– Помилуйте, господин министр, – страдальчески скривился он, – мы же не телепаты! Вы потребовали сократить показатель, мы его и сократили.

Обычная отговорка! Он, конечно же, прекрасно понимал, что я имею в виду, но, как всегда, предпочел истолковать мое указание буквально. Из-за такой вот чиновничьей тупости и равнодушия наша страна буквально истекает кровью.

(Мы надеемся, что под «буквально» Хэкер не имел в виду буквально. – Ред.)

– Ну а как об этом узнал Лоуфорд? Очередная утечка? Не министерство, а дуршлаг какой-то! (Лично мне это сравнение понравилось, но Хамфри его, конечно, проигнорировал.) Можем ли мы со всей ответственностью управлять страной, если в распоряжение заднескамеечников будет предоставляться вся фактическая информация?

Хамфри упорно молчал. Да и вопрос, в общем-то, был чисто риторический.

– Во всяком случае, – заключил я, – предстоящее расследование даст нам время…

– Да, как мина замедленного действия, – перебил меня мой постоянный заместитель.

Я вдруг подумал, а нет ли у него на этот случай взвода саперов. Впрочем, вряд ли.

– Если бы вы настояли хотя бы на внутриведомственном расследовании, – пожаловался он, – тогда мы могли бы растянуть его на полтора года, а потом заявить, что, несмотря на отдельные недостатки и диспропорции, которые за истекший период уже устранены, никаких следов намерения ввести кого-либо в заблуждение обнаружить не удалось. Что-нибудь в этом роде.

Я позволил себе на секунду отвлечься от главной темы разговора.

– Но ведь намерение-то было!

– А я и не говорил, что не было, – слегка раздраженно ответил сэр Хамфри. – Я говорил об отсутствии следов такого намерения.

В ответ на мое недоумение он снисходительно пояснил:

– Главная задача любого внутриведомственного расследования, при условии, конечно, что оно проводится на профессиональном уровне, – обнаружить отсутствие следов. Если вы заявите об отсутствии намерения, вас легко обвинить в обратном. Если же вы констатируете, что расследование не обнаружило следов намерения, то доказать противное просто невозможно.

Весьма поучительная информация, так сказать, «взгляд изнутри» на методику государственной службы. Теперь хоть ясно, что, собственно, имеется в виду под внутриведомственным расследованием. Вернее, под «профессиональным» внутриведомственным расследованием, которое, очевидно, должно установить полное наличие отсутствия следов.

Однако теория теорией, а сейчас надо было решать насущную проблему с третейской комиссией.

– А нельзя ли сделать так, чтобы эта комиссия тоже обнаружила отсутствие следов? – глубокомысленно изрек я.

– «Фальсифицировала» – вы хотите сказать? – холодно спросил Хамфри.

Двойственность этого человека не перестает меня удивлять.

– Ни в коем случае!… Э-э… впрочем, да.

– Господин министр! – воскликнул он таким тоном, будто мое предложение оскорбило его до глубины души. Лицемер!

– Тогда объясните мне, почему выводы внутриведомственной комиссии фальсифицировать можно, а третейской – нельзя?

Объяснения были, в общем-то, излишни. Я и сам понимал, что, фальсифицируя выводы третейской комиссии, можно попасться.

– Да нет, господин министр, не то чтобы нельзя. Все зависит от того, кто возглавляет третейскую комиссию. Ее председатель должен быть добросовестным, абсолютно надежным человеком.

– Но с таким человеком надо постоянно опасаться, что все выплывет наружу?

Сэр Хамфри озадаченно нахмурил лоб.

– Исключено! Как раз такой человек и поймет, что от него требуется. Ему небезразличны возможные последствия. Он сознательно и с ответственностью подойдет ко всем аспектам порученного ему дела.

Все-таки мой постоянный заместитель предлагает фальсификацию, только в завуалированном виде.

– Значит, «абсолютно надежный» в вашем понимании – это склонный к…

– Что вы, что вы! – перебил он меня с горячностью. – Я хочу сказать, что человек широких взглядов…

Я решил свести к минимуму теоретические словопрения и внес в разговор конкретную нотку.

– В таком случае что вы скажете об отставном политике?

– …и кристально чистой репутации… – продолжил свою мысль сэр Хамфри.

– Так, ясно. – Я на секунду задумался. – Ну а как насчет ученого или бизнесмена?

Мой постоянный заместитель отрицательно покачал голевой.

– Ладно, – махнул я рукой, догадавшись, что у него уже кто-то есть на примете. – Выкладывайте. Кто?

– Э-э… господин министр, я подумал, может… государственный служащий в отставке?

– Логично, Хамфри. Ну а кто именно?

– Думаю, сэр Морис Уильямс, господин министр.

Я совсем не был в этом уверен.

– А вы не боитесь, что он чересчур независим? – спросил я.

– Он рассчитывает на палату лордов, – возразил Хамфри и снисходительно улыбнулся, будто достал припрятанного до времени козырного туза.

– Разве таким образом он попадет туда? – удивился я.

– Естественно, нет, но правильные выводы комиссии дадут ему еще несколько очков… ну, как у брауни-гайдов[49].

Очки? Как у брауни-гайдов? Что-то новое. По словам Хамфри, набирается определённая сумма очков, а затем выдается значок. В этом уже был какой-то смысл.

– Ладно, – решился я. – Уильямс так Уильямс.

Слава богу, принимать решения для меня теперь не проблема.

– Благодарю тебя, Коричневая Сова[50], – галантно поклонился сэр Хамфри и, не переставая улыбаться, вышел из кабинета.

Когда моему постоянному заместителю удается настоять на своем, милее нет человека. К тому же, благодаря его идее мы, возможно, сумеем избежать того, что третейская комиссия докопается до нежелательных фактов. Например, обнаружит что-то, чего мы не знали сами, хотя и должны были бы знать, или что-то, о чем были прекрасно осведомлены, но не хотели бы, чтобы другие знали, что мы знаем.

Потом я понял: есть и третий, более вероятный вариант. Комиссия обнаружит то, о чем знал Хамфри, но не знал я. То есть в результате я снова окажусь в идиотском положении.

Вроде того, в каком оказался вчера.

И все-таки у меня сейчас нет иного выхода, как последовать его совету и жить в ожидании счастливого дня, когда я буду знать то, чего не знает он.

Сегодня долго беседовал с Бернардом Вули.

Его волнует вопрос о кубинских беженцах. Меня он, конечно, тоже беспокоит. В палате и прессе назревает скандал по поводу нежелания правительства оказать им помощь.

Но разве наша вина, что казначейство не дает нам на это денег?

Я не могу бороться с казначейством. Никто не может бороться с казначейством!

Ну, а раз сделать все равно ничего нельзя, то нечего об этом и думать, решил я и перевел разговор на больницу Сент-Эдвардс, вспомнив о вчерашних намеках Роя. Вернее, первым о ней заговорил Бернард.

– Господин министр, – обратился он ко мне. – Вы просили разузнать об этой якобы пустующей больнице в северной части Лондона?

Я кивнул.

– Так вот, как я и предупреждал, шоферы – не самый надежный источник информации. Рой ввел вас в заблуждение.

Облегченно вздохнув, я, естественно, поинтересовался, из какого источника почерпнул эти добрые вести сам Бернард.

– От личных секретарей, господин министр.

Да, это внушало доверие. Неофициальная информация от личных секретарей доходит чуть медленнее, чем от шоферов, зато она намного надежней. В принципе, ей можно верить на все сто процентов.

– Ну и как там в действительности обстоят дела?

Оказывается, в больнице насчитывается всего 342 администратора. Остальные 170 – гардеробщики, вахтеры, уборщицы, садовники, повара и прочие.

На мой взгляд, вполне нормальное соотношение.

– А сколько там медицинских работников? – спросил я.

– Ни одного, – ответил Бернард таким тоном, будто это само собой разумеется.