенный пол, черные круглые столики с кожаными стульями и огромная барная стойка, где умело командует бармен.

– Всем по мохито, – Роберт вопит на весь зал, привлекая излишнее внимание к группе студентов, желающих просто отдохнуть, пропустив по бокальчику.

– Нет, мне апельсиновый сок, – никогда в жизни не пила и пока не видела необходимости начинать.

– Ой, святоша, могла бы хоть раз не строить из себя правильную, – Роберт саркастично хмылится и недовольно сверкает зелеными глазами похожими на изумрудные камушки.

– От того, что я не пью, не значит, что я правильная, – ребята переглядывается между собой и недовольно хмыкают, медленно уплывают к своим столикам, оставляя меня в привычном одиночестве.

Спрашивается, тогда, зачем звали?

Лениво потягиваю через трубочку свой сок, то и дело слыша дикий смех за спиной.

– Они не имеют права над тобой смеяться!

Резко поворачиваю голову и вижу девушку, сидевшую около меня. Она была здесь всё это время? Или подсела только сейчас? Ее лицо и черные волосы, кажутся мне до боли знакомыми, но я не могу вспомнить ее.

– Они над всеми смеются, – обсуждать других за их спинами – одна из роскоши, которую дает студенческая жизнь.

– А над тобой не должны. Посмотри на него, – девушка указывает на Роберта, – он всегда подкалывает и насмехается над тобой. Ты должна проучить его, – голос девушки завораживает, а темные глаза пленят.

– Он ничего плохого мне не делал, а насмешки – это выражение его чувств ко всему женскому полу, – возвращаюсь к изучению апельсинового соку. Разговор с незнакомой утомляет и навеивает необъяснимую тоску.

– Ты сильная, он еще даже на знает насколько, – шёпот девушки касается моего лица и проникает в кровь.

– Что? – оборачиваюсь, чтобы лучше рассмотреть свою собеседницу, но на соседнем стуле за барной стойкой уже пусто. Я с опаской смотрю на сок. Может мне что-то подсыпали? Или налили? Нюхаю оранжевый напиток и снова пробую. Сок, как сок.

Я схожу с ума! Люди, которых никто не видит. Голоса, которые никто не слышит. По мне определенно плачет больничка.

Оставив деньги на барной стойке, покидаю кафе, в которое изначально не хотела идти.

У меня еще остается время, и я решаю прогуляться до Центрального парка и проветрить голову.

Время было уже позднее, поэтому людей было не так много. Единственным успокоением является моё тайное место. Когда мне плохо, грустно или просто нужно было подумать, я уединяюсь ото всех в своей тайной обители.

Медленно поднимаюсь по небольшой горе, ступая босыми ногами по уже пожелтевший траве, но все еще мягкой. Прохожу черед большую поляну, на которых часто можно увидеть хозяев, гуляющих со своими питомцами.