– Ничего не получилось, так ведь?

Я притормозила, тяжело вздохнув.

– Они отказали, – я замолчала, видя, как поникла его голова. Обогнула кресло и села на корточки, взяв его руки в свои. Ладони брата были холодны как лёд, и я попробовала согреть их дыханием.

– Послушай, это не значит, что у меня не получится.

– Это уже третий отказ, – по детской щеке скатилась одинокая слеза.

– Но теперь у меня есть чёткий план. Я коплю деньги на хорошего юриста, который нам поможет. Вот увидишь, в следующий раз обязательно…

Паша выдернул руки из моих ладоней, развернул кресло и, с трудом толкая колёса по гравию, направил его к зданию. Как всегда, когда он обижался, брат замыкался в себе, не желая обсуждать произошедшее или слушать оправдания. Я догнала его и встала перед креслом, мешая проехать дальше.

– Я стараюсь! Ты не представляешь, как расстраиваюсь я, что не могу ничего сделать, – мой голос почти срывался из-за комка в горле. – Эта система… дурацкая система. Если ты в прошлом совершил ошибки, она их не прощает. Ты тоже хочешь быть как она?

Ответом мне служило молчание. Брат насупился, сжал губы и старался сдержать наворачивающиеся слёзы.

– Злишься, что я не могу тебя забрать? Что наворотила таких дел, из-за чего мне каждый раз отказывают? Если бы ты знал, как я сама себя виню! Если бы это было в моих силах, я бы душу продала, только чтобы забрать тебя к себе. Но у меня пока нет такой возможности.

Я вновь опустилась перед ним, встав коленями прямо на холодную землю. Но мне было наплевать, стоило заметить, как градом слёзы катятся по щекам брата.

– Я клянусь тебе, я обязательно тебя вытащу. Мы будем вместе, ты и я. Ведь капитан не сможет без штурмана. Ты мне указываешь путь. Иначе я потеряюсь и врежусь в какой-нибудь айсберг.

– Я не виню тебя, – его голос был так тих, что напоминал шёпот.

Я взяла его холодные щёки в руки, заставляя посмотреть на себя. Белки его глаз были красными, а на ресницах застыли крошечные капли. Как бы сейчас ни разрывалось моё сердце, кто-то из нас должен был оставаться хладнокровным.

– Ты моя семья, слышишь? Ты самое дорогое, что осталось у меня. Обещаю, в следующий раз всё получится, – я говорила так отчаянно, что это казалось мне единственной истиной. – Нет-нет, не опускай глаза. Скажи, что веришь мне.

Его подбородок дрожал, но он сдержал проступающие слёзы как самый настоящий мужчина. Сейчас он был так похож на нашего отца. Те же нахмуренные брови и тонкие, плотно сжатые губы, и взгляд такой серьёзный, такой взрослый и осознанный. Паша закивал и протянул раскрытые руки, в объятия которых я тут же упала. Мой несчастный маленький братик. Сколько горя и испытаний выпало на его хрупкие плечи.

Я не раз корила себя за то, что в момент трагедии меня не было рядом. Не знаю почему, но мне казалось, что, не сбеги я в тот вечер из дома, родители остались бы живы, а Пашка здоров.

Моя ошибка, это была целиком моя ошибка. И то, как я повела себя с отцом, и то, что сбежала, бросив семью. И теперь только в моих силах исправить все промахи и склеить то, что оказалось разбитым на тысячи кусочков.

– Тебя обижают? – я подтолкнула кресло ко входу. Скоро в интернате должен был быть обед. – Ты скажи. Если что, я за тебя кому хочешь шею намылю.

– Да нет, – неохотно ответил Паша. – Я и сам могу.

– У тебя сидушка истрепалась, в следующий раз привезу хорошую. И свитер весь в затяжках. Где тот, с котом, который я привозила в прошлый раз?

Брат молчал.

– Что, отобрали?

Так бывало уже не раз. Дети, не избалованные вниманием и подарками, видя какую-нибудь красивую вещь, могли и отнять у того, кто был их слабее.

– Так, поговорю с директрисой, – я нахмурилась. – Ты сам должен был сказать Анжелике Егоровне, что у тебя отняли свитер. Или они так и будут делать постоянно. Кто это был? Олег со своей компанией? – молчание брата подтвердило мою догадку. На пару лет старше моего Пашки Олег представлял из себя что-то вроде малолетнего главаря интернатовского ОПГ. Собрал вокруг себя шпану, постоянно задирал слабых и маленьких, девчонкам тоже доставалось. А уж ребёнок-инвалид для него и вовсе был лакомым кусочком.

– Не надо! – запротестовал Паша. – Потом у меня проблемы будут.

– А сейчас не проблемы?

– Сейчас он хотя бы не дерётся.

– Вот что, когда в следующий раз приеду и узнаю о чём-то подобном, – я вздохнула, покачав головой. По правде, что я могла поделать? Пожаловаться и выслушать от директрисы всю ту же отповедь про бедных несчастных детей, которым и так в жизни пришлось несладко? Вряд ли мои жалобы могли на что-то повлиять, но от этого желание защитить брата никуда не девалось.

Я расцеловала Пашку и отпустила его в столовую, проследив за ним до поворота, и только потом вышла из здания. Каждый раз сердце щемило так, будто прощаюсь навсегда. Хотелось бы остаться подольше, но надо было ещё заскочить домой до вечерней смены в ресторане, а ехать до Петроградки около часа. В транспорте снова усталость дала о себе знать, я клевала носом всю дорогу, то и дело проваливаясь в беспокойную дрёму, а до квартиры шла в полусне.

– Смотри какие фотки получились, – Юлька развернула ко мне ноутбук, как только я вошла в комнату. – Кла-а-ассные!

Я подошла поближе, чтобы разглядеть. Около недели назад Юлька попросила попозировать меня для страницы фем-сообщества, который она курировала. Их модель заболела в самый последний момент, а я была рядом и согласилась подстраховать. Все предупреждения о том, что из меня ничего путного не получится, были отметены. На лицо наложили абстрактный макияж, обрядили в мешковатые одежды и сделали, кажется, тысячу фотографий. Получилось и правда неплохо. Вот только в девушке на фото было трудно узнать меня из-за всей косметики, которая скрыла черты лица. Но картинка была яркой и мне даже понравилось то, как я выглядела на ней.

– Что пишут? – я посмотрела на зашкаливающее количество лайков.

– Ну, как обычно, – Юлька махнула рукой. – Понабежали тролли и мамкины сексисты. «Бабе место на кухне» и прочая ерунда. А пост о домашнем насилии, между прочим. Зато тут такая дискуссия! Как раз то, что нам нужно, чтобы привлечь внимание.

Я только молча кивнула. Вся эта феминистская тема, которая так волновала Юльку, была мне глубоко безразлична. Я не спорила с ней, но и не особо поддерживала. А вот с Машкой они ввязывались в ожесточённые споры. У них были совершенно противоположные взгляды на роль женщины в обществе, а я не раз выступала в качестве рефери, когда споры грозили перейти в настоящий мордобой.

– Будут ещё несколько постов с твоими фотографиями. Если что, можно будет ещё сделать. Ты же не против? Заработаешь пару тысяч.

– Ладно, – я сняла одежду, в которой ездила к брату и переоделась в свежее.

– Не пойму, чего ты не сделаешь себе портфолио? – спросила Юлька, осматривая меня с ног до головы. – У тебя бы неплохо получилось. Ты и тощая как нужно для модели. И глазищи такие на пол-лица!

– Во-первых, я уже старая для модели, – я встряхнула волосами, собирая их в хвост. – Мне целых двадцать три года, почти пенсия по их меркам. Во-вторых, тощая я не от хорошей жизни. А в-третьих, времени мы убили на съёмку целый день, а заработала я как за полсмены в ресторане.

– Но тебе же понравилось.

Я на секунду задумалась. Вспомнила наши дурачества перед камерой и примерки одежды, пробы макияжа и поз. Я даже сама попытала снимать, и вроде вышло не так уж плохо. Всё это было даже весело, совершенно непринуждённо, и время пролетело как один миг.

– Ну, это было интересно. А чего ты Машке не предложишь? У неё же внешность классической русской красавицы. Такую и камера любит, и в целевую аудиторию попадёт.

– По идеологическим причинам. Ходячая мизогиния. Она считает, что нужно найти богатого мужика, выйти за него замуж и жить за его счёт. Кстати, сейчас она как раз поехала на свидание с таким вот. Всё утро марафет наводила. Мажор какой-то, заехал за ней на гелике.