– Он такой милый, когда держится за мой пальчик! – воскликнула Инги, восторженно гладя по головке маленького брата, которого мать купала в корытце.

По мнению Дэйкири, ничего милого в орущем обгадившемся младенце не было. Она с мечтательным вожделением покосилась в сторону выхода. Мать заметила её порыв, но неверно истолковала.

– Что, уже пора к бабушке? Жаль, тебе было бы полезно пообщаться с малышом. Ну что ж, беги, мы с Инги справимся.

Дэйкири, счастливая от неожиданного спасения, подхватила юбки и шустрым ветром вылетела из комнаты.

Поутру она уже успела забежать к бабушке Томань и знала, что та не возвращалась из мира грёз. Бабушка спала уже четвёртый день, но Дэйкири решила пока не говорить об этом матери. Подобное со старушкой случалось и раньше, поэтому девочка не хотела попусту тревожить родных. Бабушка проснётся. Не может она не проснуться, так и не познакомившись с внуком.

И, так как бабушка всё ещё спала, у Дэйкири появилось время проверить ловушки на барсуков, которые уже могли начать выползать из нор.

– Дэйкири, подожди, – крикнули из кухни в тот момент, когда она уже схватилась за поручень лестницы.

«Хоть бы раз уйти незамеченной!» – раздражённо обернулась и уставилась на мальчишку, изображавшего нарезание корений.

– Я хочу, чтобы Лилёк поехала со мной, – сказал он едва слышно.

Дэйкири хмыкнула и скрестила руки на груди. Прозрачные глаза его смотрели испуганно.

– Я заплачу и за неё.

Дэйкири поразмыслила над предложением.

– Сколько? – сделала вид, будто заинтересована.

– Ещё двадцать. – Выражение лица Алекса едва переменилось, но Дэйкири заметила, что оно стало насмешливым, и это ей не понравилось.

– Обещаешь золотые горы за сумасшедшую? Ты либо потолком прохудился, либо пытаешься меня обдурить. – Она сплюнула и тут же затёрла пятно, испугавшись, что мать прибьёт её за такие выходки в доме.

– Нет! А за сколько вы бы отпустили её? – Алекс состроил честнейшую моську.

«Ох уж эти вещие. – Дэйкири с трудом разбирала мимику чужеродного лица. – Слишком светлые и неправильные глаза. Непонятно, правду говорит или дурит».

Глядя на Алекса, она недоумевала, как эта раса вообще выжила. Такой хлипкий и бледный настолько, что умудрился обгореть под скудными лучами весенней Аннушки.

– Лилёк останется здесь. Нам нужна жертва. – Дэйкири развернулась так, что косички обвились вокруг шеи, и вышла прочь из норы.

Ей дела не было ни до Лилёк, ни до мальчишки. По хрустящему снегу она лёгкой лисичкой скакала прочь из деревни.

После выхода из мира грёз барсуки должны были сохранить жирок накопленный с осени, и Дэйкири хотела перехватить их до того как они исхудают за скудную на припасы весну. Жирные и полусонные барсуки – богатейшая добыча, особенно в сравнении с приевшимися за зиму амбарными мышами.

Приближаясь к барсучьим норам, Дэйкири замедлила ход и крадучись пошла с подветренной стороны холма. Но, к огорчению девочки, ловушки остались пусты: одна, другая, третья. Либо барсуки ещё не проснулись, либо талая вода размыла маскировку петель, и осторожные зверьки учуяли опасность.

Запах боли и стрёкот сообщили Дэйкири о том, что в последнюю ловушку всё же кто-то попался. Он был ещё жив и чуял её приближение.

«Благослови Эра эту охоту!» – мысленно взмолилась девочка.

Ноздри Дэйкири раздулись, втягивая запах добычи, она ссутулилась и, довольно оскалившись, заглянула в барсучью нору. Чёрный лисёнок дёргался, застряв задней ногой в петле капкана.

– Вот дура, – обругала девочка пушистую глупышку. – Зачем ты только туда полезла, сестрица?

Дэйкири дёрнула за петлю, освобождая лису. Та выскочила, отбежала и, обернувшись, замерла у кустов. Дэйкири, разочарованная неудачей, плюхнулась в сугроб так, что ноги подлетели к небу.

– Ну что за невезенье? – досадливо спросила она у лисы.

Та не ответила и скрылась за деревьями.

Дэйкири откинулась в снег, маясь тяжёлыми думами: «Чтобы изменить свою судьбу, я должна доказать Эре, что достойна. Для этого придётся совершить великий подвиг, принести особую жертву. Тогда божественный брат благословит меня стать охотником. Только какой из меня охотник? Барсуки – и те разбегаются!»

– Может, так ты хочешь сказать, что моя доля – на кухне? – спросила она у невидимого божества. – Или это испытание, где я должна проявить терпение и упорство? Подай знак, прошу! Как мне понять, верный ли путь избираю?

Дэйкири таращилась в сияющие чистотой небо так, словно на нём кто-то нарисовал ответы на все её вопросы. Но знака не было.

Тогда она решила обратиться к другому божественному брату, столь же близкому ей по духу:

– Эй, Ясень-Гай, давай, если на меня упадёт шишка – уйду из дома, а если нет, то… нет? – предложила она лесному божеству.

Младший божественный брат любил такие штучки, и Дэйкири замерла в надежде, что он не упустит возможности запустить в неё чем-нибудь.

Тишина. Лес не дрогнул. Ни одна шишка поблизости не шелохнулась.

– Ну же, скажите мне!

Верить, что это и есть ответ богов, Дэйкири не хотела и всю дорогу до дома ожидала, что хоть одна шишка пролетит рядом. Боги молчали. В душе скапливалось болото отчаяния, и девочка выходила из леса, заплетаясь одной ногой о другую. Впереди показалась деревня. Никакого знака. В последний раз в надежде обернулась на лес. Ни шороха.

«Ясно». Наклонилась, скатала оледеневший колючий снежок и запустила им в сторону сонных стволов елей. Но они, словно в насмешку, так и не кинули шишкой в ответ. Склонив голову в меховом капюшоне и волоча кончик копья по снегу, она отправилась домой.

Прошло ещё два дня, а бабушка Томань так и не проснулась. Дэйкири уже не рада была освободившемуся времени. Понурая, она обходила пустые ловушки на барсуков.

«А что если бабушка ушла навсегда? Сказать родным? Или ещё не стоит?» – Незаметно для себя девочка оторвала металлическую кругляшку с рукава и с удивлением обнаружила её в пальцах.

– Мы сегодня хотим познакомить бабушку Томань с младенцем, – за обедом объявила мать Эленхета.

От её слов Дэйкири хлебнула суп так быстро, что обожгла рот и сплюнула содержимое обратно в миску.

Хелла заметила это и сочувственно посоветовала:

– Снег пожуй, поди, остудишь ожог.

Дэйкири нахмурилась, пытаясь понять, шутит сестра или говорит всерьёз, но всё-таки предупредила мать:

– С утра бабушка не возвращалась из мира грёз.

– Ну, так к обеду-то вернётся, наверное. Сходи, проверь, а мы позже подойдём.

Дэйкири одним глотком доела и засобиралась к Томань, не сомневаясь, что увидит всё ту же деревянную статую.

Алекс и Соплежуйка оказались заняты – после обеда отец отправил их разбирать прогнившие доски в амбаре. Пришлось идти одной. Дэйкири не хотелось этого. Что она будет делать, если бабушка спит? Как сказать матери? Что если она больше не проснётся? Ей не хотелось даже думать о таком. Всё это оказалось слишком страшно и горько, а такие эмоции вовсе не подобали настоящему охотнику.

Царапая и соскабливая языком обваренную кожу нёба, Дэйкири с несчастным лицом явилась к бабушке. Та проснулась и что-то вышивала, сидя на подушках. При появлении внучки подняла голову и пожаловалась:

– Я уж решила, ты забыла про бабушку.

Дэйкири стало так легко и радостно, будто все горы Щита Мтори в один миг прекратили давить ей на сердце.

– Ты спала с утра и вот… Я решила в лес сходить, барсуков проведать, и после обеда сразу пришла, – мямлила девочка с глуповатой улыбой.

– И как они?

– Не попались.

– Спят ещё, Весна только родилась.

Дэйкири закинула пару поленьев в печь и зачиркала розжигом. Но дрова отсырели и, вместо того чтобы гореть, дымили и чадили почём зря. Пришлось искать поленья с сухой корой и отдирать её ножом.