– Ты что опять тестировал на себе свои препараты?
– Я?! Нет! И вообще… Стоп, что? Сейчас не об этом, – речь Барти была абслютно бессвязна, – Либо мы сейчас поговорим о том, о чем собирались, либо я ухожу!
– Я внимательно слушаю, – процедил сквозь зубы Чарльз, раздраженный резкостью своего коллеги.
– Я сильно рискую, приходя сюда сегодня, но ты мой друг и я хочу предостеречь тебя. Эта пациентка очень опасна, – Его речь внезапно выровнялась, – За всю свою карьеру я видел многое, но такого – никогда.
Доктор издал лёгкий смешок.
– Прошу тебя, будь осторожен. Она истинный ночной кошмар. Никогда не теряй бдительности в её присутствии…
Мужчина молча слушал его, подперев голову кулаком, на его лице играла саркастическая усмешка.
– Барти, если девочка-подросток заперла тебя в кладовой, это еще не значит, что она представляет смертельную угрозу обществу.
Услышав это, Бартемиус обиженно поджал губы.
– И, знаешь, я не осуждаю её поступок, – добавил доктор, деловито разглядывая свои ногти, – Порой ты бываешь таким занудным.
– Чарльз! – он возмущённо стукнул по столу, – Я рассказываю тебе серьёзные вещи, а ты находишь это весёлым?
– Хорошо, извини, – примирительно приподняв руки ответил мужчина, – В этих рассказах нет ничего смешного, но зато в раздувающем ноздри от ярости психиатре напротив меня…
– Пинье! – прервал его на полуслове уже и без того немало взвинченный Барти. Его голос смешно истончался под воздействием эмоций и напоминал поросячий визг, это всегда забавляло Чарльза.
Доктор вдруг поймал себя на мысли, что сейчас выглядит в точности как Ингрид, пока разъярённый Бартемиус призывает его проявить хоть немного серьёзности.
Их беседа длилась еще около получаса. Всё это время Барти фанатично отстаивал свою позицию.
– Я знал, что ты мне не поверишь! – с этими словами он отпер свой чемодан, где смешались в кучу кипы бумаг, будто их разом смели внутрь со стола и захлопнули крышку.
– Как тут вообще можно что-то найти? – удивился Чарльз, наблюдая за тем, как его друг роется в документах, бормоча что-то неразборчивое себе под нос.
– Так… Вот! – вдруг воскликнул он, протягивая доктору несколько тонких серых папок, слегка ободранных по краям.
Открыв одну из них, Чарльз обнаружил досье Ингрид с подробной информацией о ходе лечения, симптомах и лекарствах.
– Приступы агрессии, отказ от приема лекарств, неадекватное поведение, психоз… – вслух читал доктор.
– Пойми, она опасна. И, знаешь, – он понизил тон голоса, будто их могли услышать, – порой мне кажется, что это не психическое расстройство, а одержимость… дьяволом.
Чарльз переводил взгляд с досье на коллегу и обратно. Затем он рассмеялся:
– Барти, ну ты же умный человек, тем более врач! Не ожидал услышать от тебя подобной ерунды!
– Я клянусь тебе! Рядом с ней создается ощущение, что она способна проникнуть в мой разум. Её организм не брали никакие препараты. Я максимально увеличивал дозы. При таких количествах едва ли взрослый человек сможет твёрдо стоять на ногах, не говоря уже о подростке.
– Может она просто их не принимала? Ты же знаешь, что многие пациенты идут на хитрость и делают вид, что глотают таблетки.
– Я вводил препараты внутривенно, поэтому исключено.
– Хорошо, но, раз она такая опасная и никак не поддается лечению, то почему ты вел это дело целый год?
– Я думаю, ты и сам знаешь ответ. Её мать хорошо платила.
И правда. Накануне утром, когда Чарльз уезжал из поместья, Альма Лабониэр вручила ему чек на весьма внушительную сумму, в несколько раз превышающую стоимость проведенных сеансов. Когда доктор попытался отказаться, она даже слушать не стала, пояснив, что надбавка причитается за повышенную секретность. Неудивительно, что помешанный на своих экспериментах Бартемиус цеплялся за дополнительный источник дохода.
– А к чему ты пришёл в ходе своей работы?
– В том то и дело! – воскликнул Барти, вырывая у него из рук досье и неосторожно листая страницы. Налицо многие признаки циркулярного психоза, но и бесспорные симптомы шизофрении. А, как ты знаешь, они не могут сосуществовать вместе. Вполне вероятен невроз навязчивых состояний… В общем, все очень сложно.
– А предпосылки развития?
– Возможно, наследственность, или черепно-мозговая травма. Я в курсе лишь об одной, но их могло быть больше.
– Подожди, черепно-мозговая травма? – удивился Чарльз, – Никто не сказал мне об этом.
Барти ухмыльнулся:
– Другого я и не ожидал. Я догадывался, что её мать постарается это скрыть. Я очень рискую, говоря тебе это. Я впервые появился в поместье Лабониэр чуть меньше двух лет назад. Тогда мне показали пятнадцатилетнюю девочку в плачевном состоянии. Сказали, что накануне она упала с лошади в лесу и после стала бредить о каких-то головастиках. В тот же день её отец уехал на охоту и не вернулся. Его нашли в том самом лесу, а неподалёку тело убитой лошади Ингрид с налитыми кровью глазами и сломанной ногой, которая точно не могла послужить причиной смерти.
– А что насчет смерти отца? – поинтересовался Чарльз.
– Я не знаю точно, но поговаривают, что там тоже все очень смутно. Тело было частично разорвано дикими животными, когда его нашли, но вскрытие показало, что смерть наступила гораздо раньше. Точную причину определить было невозможно, так как не все его части удалось найти, одной из версий было убийство. А Ингрид – единственная, кто был в лесу в тот вечер, кроме лучшего друга усопшего, который на некоторое время потерял графа Лабониэра из виду, а после лишь нашел его мертвое тело.
– То есть ты хочешь сказать, что она убила своего отца, но зачем?
– Я не знаю, Чарльз. Но я уверен, что она способна на такое. Однажды она пригвоздила рукав моей рубашки к столешнице, воткнув в него вилку всего в нескольких миллиметрах от плоти. В один момент все стало так плохо, что мы вынуждены были изолировать её в отдельную комнату, однако она все равно нашла способ сбежать, находясь под воздействием сильнейших успокоительных средств. Поверь, за этим милым личиком скрывается образ истинного безумия.
Доктор молча обдумывал услышанное, напряжённо закусив губу.
– Она не рассказывала тебе о каком-то ином мире?
– Эм, да, – Барти кашлянул, – Я слышал от неё что-то подобное. У меня есть две теории на этот счет: либо это галлюцинации, либо в ходе черепно-мозговой травмы она на некоторое время потеряла связь между сном и явью. Юные умы очень хрупки. Вполне возможно, что убийство было совершено ею в состоянии аффекта.
– Подожди, ты ведь даже не знаешь, была ли это она! – Чарльз начинал выходить из себя.
– В любом случае, мы этого не узнаем. Её мать быстро замяла дело, не желая предавать ситуацию лишней огласке.
– Но почему?
Барти усмехнулся:
– Ты как будто вчера родился! Они же крупные бизнесмены, едва ли у них все в порядке с документацией, поэтому она не хотела, чтобы кто-то лишний раз совал туда нос. Альма просто переоформила на себя долю мужа, а официальной причиной смерти был объявлен несчастный случай.
– Но ведь у Ингрид есть три старших брата. Трое законных наследников…
– Завещания почивший Лабониэр не оставил, а его сыновья не были заинтересованы в том, чтобы делить между собой деньги отца. У каждого из них есть свое дело, никак не связанное с виноградниками, а, так как Альма наотрез отказалась продавать долю мужа компании, они отказались от наследства в её пользу.
– Эта история не кажется тебе чересчур запутанной? Когда это такое было, чтобы графы не оставляли завещаний? Кому могла быть выгодна его внезапная смерть?
– Не знаю, Чарльз. Сыновья живут в достатке и отказались от наследства. Альме не было смысла присваивать долю мужа и брать на себя ответственность управления семейным делом… А никто другой и не извлёк из ситуации никакой выгоды, поэтому версия с Ингрид и внезапным помутнением рассудка кажется весьма правдоподобной.
– А мне кажется, что ты буквально притягиваешь факты за уши. Могло произойти все, что угодно: на него мог напасть медведь, или он сам упал с лошади, в то время как Ингрид могла просто оказаться не в том месте не в то время!
