– Отпустите меня, – дергаюсь из стороны в сторону.

Девальский с силой прижимает меня к стене и открыв доступ к моей шее, оставляет обжигающие поцелуи от своих алых губ. Медленно, почти болезненно. Все мое тело было словно парализовано.

Силы и желание сопротивляться исчезают, наоборот, сменяясь наслаждение от прикосновения его адских губ.

– Пожалуйста хватит. Отпустите меня, – по моим щекам катятся слезы, падая мне на грудь, но одна слеза, сбежав по щеке, застывает целой капелькою на его губе.

Герман моментально останавливается. Его сила прекращает свое действие, а я, больше не поддерживаемая сильным телом мужчины, скатившись по стене, падаю на пол.

Я лежу на полу, не шевеля ни одной частью тела, что и говорить о том, чтобы встать. Но мне приходится собрать все свои оставшиеся силы. Поднявшись на ноги, выбегаю из спальни, то и дело цепляясь ногами за невидимые преграды.

Слетев вниз по огромной лестнице, вылетаю на улицу, захлопнув дверь и не останавливаясь, продолжаю бежать вперед, подальше от этого дома.

Бреду по безлюдным дорогам, а ветер успокаивающе обдувает заплаканное лицо. С отвращением провожу рукой по груди, пытаясь стереть прикосновения его губ со своей кожи.

На чем я доберусь до дома? Родители приедут только через час. Но я не могу ждать, придется идти самой. Но куда? Оглядываюсь по сторонам, ничего не видя кроме пустынных улиц. И заставляю себя просто идти вперед, наплевать куда, лишь бы не рядом с ним.

Но вдруг около меня останавливается черный Кадиллак и из салона выходит Девальский. Шарахаюсь в сторону от него, но он целенаправленно приближается ко мне.

– Не трогайте меня! Не надо! Не подходите! – мой обезумевший, горящий взгляд останавливает этого… мужчину.

Девальский застывает на месте как безупречное каменное изваяние, которым хочется любоваться.

– Ты не найдешь сама дорогу. – Какая забота? Необъяснимая тень печали ложится на прекрасное, но всегда непроницаемое лицо Германа.

Незнакомые и недоступные чувства пугают мужчину.

– Нет, – пугливо пячусь назад.

– Садись, – в голосе его звенят стальные нотки и не подчиниться приказу невозможно.

Девальский открывает переднюю дверь роскошного автомобиля, пытаясь загладить вину за свой низкий поступок.

Самой мне не добраться до дома, а ехать в одной машине с мужчиной, который едва не воспользовался мной – самоубийство.

Испуганно гляжу в бездонные омуты Девальского. Бушующая ярость, подкрепленная неконтролируемым желанием, угасла.

Я с опаской сажусь в салон, свернувшись на кожаном кресле маленьким калачиком. Девальский садится за руль и заводит двигатель. Отрезвляющий рев разносится по автомобилю и приободряет меня.

Мы едем в противоположную сторону от той, в которую шла я.

– Кто ты? – сдавленный крик вырывается из забитой груди.

– Такой же как ты, когда-то, – Герман бросает мимолетный взгляд в мою сторону, проверяя мою эмоциональную стабильность.

– Падший..

– От чего ты пал? – задаю вопрос, только чтобы нарушить гнетущую тишину. Ответ мне уже давно известен.

– Я пал от столь возвышенного чувства, как любовь, в которое ты не перестаешь верить, – монотонный голос Германа хуже его гнева.

Безразличие убивает быстрее, чем ярость.

– И пав от любви, ты решил, что тебе позволено осквернять это чувство, и порочить невинные души других девушек? – по моим щекам катятся жгучие слезы. – Зачем ты это делаешь? Зачем вы это делаете? – крик вырывается наружу и все стекла в машине разом вылетают из рам.

Осколки летят мне в лицо. Я зажмуриваюсь, прикрываю глаза рукой, готовясь почувствовать боль, но ничего. Опасливо приоткрываю глаза, вижу свою, совершенно целую руку и осыпавшиеся осколки на коленях.

– Ты сильный ангел. Наконец-то у меня появился достойный противник, – тихие слова Девальского проникают в душу и намертво цепляют за её тонкие нити.

Девальский привез меня домой, как и обещал. Дорога оказалась изнуряющей, утомительной и тревожной. Находиться в маленьком замкнутом пространстве наедине с мужчиной, которой едва не воспользовался мной – опасно и глупо, но мне отчаянно хотелось домой и было уже плевать какими способами я туда доберусь.

За всё время пути Герман больше не проронил ни слова. Лишь мимолетные взгляды, пытливые и оценивающие. Я демонстративно делала вид, что ничего не замечаю. Высокомерное хмыканье Девальского неоднократно заполняло роскошный салон автомобиля. Моя непокорность, наивность и строптивость его забавляли. Я казалась доступной и одновременно не досягаемой для него. Это злило Германа, лишь усиливая его потребность обладать мной.

Черный автомобиль остановился около моего дома, и я возрадовалась, что в окнах не горит свет – родители снова задержались на работе. Отвечать на их вопросы и врать в лицо мне не хотелось. Объяснять почему мои занятия закончились раньше обычного, и преподаватель лично привез меня домой, тем более. Вразумительных объяснений я не смогла бы им дать, а пересказывать занимательные истории о небесных существах – плохая идея. Прослыть сумасшедшей в стенах дома мне хотелось.

Не успел глухой рев мотора стихнуть, как я пулей выскочила из кожаного салона неприличного дорогого автомобиля. Не оглядываясь, опустив голову, торопливо иду к дому, чувствуя пронзающий взгляд в спину. Спрятавшись за дверьми родного дома испытала умиротворение, но гнусный, выворачивающий душу страх не отпускает.

Поздно ночью, я лежу на постели с закрытыми глазами, отчаянно пытаясь уснуть. Все мои мысли заполняет опасный и обаятельный мужчина. От запаха его терпкого парфюма до сих пор першит в горле, а кожа на шее горит от поцелуев.

Пробегаюсь кончиками пальцев по груди, взывая к ярким и отравляющим душу воспоминаниям.

Тело странно реагирует: тяжелеет и приятно пульсирует каждой клеточкой. Грудь словно набухает и жаждет… Перед глазами стоит образ Германа и его пухлые губы, прикосновение которых застывает на груди. Прогибаюсь в пояснице на встречу столь реальной иллюзии.

Глажу и ласкаю тело под футболкой, и забираюсь под одеяло. Нежно поглаживаю низ живота и скребу ноготками внутреннюю сторону бедер, позволяя губам Германа трогать меня где ему заблагорассудится в моих фантазиях.

Поглаживаю себя через тонкую ткань трусиков и боязливо оттягиваю край резинки…

«Давай Ангелина, сделай это для меня».

Чарующий голос Германа звенит в ушах и теплыми вибрациями разносится по всему телу, плотно окутывая в невидимое кольцо его незримой власти.

Я трогаю себя… там, чувствуя, как на кончиках пальцев остается липкая влага. Глухие стоны разрывают грудь, а порочные губы Девальского бесстыдно пытают моё тело.

«Ведь ты уже давно принадлежишь мне».

– Ангелина! – подпрыгиваю на постели и распахиваю глаза, судорожно вглядываюсь в темноту.

Образ Германа в моих темных фантазиях рассыпается, а желание притупляется. Что за наваждение такое?

Сажусь на кровати, стыдливо натягиваю одеяло до подбородка. Тело жалобно ноет, требуя горячих ласк.

– Лаян? – из темноты выходит мужчина в капюшоне. – Что ты здесь делаешь? Нужно предупреждать.

Голос предательски дрожит, и я очень надеюсь, что темнота скрывает мои щеки, пылающие от стыда.

– Я должен поговорить с тобой.

– Не поздновато? – ёрничаю и многозначительно смотрю на часы, показывающие три часа ночи. Самое время для крепкого и здорового сна, без грязных фантазий, будоражащих моё девичье естество. – И ты между прочем мог бы мне сегодня помочь. Если бы не мои слезы, то Девальский сделал бы то, чего вы все так боитесь, – замолкаю и зло смотрю на Лаяна. – Почему он остановился?

От воспоминаний кожа вспыхивает огнем, и желая избавиться от этих ощущений, провожу ладонью по шее и груди.

– Слезы ангела, как мельчайшая капля яда для человека.

– Убивает?

Незнакомая боль застыла на лице Германа, когда одинокая слеза коснулась его губ.