Мне исполнилось шестнадцать, когда отец неожиданно подкатил к дому на ярко-зеленом мотоцикле «Хонда» со сдвоенным выхлопом. Деловито поставил агрегат у калитки, вытащил ключи из замка зажигания и с важным видом вошел в наш красиво цветущий дворик. Вокруг квохтали куры, была чертовски прекрасная погода! Я рубил дрова рядом с сараем, стараясь залихватскими ударами раскалывать чурку сразу на 4 части, что считалось особым шиком. Обернувшись на звук, я увидел подходящего ко мне отца. Что-то в его лице мне показалось чрезвычайно интересным.
– У кого-то сегодня важная дата, верно? – он непривычно улыбался.
Я смущенно улыбнулся.
– Не умею говорить речей! Это тебе, – и он протянул мне ключи от «Хонды».
Я потерял дар речи! Я конечно же, мечтал о байке, по телевизору регулярно смотрел американские боевики, но чтоб вот так, неожиданно и от кого?? От своего отца, который ранее мне не дарил ничего, кроме уныния!
Мария радостно улыбалась, стоя в нарядном переднике на крыльце. Жестом она пригласила нас на праздничный ужин.
Мой первый взрослый ужин был прекрасен. Мне налили красного сухого вина в узкий бокал. Я выпил, это был мой первый алкоголь в жизни. В голове закружилось. Стало легко и вольготно.
Мы ели, общались и смеялись. Это был самый лучший мой день рождения за всю жизнь. Мне не терпелось оседлать своего стального коня и взмахом руки отец позволил мне выйти из-за стола. Я помчался словно укушенный, во двор.
Моя первая поездка прошла на удивление хорошо. Я упал всего три раза, а уже через час научился управлять мотоциклом столь лихо, словно всю жизнь только на нем и ездил. Веселье и радость переполняли меня, я мчался по улочкам нашей коммуны, распугивая кур и собак, и неумолчный гвалт чаек сопровождал меня бесконечной тирадой.
За пару недель я научился кататься как профессиональный ездок, во всяком случае мне так казалось. Конечно же, не обходилось без казусов и падений, я как-то подвернул ногу, рассекал не единожды щеки и скулы, разбивал нос, но удовольствие того стоило. Это было время боевиков типа Терминатора и Крепких орешков, герои которых не слезали с байков и конечно же они стали нашими кумирами. Мужское сообщество, корпорация рыбаков, где ценилась грубая физическая сила и выносливость, где интеллектуальность была не просто не в моде, а даже преследовалась; тут не могло стать иных героев для подражания. Байки были у многих, мы устраивали гонки друг с другом, падали в пыль и грязь, разбивали себе лица, но здесь могло быть только так!
Еженедельно по субботам мы собирались крикливой шайкой, оседлывали своих стальных коней и мчались по извилистым улочкам наших трех коммун, несмотря на строжайшие запреты взрослых. Но какие к черту запреты, когда юность и гормоны определяли нашу жизнь от заката и до рассвета.
Мне как носителю обидного прозвища «платч», которое, впрочем, кроме как Антоном Дюбуа, в отношении меня более никем не применялось, было просто необходимо вернуть себе утраченный в столь постыдных обстоятельствах статус. Дело в том, что за прошедшие с того случая пару лет я сильно раздался в плечах, ежедневная тяжелая физическая работа в артели у отца и регулярный труд в домашнем хозяйстве сделали меня крайне выносливым юношей. Я мог без остановки пробежать пять километров, отжаться пятьдесят раз, держать руль байка тоже требовало немалых усилий. Как-то раз я серьезно набил морду одному из своих однокашников за то, что он назвал меня моим прозвищем, причем это видели все те, которые обычно ошивались в свите у Дюбуа. С тех пор если меня так и называли, то наверняка только за глаза, ибо законы мужской корпорации диктовали свою волю всем без исключения.
Байки были практически у всех рыбацких детей. Быть без оного означало незавидную участь отщепенца и школьного аутсайдера. Поэтому каждый пыжился отдать дань моде и взгромоздиться на хоть какой-нибудь завалящий мотобайк, хоть бы собранный из всякого хлама, как например мой друг Франциск Канье, сын запойного рыбака, живущий очень бедно, но обладающий недюжинным талантом инженера-механика. Он умудрился собрать свой чудо-байк буквально из остатков трех практически прогнивших немецких мотоциклов, брошенных тут еще со времен войны. Правда, этот стальной монстр жутко гремел, ахал и стрелял невыносимой вонью плохо сгораемого топлива, но это все же было лучше, нежели пешком.
Маршрут наших субботних гонок пролегал в Ле-Пале, начинаясь от церкви и заканчивая выходом в порт у цитадели Вобана. После чего необходимо было развернуться и мчаться что есть дури назад, собираясь вновь у церкви. Главная трудность заключалась в том, что путь был крайне извилист, местами переходил с асфальта на гальку и песок, в которых колеса наших рычащих коней нещадно вязли и считалось особым шиком проехать весь этот маршрут без единого падения и обернуться за 10 минут. В лидерах практически всегда был Антон Дюбуа, но оно было немудрено, ибо с ним рядом всегда ехало пять-шесть его верных вассалов, у которых была задача не выиграть, а расчистить своему хозяину трассу, совершая всяческие пакости остальным участникам гонки. Естественно, сын мэра не мог проиграть, особенно после того, как его отец в год, когда нам всем исполнилось по 17 лет и мы стали официально кандидатами на окончание средней школы, в пятый раз выиграл выборы и в честь этого построил бетонное шоссе до Локмарьи (раньше там была галька и песок). Это событие бурно было отмечено во всех трактирах и пивных нашего острова, а Антона чествовали как сынка благодетеля и возможно, будущего правителя. Да он и сам уже примерялся к амплуа мэра, часто сопровождая отца в поездках на материк для решения всяких административных задач и знакомств с нужными людьми. Иными словами, выигрывать у него в гонке не следовало, во всяком случае так посчитали многие, кто уже поплатился за сию наглость переломами, полученными во время этих нещадных соревнований. Спрашивается, какого рожна надо было мне?
Я был принципиальным сукиным сыном. Моя ненависть к Дюбуа стала неким катализатором всех изменений, происходящих во мне последние годы. Я знал, что месть – это блюдо, подаваемое в холодном виде и копил в себе навыки и умения, которые позволили бы мне уничтожить этого человека в моральном плане. Физически его унижение было бы мне не столь приятным, для меня было важно сломать его как личность, дабы отомстить за то, что он сотворил со мной тогда в пещере.
Я прекрасно откатывал этот маршрут и был уверен в своих силах. Тренировался я ежевечерне, меня пару раз ловила дорожная жандармерия и выписывала мне штраф, за что мне крепко влетало от отца, грозившегося отобрать у меня свой подарок, но я постоянно выкручивался, продолжая совершенствовать свои навыки лихого гонщика.
Как-то в октябре, когда уже лили теплые бретонские дожди, Дюбуа созвал очередную гонку. Этот заносчивый школьный король, коим он себя по праву считал, решил похоже перед завершением школы окончательно показать всем что после того как мы покинем наши школьные классы, мы отнюдь не избавимся от его назойливого диктата. В секретном школьном ящике для писем, который служил нам своего рода средством связи, была брошена бумажка с датой гонки. Она выпадала, как я помню на послезавтра, но всех ждал сюрприз: маршрут был изменен! Мы должны были стартовать в Керсаблане, промчаться по оживленному шоссе D190 до местечка Ангвагэ, после чего съехать с асфальта и по гальке добраться до живописнейшего отеля Морбиян, что в порту Ману де Кольбар.
Никаких сомнений, что Дюбуа откатал этот маршрут заранее вместе со сворой своих самых преданных прихлебателей. Он не имел права на ошибку и решил полностью минимизировать даже самые крохотные риски своего проигрыша.
Никто из участников гонки не посмел возразить против такого неожиданного изменения маршрута, несмотря на то, что за все 2 года что мы этим занимались, маршрут менялся всего один раз. Все промолчали, хотя дураку было ясно, в чем дело. Стадное чувство взяло верх над разумным пожеланием задать вопрос «а почему так?», все предпочли радостно покивать и даже поддакнуть из области «а так ездить даже интереснее». Неистребимо пожелание людей быть ведомой кучкой баранов, любящих служить одному козлу, отдающих ему свою свободу в обмен на призрачные обещания защиты и решение жизненных неурядиц. Чего греха таить, я сам был в шоке и мало того, что не открыл рта в ответ, но даже похлопал на всеобщем собрании накануне гонки. Дюбуа, в красной куртке и черных кожаных штанах, на могучем и знаменитом «харлее» модели VR1000 со 135-сильным двигателем, уже успевшем стать легендарным гоночном супер-байком с телеэкранов, смотрелся среди всех остальных эдаким коршуном среди перепелок. Он авторитетно заявил, что завтрашняя гонка призвана «расставить все по своим местам», при этом выразительно посмотрел на меня. Дело было яснее ясного, наш многолетняя тяжба должна была прийти к финалу и от меня и моего поведения зависело кем я останусь тут жить.
