Солнце окрасило засыпающее небо в бордовые краски и, зевнув, закатилось за горизонт. Холодало. Шляться по деревне днём мне не нравилось, а от компании Лилёк не было никакого толка. К тому же, чтобы она не потерялась, приходилось тащить малявку за капюшон. Недолго думая, я решил выяснить, что же случилось у сестёр.

Пока мы добрались до норы, наступили сумерки, и из дремлющей космической те́ни выглянул зелёный хвост Бездны.

В норе царила суматоха. Незнакомые бабы грели и таскали воду в дальние комнаты. Кто-то схватил меня за воротник и потащил с дороги в запечный угол. Там стало тесновато. Я стянул шапку с себя и доху с Лилёк, и недовольно поглядел на сестёр, занявших мою спальню. Дэйкири ответила мне скучающим взглядом, старшая девочка сложила руки на груди и отвернулась в сторону, а мелкая высунула язык. На это я показал ей неприличный жест, но она, по малости лет, его не расшифровала.

Вскоре тётки убрались с кухни, и последняя, закрывая дверь, отдала сёстрами приказ на своём языке. Девочки открыли окно в потолке, холодный ветер тут же разгулялся по дому. Посреди комнаты они затеяли что-то странное. Старшие вдвоём оттащили стол к стене, а младшая скидала в сторону подушки. На освободившееся место они поставили большую бадейку, высыпали в неё муку и ещё что-то, налили воду. Младшая сестра выскочила из кухни и вскоре притащила огромный обтянутый кожей бубен. Этот инструмент сразу привлёк внимание, и я потянулся к нему, но Дэйкири наступила мне на руку.

– Эй! – возмутился я.

Она не ответила и, развернувшись на пятках, выбежала в комнаты.

Тем временем, оставшиеся девчонки расставляли маленьких деревянных божков вокруг бадьи. Хлопнула кухонная дверь. Дэйкири вернулась, неся что-то в руках.

У меня перехватило дыхание. Знакомый чехол. Она присела рядом и, хмурясь, вручила его мне. Я осторожно открыл застежку. Укулеле оказалась живой и здоровой. Я засмеялся от восторга, осматривая гитарку. Встретился глазами с Дэйкири – та щурилась с любопытством, изогнув бровь.

– Подыграй нам, докажи, что умеешь, но не произноси ни слова до окончания обряда. – Она хищно оскалила зубы. – Понял, Задохлик?

– Понял, понял, Злая Девочка.

– И эту дуру не выпускай. – Она легонько пнула ногу Лилёк.

Свечи, расставленные по углам, давали неровный свет. Три фигуры замерли в центре около бадьи, окружённые деревянными идолами.

Раздались ритмичные удары в бубен.

Старшая сестра надела на лицо маску лисы, обвязанную разноцветными нитями, укрывшими её плечи, и запела тихим шёпотом, будто боясь тревожить высшие силы. Пальцы мои невольно поддержали ритм, а в ритуальное пение вступила средняя сестра – неожиданно звонким зазывающим кличем. Голос старшей набрал силу, его подхватила младшая, и песня троих слилась в единый призыв.

Лилёк задёргалась, но я не мог оторвать глаз от трёх фигур, взявшихся за руки и кружившихся в хороводе демонических теней. Песня взметнулась дикой птицей и проникла в стены тесной норы. Юбки забились чёрными флагами, подхваченные ветром. Сёстры вскинули ладони, подняли лица к потолку, и мои уши наполнил всепоглощающий зов. Грозовой бурей он поднялся из глубин груди сестёр и раскатился по комнатам. Шерсть вздыбилась у меня на руках, а струны звенели в такт. Лилёк заплакала.

Всё оборвалось в одно мгновение. Страшная молитва, или заклятие, кончилась. Сёстры обратились в деревянные статуи. Видимо впали в трас. Я отлепил пальцы от укулеле. На них остались чёткие отпечатки струн. Лилёк громко всхлипнула в тишине.

Из дальних комнат отчётливо прозвучал женский крик. Оцепеневшие, с поднятыми руками сёстры ожили, приобрели привычный облик и тяжело задышали. Старшая достала нож и зашептала на своём диком языке. От того, как это было похоже на шёпоты в моей голове, я скривился и в отвращении передёрнул плечами.

Эхом её слова повторили сёстры и протянули руки вперёд. Старшая в три резких удара разрезала ладони, и девочки соединили раненые руки. Они медленно опустились на колени, и кровь полилась в бадью. Втроём сёстры принялись замешивать тесто, затем молча скатали шар и, посадив его на подставку, отправили в печь.

Все замерли, будто не решаясь случайно спугнуть тишину. Трещали свечи. Криков из дальних комнат больше не слышно. Лилёк вертела в руках соломенную куклу. Печь с открытой трубой остывала. Воск таял, и свечи наклонялись, будто искривлённые судорогой тела.

С треском взорвавшейся молнии распахнулась кухонная дверь. Вошли три женщины. Мамаша, босая, с растрёпанными по плечам волосами, рыдала и прижимала что-то к груди. Двое других поддерживали её под руки.

Они направились к печке. Сёстры достали новый противень. Мать, не вытирая слёз, уложила на него неподвижное, одеревеневшее тело. Мёртвый младенец. Я закусил нижнюю губу, а дикарки открыли заслонку и поставили противень с телом ребёнка в печь.

Тишина. Три удара сердца. Женщины что-то забормотали. Сёстры сидели, склонив головы, мамаша опиралась на стену. Магический заговор прекратился. Силы покинули мать, и она сползла по стене на пол. Женщины достали противень из печи.

Визгом пилы о металл взвился вопль младенца. У меня чуть глаза не выпали. Ребёнок ожил! Мать протянула руки, и ей передали малыша. Взрослые засмеялись, облегчённо заговорили и, счастливые, покинули кухоньку. Сёстры, наоборот молчаливые и скорбные, склонились над испечённым ими ритуальным хлебом. Я высунулся из-за угла, чтобы не пропустить очередную магию язычников. Дэйкири и младшая сестра заревели, упав на колени. Старшая спеленала хлеб в тряпицу и, прижимая к груди, с причитаниями понесла к лазу. Младшие, обливаясь слезами, пошли за сестрой.

Что они затеяли? Я не утерпел и отправился за ними. У лаза столкнулся с отцом семейства, спешившим поприветствовать новорождённое дитя. Он не обратил на меня внимания, и я юркнул по лестнице вверх. На ходу натягивая шубу, припустил за сёстрами. Старшая, всё ещё с маской на лице, возглавляла скорбную процессию. Кто-то сзади зашлёпал по снегу. Лилёк, босая, в ночном платье, неслась по ледяной дорожке. Пришлось завернуть дурищу в мою шубу и взять на руки.

– Когда ты успела так отъесться?

Без ответа она уткнулась мне в шею сопливым носом. Вот гадость. Я перебросил её так, чтобы она слюнявила хотя бы не кожу, а одежду. Пока возился с Соплежуйкой, едва не упустил ведьмовских сестёр из виду. Тем временем они спустились с холма и зашли в молодой лесок.

Сперва мне показалось, что среди деревьев установлены очередные деревянные идолы.

– Эйнсли… рсу… – встревожились голоса.

Дремлющие фигуры в потемневшем лесу. Слишком реалистичные для идолов. Одни из них неестественно вытянулись, и из их тел к небу устремились чёрные ветви. Другие и вовсе полностью приняли облик деревьев, оставив в стволах лишь лица, мягко обведённые контуром коры.

Таких деревьев становилось всё больше. Да это же кладбище! Дикари, заснувшие вечным сном, окончательно срослись землей и пустили корни!

Вмиг всё закружилось перед глазами. Я выпустил оттягивающую руки Лилёк и схватился за голову. Присел. Слишком шумно. Голоса отражались эхом от стен туннеля моего разума. Звенели и перемешивались. Металлической иглой пронзали невидимые бусины в мозгу, нанизываясь на нить ультразвукового свиста.

Я очнулся от странных звуков. Лилёк испугалась и захныкала, сидя в сугробе. Тошнота и кружение вокруг меня успокаивались. И я попытался подняться. Не вышло. Замутило. Остался на земле. Из-за деревьев показались знакомые силуэты: девочки пристроили свой хлебец и, опустив головы, шли обратно.