— Не стоит, — тверже повторил Винченцо. — И мне жаль, если мой отказ тебя обидит.

Рука убралась.

— Ты неисправим, — Миара упала на постель, раскинув руки. — И это хорошо. Ты себе не представляешь, насколько хорошо.

Винченцо поднялся и поклонился. Вежливо.

Правильно.

Почему-то не отпускало ощущение, что за ними наблюдали. Вероятно потому, что за ними и вправду наблюдали. Но кто?

Хотя, какая разница?

Со зверем Миха разминулся. Тот бродил где-то рядом, но не настолько, чтобы возникло желание убраться. Наевшись — сырое мясо оказалось не таким уж и отвратным — Миха закрепил остатки туши меж ветвей. Сам же устроился чуть выше. На сей раз сон был более ясным, чутким. Миха привыкал к лесу, и уже мог различить отдельные звуки его. Утром он спустился к роднику, разбитому свиньями. Но вода была холодной и чистой.

Мясо — свежим.

Жизнь почти нормальной. Вот только один вопрос мучил: а дальше-то что?

И дальше держаться родника, охотясь на свиней и прочих копытных? Ночевать в кронах деревьев? Жрать сырое мясо, окончательно утрачивая тот слабый налет человечности, который еще оставался?

Дикарь внутри не имел возражений.

— Это неразумно, — сказал Миха, пусть даже дикарь понимал его без слов. Но почему-то вдруг стало страшно, что он, Миха, опять разучится говорить.

Сложно ведь.

Слова неудобные и язык неповоротливый, да и за зубы то и дело цепляется.

— Лес. Деревья. Лиственные. Будет зима. Листья свалятся, — он поднял один, который еще оставался зеленым. — Снег. Холод.

Дикарь согласился.

Снег он не любил, холод тем паче. И внутри появилось ощущение тепла и огня. И укрытия. То есть, Михе предлагают найти какую-нибудь пещеру, в которой можно развести костер и пережить зиму?

— Нет, — Миха покачал головой. — Надо к людям.

Вот этого его желания дикарь не разделял категорически. Племя — это одно, а люди — совсем другое. Злые. Опасные. Коварные. Приносят дары, а потом ловят.

Сетями.

Запирают в клетки. Везут. Дают воду. От воды сон. И голова болит.

— Значит, тебя так поймали, — Миха присел на пенек. — Ладно, а племя твое где?

Ответ был весьма сумбурным. Где бы племя ни было, но добирались к городу долго, большей частью по воде. А до этого еще была дорога.

— Отличные ориентиры, — язык вернул былую подвижность. — Дорога и лес. Ладно. Тогда попробуем иначе. Выйти к людям. Найти кого-то, кто разбирается в окрестном мире. И узнать, где водятся подобные тебе. Или нам.

План выглядел совершенно бредовым, но альтернативой пока представлялась та самая, еще не обнаруженная пещера, с туманной перспективой постоянной в ней прописки.

— В конце концов, — Миха вытер лицо ладонью. — Сначала мы уберемся как можно дальше отсюда.

С этим дикарь согласился.

Только сперва потребовал снять поросенка.

Мясо еще не испортилось, но судя по тому, как весело припекало солнце, долго оно не протянет.

— Вот. Люди нужны. У них соль. И инструменты. Оружие опять же.

Правда, что-то подсказывало, что местные не настолько альтруистичны, чтобы взять и просто так поделиться с Михой, что солью, что инструментами.

— Будем решать проблемы по мере их появления, — Миха вскарабкался на дерево и стащил остатки добычи. — А все одно, с огнем решить надо. Не дело это — грызть сырое мясо.

Дикарь заворчал.

Лично его и сырое вполне устраивало.

Верховный смотрел на раба, лицо которого закрывала маска. Раб еще дышал. Грудь его вздымалась и опадала, и казалось, что с каждым вдохом она опадала все сильнее. Из тела уже ушла сила, а теперь уходила жизнь, медленно, но верно. Сопротивляться он не пытался.

Верховный нарочно не стал связывать.

Когда же грудь замерла, Верховный потянулся было к маске, но ощутил жар, исходивший от неё, и руку убрал. Меж тем кожа раба потемнела, покрылась мелкими трещинами, а после и вовсе тело осыпалось прахом, оставив на камнях лишь маску.

— Боги, — Верховный осенил себя знамением. И привычно забормотал молитву, правда, ныне она не приносила успокоения.

Маска же лежала.

И втягивала в себя пепел. Минута-другая, и на полу не осталось ни крошки, золотые же веки распахнулись, и на Верховного уставились алые полные истинной ярости глаза.

Ноги сами подломились, и Верховный растянулся на камнях, дрожа от страха и предвкушения.

Удалось!

Он принес и мажьи камни, но те маска выпила в одно прикосновение, однако ничего-то больше не произошло. И тогда он решился привести ей правильную жертву.

— Встань, — голос раздался в голове. — Подними.

Прикосновение чужого сознания обжигало. И Верховный поспешил подчиниться высшей воле. Маска, устроившись на стене, прикрыла глаза.

— Завтра. Еще. Приведешь. Сильную кровь.

Верховный поклонился.

— Уходи.

Он отступил.

— Возьми.

Верховный сперва не понял, о чем речь, но взгляд его сам зацепился за камень. Невзрачный мутный, темный, будто оплавленный кусок стекла, размером с кулак младенца, лежал там, где еще недавно находилось тело. С трудом наклонившись, Верховный поднял этот странный дар.

— Слабый, — сказала Маска. — Завтра. Двух. Служи верой.

— Да будет так, — губы дрогнули. — Во славу Империи!

— И солнца.

Камень Верховный стиснул в кулаке. Так и держал его, не выпуская, пока не оказался в собственных покоях.

На людей Миха наткнулся случайно.

Шел себе.

И шел.

День за днем, стараясь особо не задерживаться на одном месте, а то кто их, магов, знает. И дикарь был совершенно согласен, что чем дальше они уберутся от города магов, тем оно спокойнее.

Первым делом он избавился от ошейника, оказавшегося на редкость неподатливым. Долго пилить пришлось, а когти у него острые. Кожаную полоску Миха для верности закопал под корнями, надеясь, что местные мхи, которые поросячьи кости сожрали радостно и с немалым аппетитом, и ошейником не побрезгуют. А он ощутил себя свободным человеком.

Миха попробовал было пройти по собственному следу, отыскать тесак, но след тоже потерялся. А тесак, надо полагать, теперь был где-то под зеленой моховой шубой. Пришлось обходиться так.

Получалось.

Осталась позади дубрава, сменившись легким полупрозрачным осинником, в котором белесыми столпами вздымались мертвые исполины. Корни их ушли в землю глубоко, и побелевшие от времени деревья казались нерушимыми. В первый раз Миха подумал, что ночевать наверху — самое оно, но стоило приблизиться к мертвому дубу, коснуться гладкого, лишенного коры ствола, как желание подниматься пропало напрочь. Напротив, появилось неприятное чувство опасности, причем такой, от которой не спасут ни когти, ни клыки.

Миха ощутил, как волосы его поднимаются дыбом.

По спине поползла струйка холодного пота. Дыхание сбилось.

Что за дрянь?

Он огляделся.

А ведь не только дуб мертвый, но и мхи, на которых он стоит. Сухие, ломкие.

Ни зверем не пахнет, ни птицей. Вездесущие свиньи, которые, казалось, не боятся никого и ничего, и те не рисковали подходить к дереву. Миха руку убрал.

Радиация?

Возможно. Хотя тоже не понятно. Была бы заражена вся местность, а не один дуб. Впрочем, почему так, он снова не понял, но поверил.

И ночевать устроился в разбитом молнией стволе березы.

Далее осинник поредел. Деревья стали ниже и мельче, а меж лиственными то тут, то там пробивались сосны. Мертвые дубы остались позади.

Как и сам лес.

Река, которую Миха старался не выпускать из виду, разлилась, раскидала рукава притоков, меж которыми виднелись человеческие поселения. Миха как-то даже решился подобраться поближе. Просто посмотреть. В конце концов, столкновение с людьми было неизбежно, вот и нужно было понять, с кем придется иметь дело.

Что-то подсказывало, что местным деревушкам до города магов далеко.