Мне не хватает ни сил, ни выдержки, чтобы ответить на приветствие. Внешний вид этого незнакомого, опасного мужчины, к которому меня добровольно привезли как маленькую куколку или приятный трофей, приковывает всё мое внимание. Девальский был одет в черные брюки, но уже белую, опрятно заправленную рубашку. На шее у него небрежно болтается галстук.

От чего зависит цвет его рубашек: настроения или состояния души? Опять я возвращаюсь к столь интересному бреду?

– Проходите! – бархатный голос хозяина дома вырывает меня из дум, и я обескураженно хлопаю ресницами. Краснею, ругая себя за свой идиотский ступор и захожу внутрь дома.

Тепло обволакивает и каждая напряженная мышца тела расслабляется. Дверь за спиной хлопает и подпрыгиваю на месте, слыша самодовольное хмыканье в области затылка. Неужели он так близко от меня? А все пути незамеченной покинуть незнакомую обитель отрезаны.

– Проходите сюда, – указывая на гостиную, говорит Девальский.

Красота дома поражает меня. Внутри он кажется куда более одомашненным. Доказательством тому служит горящий камин, шум потрескивающих поленьев, мягкие кресла, в которых приятно посидеть поздним вечером с чашкой горячего чая.

Покорно подчиняюсь велению мужчины и следую за ним в гостиную. Позволяю себе без разрешения сесть на кресло, утонув в его мягкости, чтобы скрыть волнение и дрожь по всему телу.

Девальский садится напротив меня, держа в руках бокал с какой-то темной жидкостью. Огонь в камине освещают его прекрасное лицо. Он словно сошел с полотна великого художника, что годами оттачивал своё мастерство, прорисовывая каждую линию, создавая что-то столь идеальное, недосягаемое и запретное.

Черные волосы небрежно спадают на его лоб, а лицо украшает многодневная ухоженная щетина.

В тёмно-янтарных глазах Девальского отражаются языки пламени, кружащие в вихре дикого танца. Сами черти отплясывают свой ритуальный танец.

Уголки губ искажены в жалком подобие улыбки. Настоящая улыбка ему незнакома.

– Профессор О'Браян сказал, что вы хотели побеседовать со мной… – замолкаю, сама не знаю почему. Слова кажутся неуместными и лишними.

– Сегодня ни каких лекций, – он задирает голову и разглядывает меня с нескрываемым удовольствием, вгоняя в краску. – Я хочу узнать вас получше, Ангелина, – от моего имени у него на устах, по моему телу проносится лихорадочная дрожь. Я сильнее вжимаюсь в спинку кресла, мечтая исчезнуть.

– Что вы хотите узнать? – заставляю свой голос не дрожать.

– Ангелина, как вы думаете, сколько мне лет? – отпивая темную жидкость из бокала Девальский наблюдает за пламенем, пожирающим трещащие поленья.

– Чуть за тридцать? – боязливо предполагаю. Неизвестно как мужчины относятся к своему возрасту. Не хватает мне еще задетой мужской гордости.

– Тогда называйте меня по имени. На «вы», но по имени.

– Хорошо, Герман, – он слегка вздрагивает. Неужели на него это действует также, как и на меня, когда он произносит моё имя?

– Расскажите мне о себе, – требовательность в голосе моего собеседника выдает его нетерпение.

– Я живу с родителями в небольшом доме, учусь в университете, но каждый день опаздываю на лекции, – посмеиваюсь над своей забавной традицией. Девальский реагирует на мой смех и не понимающе смотрит. – Я люблю читать… стихи, – обращаю взор своих голубых глаз на серьезное и ничего не выражающее лицо мужчины.

– О любви? – насмешливый и пренебрежительный тон Германа тупой болью отдаётся в сердце.

– Да, – опускаю глаза и мне становится жутко неудобно, словно я маленький ребенок, которого отчитывают за плохой поступок.

– Почему вы всегда насмехаетесь над таким чувством, как любовь? – от досады, злости и обиды повышаю голос.

– Не вам задавать мне, такой вопрос, – холодно отвечает Герман и прикладывается губами к бокалу, делаю очередной глоток спиртного. Его губы были полными и отчетливо очерченными – они как будто созданы для того, чтобы дарить удовольствие женщине.

Заливаюсь густым румянцем от столь непристойных мыслей…

– Любовь – это нелепое чувство для слабых людей… – кончиками пальцев сжимает стакан с янтарной жидкостью, незаинтересованно наблюдая за тем, как одинокие капли стекают по стенкам.

– Любовь – это возвышенное чувство и только сильный человек имеет на него права. Потому что любовь – это борьба за счастье, – бросаю ему своё поверхностное знание о любви прямо в лицо, испытывая непередаваемый кайф.

– И мне это говорит девушка, которая за всю свою жизнь ни разу ни с кем не встречалась и в свои девятнадцать лет девственница, – хрипотца в голосе Девальского как доза наркотика, пущенная в кровь.

Если этот мужчина истинно тот, о ком мне говорил мой незнакомец,

– Значит в вашем понимание, любовь – это лишь телесная близость, – прожигаю его ядовитым взглядом, пряча за яростью ранее незнакомые и запретные мне чувства. – Тогда я вас поздравляю, вы в этом явно преуспели, Герман, – язвительно отвечаю на его замечание и подаюсь вперед, держась за подлокотники кресла, удерживая себя на месте. На моих губах отплясывает довольная улыбка, а в его глазах дьявольские огоньки.

– Вы покраснели, Ангелина. Вам стыдно за ваше же собственное утверждение, – проклятая ухмылка Девальского сбивает с меня спесь, напоминая о том, что переспорить его невозможно.

– Единственное за что мне стыдно, так это за то, что я позволила уговорить себя, прийти в ваш дом, – смеряю его злым взглядом и скрещиваю руки на груди. – И судя по картине, висевший на этой стене, дом даже не ваш.

– Это дом моего прапрапрадеда. Это его портрет. Он жил здесь сто лет назад, я просто отреставрировал этот дом, – Герман салютует бокалом своему предку и залпом допивает остатки.

– Любите старину?

– Можно и так сказать, но спальни, я предпочитаю современные, – Девальский сканирует меня взглядом, забираясь глубоким взглядом порочных глаз под одежду, обнажая.

– Покажи мне их, – моя просьба звучит как вызов. Щеки полыхают огнем, а сердце покрывается корочкой льда. Либо я безнадежно наивная идиотка, либо отчаянная.

Герман довольно скалится и поднимается на ноги. Он определенно превосходит меня по росту. Рядом с ним я чувствую себя маленькой девочкой, над головой которой нависла огромная грозовая туча, что обрушит на меня свою немилость.

Девальский обходит меня стороной, а я ведомая невидимыми силами, следую за ним по длинным, тускло освещенным коридорам.

Мужчина останавливается около одной из спален и вспомнив о галантных манерах, открывает для меня дверь, приглашая войти. Всё самое неприятное и пугающее всегда скрывается за неприметной дверью!

Спальня была прекрасно сделана в черно-серых тонах. На полу под ногами лежит мягкий ковер, стены покрыты нежными бархатными обоями, к которым хотелось прикасаться снова и снова. Центральное место в спальне занимает двуспальная кровать, застеленная черным шелковым покрывалом.

Девальский стоит сзади меня, наблюдая за моей восхищенной реакцией, дыша мне прямо в спину и волнуя мою нутро своей непозволительной близостью.

Я смотрю в окно, а красивые прозрачные шторы, свисающие с гардин, вдруг начинают медленно закрываться сами собой. Я быстро моргаю, думая, что мне это кажется, но они продолжают двигаться. Оборачиваюсь и смотрю на Девальского испуганными глазами. Германа не трогает мой страх. Он его раззадоривает и со зловещей улыбкой на манящих устах, мужчина резко взмахивает рукой, и я лечу в его объятия как жалкий мотылек на свет, обреченный на погибель.

Пытаюсь вырваться, но я как будто была пришита к нему. Девальский с силой сжимает меня за руки, прижимая к широкой груди. Ощущение дежавю!

– Пустите меня, – снова дергаюсь из дьявольских силков, но даже не двигаюсь с места.

– Ты такая чистая, невинная и непорочная, – Герман прислоняется носом к мои волосам и глубоко вздыхает. – Я так и чувствую твое дикое желание, которое просит, просит меня, чтобы я остудил твое тело, – низкий шепот Германа горячими потоками остается на коже.