Он засунул телеграмму в карман и зашагал вверх по лестнице. На пятом этаже выдохся и два последних этажа поднялся на лифте. Спроектированные им кондиционеры висели на потолке по периметру всего седьмого этажа. Как только он вышел из лифта, прохлада привела его в чувство.

Карл Борисович похлопал в ладоши. Глухой звук эхом разнесся по этажу, и из кабинетов показались головы сотрудников.

— Экстренное совещание! — провозгласил он и направился в конференц-зал.

Сотрудники безмолвно расселись вокруг длинного стола и вопросительно уставились на руководителя. Карл Борисович обвел их взглядом и улыбнулся. Каждого привел лично и знал, что они лучшие из лучших. По пятницам он преподавал в техническом университете. Платили там гроши, но интерес у него был свой. Именно оттуда он приводил на завод самых умных и талантливых ребят.

— Директор возложил на нас ответственность за будущее завода, — он достал из кармана телеграмму и помахал ею, высоко подняв над головой. — Пришли очень плохие новости: акционеры решили закрыть завод.

Все переглянулись, однако тишину никто не посмел нарушить.

— Есть один выход, — он замолчал и обвел взглядом напрягшихся сотрудников. — Нам надо придумать, как использовать полиэтилен по-новому, да так, чтобы никто кроме нас так больше не умел. Каждую неделю по понедельникам буду ждать вас с предложениями. Не смею задерживать. Все за работу.

Перешептываясь, они покинули зал. Карл Борисович взглянул на часы.

— Столько времени зря потерял, — сказал он с досадой и направился в свой кабинет.

***

Уже второй месяц молодые инженеры прибегали к Карлу Борисовичу с предложениями. Он внимательно слушал, забирал листы с проектами и неизменно повторял:

— Неплохо. Но не совсем то, что нужно. Еще есть время. Думай.

Его мысли были далеки от проблем завода. Вот уже полгода он тратил силы и время на изобретение, которое могло стать наивысшим достижением в его жизни. Каждое утро он запирался в кабинете и вытаскивал из железного ящика старый радиоприемник, внутри которого находилась сложная система приема и преобразования электромагнитных волн. От прежнего радиоприемника остался только деревянный корпус.

— Так, сейчас проверим, — он подмигнул глиняному истукану, стоящему на столе. Карл Борисович часто разговаривал с ним, делился достижениями и даже спрашивал совета.

Весь последний месяц профессор конструировал сверхмощный усилитель. Пришло время его испытать.

Усилитель представлял собой коробку размером с кирпич и примерно такую же по весу. Из него торчали три телескопических усика. С помощью проводков разных цветов Карл Борисович соединил усилитель с радиоприемником.

— Интересно? — обратился он к истукану. — И мне интересно. Ну что ж, приступим.

Карл Борисович воткнул вилку в розетку, повернул ручку настройки громкости до предела и вытянул усики. Сначала кроме треска и невнятного бормотания ничего не было слышно. Он начал поворачивать усики в разные стороны. Вдруг среди шума появились голоса. Профессор развернул все три усика в одном направлении и помехи пропали, а в кабинет полилось многоголосье: одни ругались, другие смеялись, третьи спорили. Язык, на котором разговаривали люди, Карл Борисович не мог распознать.

— Может, португальский? — спросил он у истукана и сам ответил, пожав плечами. — Если бы они говорили на английском, французском, китайском, испанском, немецком или итальянском, я бы понял. Но этот язык мне неизвестен.

Он взял ручку, блокнот и стал записывать слова, которые смог разобрать.

— Послушай-ка, — он откашлялся. — Сервато рубока син. Узнаешь? И я нет. А вот это: нигад де ремола фибар. Красивый язык, правда?

Профессор отложил ручку и прислушался. Лаяла собака. Две женщины что-то обсуждали и заливисто смеялись. Пожилой мужчина монотонно говорил, изредка прерываемый восхищенным возгласом молодого парня.

Карл Борисович повернул усики усилителя чуть левее, и звуки поменялись. Из динамика радиоприемника донеслась печальная мелодия струнного музыкального инструмента. К нему присоединился духовой инструмент и жалобно завыл. Профессор закрыл глаза. Перед внутренним взором открылась долина, утопающая в зелени. Вдали возвышались остроконечные горы, подернутые молочной дымкой. Солнце, уходя на покой, отбрасывало последние лучи и окрашивало облака в розовый цвет. Старец, с большим округлым инструментом на коленях, перебирал узловатыми пальцами струны. Рядом примостился юноша с копной вьющихся соломенного цвета волос. К губам он прижимал свирель, сделанную из камыша.

Громкий стук вырвал профессора из чудесного видения.

— Карл Борисович, это Сева. Я кое-что придумал, — послышалось из-за двери. Карл Борисович чертыхнулся, выключил радиоприемник и подошел к двери.

— Сева, я же сказал. По понедельникам отчитываемся.

— Но сегодня только пятница. Я не могу так долго ждать. Это просто потрясающе! — восторженный тон двадцатипятилетнего Севы возбудил в профессоре любопытство. Он убрал радиоприемник в железный ящик и вышел из кабинета.

— Что там у тебя? Показывай.

Сева протянул лист и в нетерпении уставился на профессора. Карл Борисович спустил очки со лба и внимательно прочел.

— Тара?

— Не просто тара. Контейнер для еды. Многие приносят с собой обед. Я в стеклянной банке, у Кости жестяная коробка из-под чая, Виктор Савельевич обычно приносит курицу, завернутую в пергамент. Надо выпускать контейнеры разных форм и размеров, чтобы каждый мог себе подобрать.

Он замер в ожидании вердикта. Карл Борисович задумчиво кивал головой, глядя на лист. Молчание затянулось и Сева решил его поторопить:

— Здорово, правда?

— Как ты думаешь, может обычная человеческая речь, например, разговор на улице, распространяться с помощью электромагнитных волн? — спросил Карл Борисович, погруженный в свои мысли.

— Электромагнитных волн? — переспросил Сева и задумался. — А при чем здесь волны?

Карл Борисович встрепенулся так, словно только что проснулся, и еще раз взглянул на лист.

— Хорошо, я бы даже сказал: отлично! Молодец! Продолжай в том же духе, — он развернулся в сторону кабинета, но Сева вцепился в его руку.

— Зачем что-то еще придумывать, если выход уже найден? Сходите до Семен Семеновича и покажите, — повелительным тоном сказал Сева. Он знал, что рискует, ведь Карл Борисович не любил, когда ему указывали. Однако знал также и рассеянность своего руководителя.

— Хорошо, Сева, схожу, — тяжело вздохнув, пообещал Карл Борисович. Зашел в кабинет и крикнул из-за двери. — Но не сегодня.

Сева разочаровано топнул ногой, но снова тревожить профессора не решился. Карл Борисович удостоверился, что Сева ушел и в нетерпении бросился к железному ящику.

***

— Светочка, ты представляешь, я могу слушать любую радиостанцию мира, — как-то похвастался он жене.

— Слушай, что хочешь, — равнодушно ответила она и продолжила накручивать волосы на горячие бигуди.

— Куда собираешься? — удивленно спросил он, увидев в зеркалах туалетного столика отражение накрашенной Светы.

Она проигнорировала вопрос и продолжила заниматься прической. Карл Борисович немного подождал, пожал плечами и пошел на кухню. В холодильнике лежала открытая банка шпрот и черный хлеб.

— А чем ужинать будем?

— Меня пригласили в ресторан. У Вали день рождения.

— Светочка, а мне чем поужинать?

— Карлуша, я не для того замуж за взрослого мужика выходила, чтобы с ним нянчится, — раздраженно ответила жена и выругалась, обжегшись об бигуди. — В конце концов, твоя мама живет на соседней улице. Ужинай у нее. Заодно проведаешь.

Карл Борисович взглянул на наручные часы, разочаровано выдохнул и вновь подошел к холодильнику. Он долго жил бобылем и привык питаться консервами. Бутерброд из трех копченых рыбок и куска черствого хлеба выглядел весьма аппетитно для голодного человека. Он в два укуса проглотил бутерброд, запил горячим сладким чаем и вернулся в комнату. Светлана вертелась перед зеркалом. Белая блузка, черная мини-юбка и лаковые сапоги по мнению Карла Борисовича делали его жену вызывающе сексуальной. Однако он, как обычно, промолчал и развернул газету.