Через несколько мгновений стонет тихо, через сжатые губы, инстинктивно напирает бёдрами, чтобы войти глубже, – я успеваю отодвинуться, и тепло спермы растекается по нёбу, толчками наполняя рот. Рука Эрика крепко держит мой затылок, затем обмякает, а сверху раздаётся усталый выдох, полный наслаждения.

Вытираю рот, поднимаюсь. Приближаюсь губами к углу рта Эрика и шепчу:

– Ну что, рядовой Смит, иногда приятно подчиняться начальству?

Целую поверхностно, но тут Ру обнимает мой затылок и углубляет поцелуй – такой страстный, увлечённый. Благодарный? Нащупав мой язык своим, гладит его, вылизывая.

Через пару минут с сожалением отрываюсь от его губ.

– Хватит уж, а то опять всё заново, а у нас дел куча.

Но Эйруин вновь настойчиво притягивает меня к себе, целует долго. Смотрит в глаза.

– Спасибо, господин капитан-майор.

Усмехаюсь в ответ.

– Рад стараться.

Отступаю к столу, чтобы поднять с пола осколки сахарницы и разлетевшиеся салфетки, но, вспомнив кое-что, оборачиваюсь к Ру, который уже застёгивает ремень.

– Слушай, этот сценарий… Просто так, или у тебя было такое?

Он качает головой. Однако, помолчав, добавляет:

– Хотя иногда кажется, что я просто не помню. Пишут же, что можно забыть настолько, что даже не будешь знать об этом.

– Впервые слышу. Разве так можно? Уж если я помню, то помню. Или знаю, что забыл какие-то детали, неважные. Как можно вообще не знать?

Ру пожимает плечами, не глядя на меня, и выходит, бросив на ходу:

– Принесу пылесос.

На следующее утро начинается беготня: я собираюсь на работу, а Ру – на задание. То есть я-то мог бы встать гораздо позже, но на прощание хочется побыть с ним, так что я по большей части слоняюсь туда-сюда, создавая видимость каких-то занятий, а сам исподтишка наблюдаю. Эйруин не любит, когда я хожу за ним и откровенно пялюсь.

Три месяца без удобств цивилизации – не хухры-мухры, так что он сначала надолго занял душ, а потом смаковал чай, уставившись в окно.

Когда я захожу на кухню в следующий раз, он увлечённо ковыряет скорлупу яйца. Недавно распробовал сырые пить. Я как-то упомянул, что меня в детстве к этому приучили, вроде как источник белка, но Ру по ходу понравился сам вкус.

Тянусь за чашкой, стоящей на столе, и в этот момент раздаётся такой всасывающий звук – чтобы добраться до остатков. Я замираю на полпути. Ру, заметив мою реакцию, конечно, задаёт свой любимый вопрос:

– Что?

– Ничего. Звучишь как кровосос.

Между нами повисает пауза – дохуя многозначительная, – Ру опускает взгляд на скорлупу в руке, затем поднимает на меня и спрашивает обречённо:

– Яйцесос?..

Не выдержав, принимаюсь ржать – знает ведь уже ход моих мыслей! – пока Ру смотрит укоризненно. Ага, как на идиота.

– Не, ну яйцо же… – я давлюсь смешком.

– Да, я понял. Тебе ещё не звонили из Комитета по изобретению дебильных слов? Запатентовал бы что-нибудь – глядишь, денег бы отсыпали.

Подойдя к Эйруину, обнимаю его, хотя то и дело продолжаю фыркать от смеха. Ну вот, по ходу он обиделся.

– А что, я должен радоваться? Я уезжаю, и ты весь последний месяц распинался, как это опасно, а теперь это всё, что ты можешь сказать на прощание?

Его слова ощутимо охлаждают веселье, и я обнимаю Ру крепче, заглядываю в лицо уже серьёзно.

– Нет. Ещё я могу сказать, что очень тебя люблю. Сейчас подумаю и ещё что-нибудь сформулирую.

Он поднимает глаза на настенные часы – мне кажется, на работе привык, потому и дома повесил.

– Времени уже мало. Можешь начинать сейчас, а то я ещё чая хочу.

Выпутавшись из моих объятий, Ру переносит внимание на кофе-машину и стоящие рядом ингредиенты, но я пихаю его по направлению к стулу.

– В качестве извинения.

После простенькой рабочей кофеварки я решил купить дорогущий агрегат – побаловать себя. Однако то ли у меня руки кривые, то ли вкус недостаточно изысканный, но кофе из этого аппарата совершенно не нравится. А вот чай он заваривает нормально – благо, тут много ума не нужно.

Засыпая чёрный чай с бергамотом, задерживаю дыхание. Вторая порция – кофе для меня. Но тут даже не дышать не помогает: крепкий запах из банки с «премиум-зёрнами ручной обжарки» пробирается всюду, так что в носу тут же предательски свербит. Чёрт, я и не ожидал, что от этого тоже буду чихать, даже хуже, чем от растворимого.

В перерывах между чихами тычу в кнопки. Времени уже и правда мало, нужно торопиться.

Наконец чашки набулькиваются полностью.

Ставлю перед Ру. Обнимаю его за шею и чмокаю в макушку. Как же я не хочу лишаться этого запаха на целых три месяца.

– Я буду по тебе скучать.

Ру мнётся пару секунд, но всё же решается – смотрит исподлобья, отвечает:

– Я тоже.

Бухнувшись на стул напротив, подпираю лицо ладонью и слежу, как Эйруин делает глоток. Чуть заметно улыбается – ага, нравится! Я тоже довольно хмыкаю и отпиваю свой кофе. Фу ты ж гадость… Нет, сколько бы я ни старался, ничего не получается. Да об эту дьявольскую машину хоть убейся, она нормально не приготовит!

– Ещё ты милый.

Зыркает на меня и скептически кривит губы. Скромник, блин.

– Хорошо, сформулирую по-другому: ты очень нравишься мне. Так нормально?

Ру морщит нос с выражением «ну-у…»

– И пахнешь лучше всех.

Вот тут он усмехается, это ещё готов принять.

– Короче, делай что хочешь, но чтоб первого апреля был дома. Никаких отговорок.

– А дорога? Не раньше второго, если повезёт.

Поджимаю губы.

– Это была первая и последняя отговорка. Жду тебя дома.

– Всё будет нормально.

– Смотри у меня. Если что, приеду и надаю по мордасам.

Он мельком улыбается, вскакивает из-за стола, стукает чашку на дно мойки и торопится в прихожую.

Я, плеснув недопитый кофе в раковину, вылетаю следом.

– Пописать на дорожку! – в ответ на взгляд скептический Ру добавляю: – Представь, что у меня платье и коса.

Да, маман всегда так говорит, каждый раз, когда мы уезжаем из Данбурга, и мы с Эйруином стандартно переглядываемся на этом моменте. Но сейчас эта глупо звучащая фраза – самое то, чтобы снять нервозность перед расставанием.

Пару мгновений Ру задумчиво смотрит мне в лицо, но потом всё же шипит:

– Да твою ж!.. – и бросается к туалету.

Ага, моя взяла! Ясно же, что он чая перепил, как ещё доедет. Интересно, с какой базы вылет?

Прощание всегда выходит смазанным: все нервничают, бегают, мысленно представляют себя уже в пути, а то даже в пункте назначения. Вот и сейчас начинается стандартное мельтешение перед входной дверью, я обуваюсь, Ру что-то ищет в боковом кармане сумки…

– Всё взял?

– Ага.

– Ну ладно. Давай, – сгребаю его в объятья.

Мы только успеваем крепко приложиться друг о друга губами, как уже пора. Ру бормочет: «Всё будет нормально». Подхватывает сумку, весь уже устремлённый к выходу, а я цепляюсь за последние мгновения, чтобы запомнить. Чёрт, не ожидал, что это будет так трудно.

И слишком быстро. Лифт только приехал, а мы уже – раз, и выходим на улицу. После квартиры – словно ныряешь лицом в холодную воду. Странно, что снега нет.

Служебная машина ждёт. Не успел я и глазом моргнуть, как Ру запрыгнул внутрь, мельком кивнул мне на прощание и укатил.

Я остался один на дорожке. Слева колючие ветки какого-то куста. Справа проезжая часть, белёсая от инея. Впереди замёрзшая лужа, середина уже топорщится сломанными ледышками. Дальше дерево. Соседний дом, пятнадцать этажей. Да, я стою и считаю их. Как-то в один момент стало пусто и скучно – настолько, что даже изучение серого декабрьского пейзажа кажется занятием не хуже прочих.

Ладно. Мне вообще-то на работу пора, Новак просил зайти к нему по поводу новогодних мероприятий. Только бы не потребовал на праздник нарядить всех моих бойцов снежинками.

Двадцать седьмое декабря. Очень я недоволен, что Лана забрала моего помощника как раз перед праздниками, – в суматохе не до того, чтобы ещё и нового человека вводить в курс дела. Конечно, было бы гораздо удобнее, если бы Ру уехал в январе, но тут уж как получилось. В армии не спрашивают, чего ты хочешь.