– Простите, волос на смычке порвался, – виновато проговорил высокий юноша с русыми волосами и бледными веснушками по всему лицу, идущий с виолончелью в футляре наперевес.

– Наконец-то, – хором произнесли Кристиан и Ребекка, уже натягивая верхнюю одежду.

– Эй, Чарльз, ты с нами? – окликнул его Поль уже у выхода.

– Пожалуй, – кивнул доктор, оставляя на стойке несколько монет.

Он нагнал их уже на улице. Кристиан прикуривал сигарету, а Ребекка звонко смеялась с какой-то его шутки.

– Ну что, идём? – спросила девушка, и они двинулись по пустынной улочке, едва освещаемой старым фонарём.

Находясь в компании этих мечтательных музыкантов Чарльз всегда чувствовал себя каким-то скучным стариком, хоть превосходил их в возрасте всего на несколько лет. Они умели жить одним днём, что в некотором плане даже неплохо. Могли запросто начать петь Марсельезу во всё горло, когда на улице уже давно за полночь. Этим троим было наплевать на правила. Они не раз убегали от местной полиции из-за своих безобидных проделок. Рядом с ними всегда ощущался этот прохладный дух бурной молодости, свободы и беззаботности.

– Спорим на франк, что я перепрыгну на тот берег? – вдруг обратился Кристиан к Полю, когда они проходили мимо узкого канала.

– Ты ведь промокнешь! – попыталась остановить его Ребекка.

– Спорим! – с азартом в голосе ответил юноша.

Тогда Кристиан, не поддаваясь на уговоры подруги, разбежался и одним лёгким прыжком оказался на противоположной стороне канала.

– Ты должен мне один франк! – гордо крикнул он оттуда.

– Как дети! – смеялась Ребекка, пока герой дня пытался вернуться на нужный берег.

Кое-как перепрыгнув назад и чуть не свалившись в канал, Кристиан подошёл к девушке и обнял её за талию.

Иногда Чарльзу становилось жалко Поля, ведь временами эти двое слишком сильно увлекались друг другом, оставляя его уныло плестись позади.

Оставшаяся часть пути прошла без провокационных происшествий, но в такой же приподнятой палитре настроений.

Они остановились у маленького подъезда одного из домов.

– Может поднимешься? – предложил Кристиан, шаря по карманам в поисках ключей.

– Да, расскажешь о каком-нибудь психозе или неврозе, – поддержала его Ребекка.

– Благодарю, но нет. Завтра много дел, мне пора возвращаться домой, – вежливо отказался доктор.

– Ладно, но пообещай, что будешь заходить почаще! Без тебя в трактире совсем скучно, – девушка обняла его на прощанье.

– Хорошо, – улыбнулся Чарльз, вдыхая цветочный аромат её духов и, пожав руки Кристиану и Полю, двинулся в направлении дома.

Прежде чем свернуть за угол, доктор успел заметить, как в нескольких окнах загорелся свет. Он уже не раз бывал в их съёмной квартирке, скромной, но весьма уютной. Там всегда царил некий хаос: везде были разложены высокие стопки книг, иногда доходившие чуть ли не до потолка, множество полных пепельниц, которые всегда вытряхивала только Ребекка, сетуя на неаккуратность своих сожителей, узкий межкомнатный коридор заканчивался старой белой дверью, ведущей в кладовую с кучей винных бутылок.

В этой квартире всегда звучала музыка, зачастую исполняемая самими её жителями. Нередко там гостили и другие музыканты. Про себя доктор называл это место «Штабом бессмертной молодости», хотя и понимал, что всего через несколько лет от него останется лишь пустое воспоминание.

Сейчас никто из этого, на первый взгляд неразлучного трио еще не осознаёт, что они не смогут вечно оставаться трактирными музыкантами и всю жизнь веселиться в этой маленькой квартире в компании дешёвого вина.

Что может послужить причиной их распада? Возможно, однажды Поль устанет быть лишним мальчиком с виолончелью, или же Кристиана и Ребекку ждёт внезапный разрыв, который безвозвратно уничтожит их музыкальный коллектив, или они просто отправятся каждый в своё плавание, оставшись хорошими друзьями и погрязнув в будничной рутине дней.

Как бы там ни было – финал один. Молодость заканчивается. И почему доктор рассуждал об этом по пути домой? Он явно не умел наслаждаться настоящим, постоянно живя опасениями о будущем.

– Ты слишком много думаешь, – произнёс он вслух, пытаясь отогнать ненужные мысли.

По возвращении домой Чарльза ожидал внезапный сюрприз. Экономка, видимо услышавшая его шаги, тут же появилась непонятно откуда. И почему она не спит в такое позднее время?

– Вам письмо, – она протянула ему небольшой конверт.

– Спасибо, – доктор забрал конверт, параллельно поворачивая ключ в замке, – Доброй ночи.

Закрыв за собой дверь и в очередной раз за день повесив одежду, мужчина направился в гостиную с конвертом в руке. Он решил растопить камин, ночь выдалась прохладной. Когда рыжие языки пламени весело приплясывали, охватывая сухие дрова, доктор внимательно осмотрел полученный конверт. Печать не сломана, никаких следов вскрытия нет. Подпись сделана знакомым почерком. Это был Барти, какая удача.

Сломав печать, он принялся читать послание. Оно оказалось весьма коротким и торопливым, будто было написано в спешке.

«Дорогой Чарльз,

До меня дошли сведения, что ты взялся за ту пациентку, о которой я писал тебе ранее. Я настаиваю на том, что нам необходимо встретиться завтра. Ты должен кое-что знать о ней.

Я зайду к тебе завтра в десять часов. Боюсь, это не может ждать до вечера.

С уважением,

Бартемиус Фурнье.»

Несколько раз перечитав текст, Чарльз сложил листок пополам и присел на мягкую софу. Он ещё долго молча вглядывался в языки пламени. Барти не любил совершать визиты к кому-либо просто так, что же такого ему известно об Ингрид, раз он так торопится?

Чарльза разбудил настойчивый стук в дверь, доносившийся из прихожей. Доктор уснул прямо на софе в гостиной и теперь пытался привести в порядок события вчерашнего дня, одновременно с этим расправляя помятую рубашку.

Стук не прекращался. Мужчина взглянул на часы: пятнадцать минут одиннадцатого.

Выругавшись, Чарльз поспешил в прихожую и отворил дверь. За ней оказался невысокий мужчина средних лет, немного полноватый, с круглым лицом. Налитые кровью тёмные глаза беспокойно бегали по сторонам. На нём были шляпа, залатанное кремовое пальто и тёмные брюки. Лакированные туфли были слегка ободраны на носах. Мужчина нервно теребил в руках небольшой саквояж с позолоченными застёжками. Он был известен Чарльзу, как Доктор Бартемиус Фурнье.

– Ну наконец-то! – сбивчиво выдохнул Барти, – Пойдём скорее! – он чуть ли не силой затолкал доктора в его собственную прихожую и шумно захлопнул дверь.

Бартемиус был тридцатичетырехлетним психиатром. Ранее он работал доктором в психиатрическом учреждении, в котором Чарльз когда-то проходил практику. В самом начале их знакомства Барти был весьма щедр на советы, наслаждаясь тем, как юный практикант дотошно следует его инструкциям. Однако очень скоро Чарльз вырос из этих рекомендаций и из этой больницы, продолжив совершенствовать свои навыки в более престижном учреждении. Барти тоже не стоял на месте и вскоре заинтересовался фармацевтикой. Теперь главной его целью была разработка лекарств для облегчения жизни душевнобольных. Дела с этим шли не весьма удачно, так как ему уже неоднократно отказывали в финансировании в связи с токсичностью разрабатываемых препаратов.

– Почему так долго, Чарльз? – возмущенно поинтересовался мужчина, торопливо вешая пальто и шляпу.

Доктор хотел было что-то ответить, но был ошарашен подозрительным поведением своего коллеги, который не дожидаясь приглашения направился вглубь коридора.

Они прошли в рабочий кабинет.

– Прости, я не ожидал, что буду спать так долго, – все-таки произнёс Чарльз.

– Нет времени для оправданий, – протараторил Барти, ставя на стол свой саквояж, – Нам нужно поговорить об Ингрид.

Доктор вдруг заметил, что у Бартемиуса трясутся руки.