Слушая Пенгина, я медленно (на самом деле, быстро, аж скворчало внутри) закипал. Его слова доходили, как сквозь слои ваты.

– Заткнись, а, – посоветовал я, но Пингвин не заткнулся, а переключился на меня:

– Ну и, расскажи-ка, в чём я ошибаюсь?

– Для начала ты мне расскажи, какого хрена молчал до сих пор? Я бы ещё осенью с братом поговорил, убедил бы его не ввязываться в эти отношения. И вот, прошло, бл…

У Ирки потяжелел взгляд, и я мгновенно исправился:

– …блинский блин, полгода, и я об этом узнаю от него, от Гены, а не от тебя, Жора, и не от тебя, Ира. Вы хоть с ним говорили? Вы пробовали его переубедить? Вы объясняли ему, что он со своей жизнью делает?

Пингвин скрестил руки на груди. Ира села у стола, выпила стакан воды до дна – кормящая мама, она единственная даже не пригубила.

– Он любит Костю, – сказала она. – В этом всё и дело, Даня. Наш Гена своего Костю по-настоящему любит. Он знает о последствиях, о рисках, он всё это знает, но для него Костя важней. Намного важней даже того, чтобы сюда приходить. Так что ты не думай, что всё это несерьёзно.

Любовь-любовь, любовь-морковь. Я слушал Иру и недоумевал. По слогам и большими буквами недоумевал. Она что, это серьёзно?

Да, Ирка оказалась настроена весьма решительно и стояла насмерть, доказывая, что, во-первых, Гена любит этого своего Костю, во-вторых, для них обоих их отношения очень важны, в-третьих, я недооцениваю их чувства и, в-четвёртых, недооцениваю чувства вообще. Мне в ответ на все эти речи хотелось сказать только одно: «Кака така любофф?», хотя про сучку крашеную тут уже было не к месту.

Пингвин сидел, нахохлившись, скрестив руки на груди, молчал, как партизан на допросе. И я знал, что это значит: они с Ирой спорили уже миллион раз и не пришли к общему мнению. Практический вывод: ввязываться в спор с Иркой не стоило. Она размахивала руками, её глаза блестели, грудь вздымалась, голос звучал громко, чётко и звонко. Настоящая валькирия, прямо флаг в руки и в бой. Сестричка закусила удила, села на любимого пегаса, и её не остановил бы и поезд.

– Ну хорошо-хорошо, я всё понял. – Я даже руки поднял открытыми ладонями вверх. – Сдаюсь. Один любит, второй любит, они любят друг друга. И все эти чувства очень важны, а не простое оправдание для банального траха.

Мне следовало выбирать слова получше. В наказание за «трах» я получил лекцию на тему: «Ты не веришь в любовь».

Пингвин молчал. Изредка кусал себя за щеку изнутри, но не произносил ни единого слова.

– Хорошо-хорошо, я всё понял! – взмолился я, лишь бы не слушать в надцатый раз про любовь, доверие, близость, общность и прочее. – Жора, а не выйти ли нам покурить?

– Да, хорошо бы, – сказал тот и встал.

Ира на него очень внимательно посмотрела, и Пенгин сказал:

– Мы выйдем, на лестнице постоим. – Улыбнулся мягко, коснулся Ириной руки. – А что у нас к чаю? Я там сладкий рулет на всякий случай купил.

– Я видела. Не нужно было. – Она улыбнулась. – Я морковный пирог испекла, с финиками, как ты любишь. Дэну всё равно, он у нас мясоед на первое, второе и третье.

– Твой пирог я очень люблю. – Он погладил её по руке, и я остро почувствовал себя третьим лишним. Ничего такого не произошло, но вот честно, проще, наверное, смотреть на их домашнее порно, чем на чувства, которые вот они, не срывая ни от кого.

Мы с Пингвином, не сговариваясь, поднялись на пару пролётов наверх. Чем выше, тем лучше становился вид на город. На той стороне реки все в огнях стояли высотки, по мосту полз светящийся змей из вереницы машин.

Пингвин достал початую пачку, но я покачал головой.

– Бросил сразу, как в армию загребли. Хоть какую-то с этого получил пользу.

С понимающей улыбкой он пожал плечами и сунул пачку обратно в карман.

– Я тоже бросил. Только Ире не говори. Я иногда выхожу покурить, ну так, чтобы продышаться, остыть, помедитировать на закат. Иногда это нужно.

Ну ещё бы. С Иркой не забалуешь, она у нас строгая госпожа. Но помогать мне не станет, можно даже не заикаться про свой гениальный план. А вот Пенгин вполне мог помочь. Он совсем не тупой, а такой хваткий и непростой, чёткий, и только на фоне Иры иногда выглядит размазнёй. Не моё дело, конечно – их всё устраивает, ну и ладно.

– Я хочу вытащить брата, – признался я. – А Ирка заладила: любовь-любовь. Какая такая любовь к бабе с хреном?

– Этот Костя, я его всего раз видел, но на бабу совсем не похож. Так что там всё ещё сложней, чем тебе сейчас кажется.

– Разве Генка на бабу похож?

Пингвин замялся.

– Ты извини, он твой брат и всё такое, но, мне кажется, он на этом Косте крышей поехал. Я тогда к нему домой зашёл, Ира ему еды наготовила – завозил, а у него на кухонном столе лежала тетрадь открытая. Я не думал читать, но мимо такого сложно пройти. – Пингвин почесал голову. – Хоть убей, не пойму, зачем парню рисовать члены. А он не только рисовал, но и писал. Хрень какую-то. Я не вспомню, что конкретно, уже много время прошло, но… Он мне в спину заехал, я нос разбил, а он в туалет сбежал. Вёл себя вообще как неадекват. А потом уже, на другой день, я его видел с этим хреном в машине. Обычный мужик. Никакая не девка. Мужик под тридцать. Смазливый такой, ухоженный, но точно не баба. Ира говорит, это любовь.

Пингвин развёл руками.

– Нет, я такой любви не понимаю. Хрень это, а не любовь.

– Ты почему мне не рассказал? – спросил я.

– А чтобы ты сделал, как бы ему оттуда мозги вправил? – вопросом на вопрос ответил Пингвин. – Мы с Ирой поговорили, она сказала мне в это дело не лезть. Я и не лез. Не моё это дело. – Он вновь развёл руками. – Но если тебе какая помощь будет нужна – помогу.

Да уж. Я хмыкнул.

– Помощь нужна. Но не с Генкой, тут пока рано, тут я пока не знаю, что буду делать и буду ли вообще.

Пингвин заметно расслабился: ясно, помощь предложил без желания, жена просила не вмешиваться, и он не хотел в это лезть.

– Тут другое, – продолжил я. – Звонил сегодня в то место, куда меня должны были после армии взять, а у них весь расклад поменялся. В общем, остался я без работы. Так что если что-то где-то слышал, или у вас место есть – подсоби.

Мы всё обсудили и думали уже уходить, когда с площадки верхнего этажа к нам спустилась светловолосая нимфа в коротком домашнем халатике. Очень коротком.

– Привет, Жорик, – сказала она и ослепительно мне улыбнулась. – Познакомишь меня с симпатичным другом?

Пингвин быстро сориентировался, захлопал крыльями, представил нас с нимфой друг другу. Катюша стрельнула у Пенгина сигарету и разок затянулась. Потом стояла с нами, болтала, в основном о том, что ей некому кран починить, пока сигарета не дотлела до фильтра.

– Я живу в восемьдесят шестой квартире, – на прощание сказала она и попрощалась. – Приятно было познакомиться, Даня.

– Зови меня Дэн, другие варианты мне не нравятся.

– Обязательно, – пообещала она и удалилась.

Оставшись в одиночестве, мы помолчали, потом «Жорик» сказал:

– Не теряй время зря.

– М-м?

– Катеньке очень надо трубы прочистить.

Я не понял.

– Она же вроде сказала, что кран починить.

– Ага, – Пингвин расплылся в улыбке. – Сначала трубы прочистить, а кран, на сто процентов уверен, не нужно будет чинить.

Я внимательно присмотрелся к нему.

– А ты откуда знаешь про трубы? Ходил к ней?

– Да нет, только кое-что слышал. – Пингвин покачал головой. – Мой папаня всегда говорил: «Нельзя гадить там, где ешь, спишь и работаешь». У меня Ира есть, и я её сильно люблю. Ты не думай плохого. А щедрым предложением воспользуйся. Ты иди, я Ире всё аккуратненько объясню. Помнишь ещё? Наша Катюша живёт в восемьдесят шестой.

Хм. Ну а что. Соблазнительное после такого дня предложение.

С личной жизнью понемногу налаживалось, а вот с работой пока не срасталось, прям как проклял кто. Я поднял старых друзей, уже работающих одногруппников, все маломальские связи. Закинул широкую сеть, но пока даже мелкие крабы в неё не попались. Пингвин пообещал у себя поговорить, но кто-то там уехал в зарубежную командировку, и вопрос пока не решился.