Ненадолго.

Я начал ругаться и кричать на них.

Молчание.

– Аууух… ааал… тссс.

Заметил странную фигуру. За пеленой пурги ко мне кто-то приближался. Он был тяжёлым и проваливался в сугробы.

– Эй, кто здесь? – окликнул я.

Снег сдавливал звуки. Идущий рядом не отвечал.

Из мрака уже проглядывал сутулый скрюченный силуэт.

– Эй, подождите!

Существо повернуло ко мне лицо. Во рту пересохло, я попытался сглотнуть, но слюна кактусом застряла в горле. Самая уродливая во всех одиннадцати мирах старуха, обмотанная рваными тряпками, словно растрёпанная ворона, вынырнула из пурги. Она тяжело переставляла красными птичьими ногами, а руках-крыльях сжимала младенца.

Снежная стена расступилась, и они оказались так близко, что я услышал детский крик. Взгляд старухи ударом топора разрубил мою заледеневшую душу. Старуха отвернулась и двинулась прочь.

Наверное, это сама богиня смерти, а я всё же умер вместе со всеми, и моё тело лежит там, со свернутой шеей, под креслами, а здесь только неприкаянный дух. Тогда… это многое объясняет.

– Эххх… лтии, – в несвязной бессмыслице шлёпали невидимые губы.

Безумный сон – напомнил себе я. Бабка стремительно удалялась. Я испугался, что снова останусь один, и поспешил за ней.

Стрёкот голосов не прекращался, они как с ума посходили.

Из-за них упустил старуху.

Шёл по следам, но снег мельтешил перед глазами, и вскоре я прекратил различать что-либо перед собой.

Внезапно дунул ледяной ветер, и тучи оборвали снегопад. Мир замер.

Всё стихло. И голоса тоже.

Я спал на ходу.

Бесконечная ночь. Уже несколько минут или часов по моим следам кралось странное существо. Оно, пластичное, как тень от воды, изгибалось и прыгало вокруг. Что это? То ли собака с крыльями, то ли шестиногая белка. Я делал вид, что его не существует. Если это очередная подачка болезненного сознания, то не стоило на ней зацикливаться.

Это сработало. Существо исчезло.

А я снова остался почти один:

– Ррруут… хайлл… тть.

Утро. Нежно-розовые лучи проникли в оконца дома Дэйкири.

Старшая сестра Хелла уже вскипятила воду и чистила чан от прилипшей каши.

– Оставь, Хелла, пусть отмокнет, – сказала мать Эленхе́та.

– Я сниму верхний слой, что не пригорел. Так быстрее очистится.

Дэйкири вновь перевела взгляд на розовые блики. Они смешно червячились через дырочки в занавеске. Богиня Аннушка ленилась после зимы, поэтому светало всё ещё поздно. Кто-то прошёл по лестнице, хлопнула дверь лаза. Видимо, отец вышел из мужской половины дома. Ещё вчера они с соседом собирались в лес за дровами.

Младшая сестрица И́нги корчила рожицу и размазывала кашу по тарелке.

– Ма-а-ам, невкусно! Опять Дэйкири готовила?

Дэйкири нахмурилась и засопела.

– Одни горелки! Это всё потому, что всю ночь она где-то шлялась и заснула над чаном! – возмущалась Инги.

– В каком смысле шлялась? – встревоженно спросила мать.

В этот момент Дэйкири решила, что самое время покинуть кухню, схватила свою тарелку и вскочила с подушек. Но не рассчитала и, зацепившись ногой о столешницу, рухнула на пол. Тарелка, конечно же, разбилась, а ложка упрыгала под сундук.

– Дэйкири! – вскричала мать. – Сама будешь новую посуду лепить!

Инги противно хихикнула. Хелла, делая вид, что она взрослая и культурная, спрятала хитрую улыбку за чаном. Дэйкири гордо выпрямилась и прошествовала за совком к печке.

– Мам, а если её замуж никто не возьмёт, она навсегда с вами останется жить? – спросила сестрица Инги, пока Дэйкири, красная от злости, сметала осколки.

– Инги! – голос матери звучал укоряюще. – Найдём кого-нибудь непривередливого.

Дэйкири исподлобья посмотрела на мать.

– А ещё слепого! – не выдержала Хелла. И, очень довольная, захрюкала, уткнувшись в чан.

– Ну-ка прекратите… – строго начала мать Эленхета, но…

Обида и злость взвыли в душе Дэйкири парой голосов, и она, подскочив к Хелле, забросила осколки в чан, который та намывала. Сестра возмущённо открыла рот, но Дэйкири, схватив её за воротник, яростно зашипела ей в ухо:

– Да больно нужен мне этот ваш муж! Если я захочу, то выберу любого! – На этом она выпустила испуганную Хеллу. – Но я никогда не выйду замуж, никто не достоин вкушать мою стряпню! – Девочка яростной птицей вылетела с кухоньки и, накинув шубку, громко хлопнула входной дверью.

Путь её лежал через сугробы в нору бабушки Томань. Дэйкири торопилась и всё ещё раздражённо вспоминала перепалку с сёстрами. Она дёрнула ручку двери, но та не поддалась, видимо, примёрзла за ночь.

–Р-р-р-р, – взревела разгоряченная Дэйкири.

Утренние неприятности злили её до того, что ныли сведённые челюсти. Девочка упёрлась ногой в стенку преднорья и потащила дверь на себя. Проклятая рухлядь наконец поддалась и открылась.

Спустившись в нору, Дэйкири поняла, что бабушка ещё не проснулась, видимо устала после того, как вчера они засиделись до поздней ночи. Девочка решила, что лучше зайти позже. Сейчас она торопилась, ведь было бы ужасно обидно не успеть до обеда сбегать за околицу и проверить, не пропал ли мальчик, которого она встретила ночью. Гости в скучной деревенской жизни появлялись раз в сто лет, и одинокий путник в этих краях был удивительным явлением.

«Если пережил ночь, то можно привести его домой, а если нет, то… его проблемы», – решила Дэйкири.

Нора остыла, и из-под половиц тянуло сыростью. Девочка поразмыслила немного и всё-таки затопила печь на случай, если бабушка проснётся – в норке будет тепло. Готовить не стала, подумав: «Лучше загляну ещё раз после обеда, проверю. Вернётся из мира грёз, тогда и приготовлю».

После, счастливая оттого, как легко удалось отделаться от ежедневных обязанностей, Дэйкири оделась и, подобрав юбки, поскакала в сторону гор.

Вот и место, где видела его в последний раз. Ушёл. Хотя следы на свежем снегу видны отчётливо.

Мальчик ходил то петлями, то кругами. Это насмешило её ещё ночью: «Больной на голову. Всё же не жалко, если окочурится в сугробах. Слабакам – не стоило и рождаться». Утренняя Аннушка сияла в небесах и заставляла переливаться снег так ярко, что глазам становилось больно. Дэйкири принюхалась, чтобы понять, далеко ли чужак, но стужа ничем не пахла.

«Ага, вот же он!» Маленькое тельце лежало, свернувшись в клубок.

– Эй ты! Задохлик, вставай!

Мальчик не подавал признаков жизни. Он был странный. Тело его оцепенело и блестело на солнце, как отточенное лезвие ножа. Дэйкири нахмурилась. «Если сдох, не хочется трогать его руками, вдруг заразный?»

Но тут девочка заметила, что на груди у него горит красный огонёк, и решила, что сердце ещё живо. Легонько пнула найдёныша в бок. И ещё раз. Он повернул голову, не открывая глаз.

– Встава-а-ай, – сказала Дэйкири, с любопытством склонившись над телом.

Мальчик с видимым трудом разлепил ресницы и уставился на неё.

– Ты кто? – с удивлением спросила Дэйкири.

Неместный. Она прищурилась, недоверчиво разглядывая непривычно светлые глаза и чуждые черты лица. Мальчик не ответил и снова свернулся в клубок. «Вот же ленивый Задохлик!»

Пришлось схватить его за плечи и встряхнуть. Голова болталась на тонкой шее. Мальчик показался ей лёгоньким и прозрачным. Дэйкири без труда подняла его и попробовала поставить на ноги. Но, видимо, они замёрзли настолько, что подгибались, как мягкая глина. Он устало что-то пробормотал. Дэйкири засмеялась:

– Экий мученик! – Закинула его руку себе на плечо и потащила в Меркитасиху.

– Ты нашла себе жениха? – с надеждой спросила мать Эленхета, рассматривая тело, которое Дэйкири с самой довольной физиономией свалила к её ногам.