Так получилось.
Все эти безотказные телки - они как бы не про «ждать, писать и молиться богу, чтобы отвел вражескую пулю». Они про инстинкты и физиологию, про чистое, незамеченное удовольствие, после которого в душе так же пусто, как и в яйцах. А эта мелкая с ее влажными влюбленными глазами - она про другое, что ли.
— Тебя как зовут? - нарушаю тишину, потому что она начинает откровенно дергаться на каждый звук.
— Вера, - не отворачиваясь от окна, отвечает девчонка. - А тебя?
— Макс.
Я замечаю, как она очень старается подавить улыбку, но уголки ее губ предательски ползут вверх. И хоть она старательно прикрывается рукавом, даже в огрызке зеркала я хорошо вижу, что улыбка у нее милая, с полным комплектом ямочек на щеках. Именно милая, глядя на которую невозможно не улыбнуться в ответ.
Наверное, мои имя входит в тройку ее любимых. Может, даже Номер один. Или она с подружкой на святки что-то такое нагадала - не удивлюсь, если это романтическое создание что-то такое обязательно чудит каждый год.
— Мне очень жаль, - наконец, говорит Венера. - Я не подумала. Выгляжу, наверное, очень глупо.
— Ага, - охотно соглашаюсь с ее самокритикой. Не та ситуация, когда нужно облегчать задачу. - Послушай, ребенок. Не прими за мораль от взрослого дядьки, а просто послушай, что я скажу. В мире полно моральных уродов. И я один из них, если «по-чесноку». Но меня не вставляет разводить испуганную мышь на секс только потому, что она вовремя не включила мозги. А есть те, кого это точно не остановило бы. Я уже молчу о всяких моральных уродах, которые подсыпают разную дрянь доверчивым малышкам вроде тебя, чтобы потом иметь неограниченный доступ к бесчувственному телу.
— Пожалуйста, прекрати. - Она прячет лицо в ладонях.
— Мозги в общем включай, - заканчиваю я. Терпеть не могу пафосный шлак, но тут без этого было вообще никуда.
— Можешь быть уверен - это лучший урок на всю жизнь, - бормочет из-за пальцев. Всхлипывает. Начинает дрожать.
Я молча протягиваю через плечо пачку бумажных салфеток.
Она в ответ демонстративно достает такую же из своей сумки.
— Не такая уж я бестолковая, - как будто в пику мне. Громко сморкается.
Я ржу от этого звука - такая мелкая, а трубит как слон.
Лента автомобилей продвигается еще немного вперед и я, пользуясь возможностью, перестраиваюсь в соседний ряд, чтобы свернуть направо. В сторону той кондитерской, где на меня свалился этот веснушчатый геморрой. Девчонка замечает изменение маршрута и беспокойно ерзает.
— Ты, вроде, так и осталась без рожка? - напоминаю утреннюю сцену и она, немного нахмурившись, напрягает память.
К месту назначения приезжаем минут через пятнадцать.
Помогаю ей выйти из машины, даже галантно распахиваю дверь внутрь помещения.
Усаживаю за стол (по иронии судьбы - тот самый, за которым сидела роскошная брюнетка), подзываю официантку и жестком предлагаю взять заказ у Венеры. Она стеснительно мнется, но все же озвучивает порцию клубничного мороженого. Двойную.
Я снова смеюсь, и на этот раз она слегка оттаивает.
— Здесь правда очень вкусное мороженое, - пытается оправдаться девчонка.
— Верю. - Себе беру только американо.
Внутри довольно прохладно, поэтому Вера снимает пальто, но накидывает его на плечи вместо того, чтобы повесить на вешалку. Что-то набирает в телефоне, и только потом с извиняющимся видом кладет его на дальний край стола.
— Это сестра, мы с ней договорились быть на связи. На всякий случай.
Язык так и чешется сказать, что хотя бы об этой предосторожности она подумала, но решаю помалкивать - на сегодня ей уже точно хватит морали на будущее. Если так ничего и не поймет - я в любом случает об этом не узнаю.
— Чем ты занимаешься? - На этот раз Венера сама пытается завязать разговор. - Просто… Ты знаешь, что я танцую, а я о тебе совсем ничего не знаю.
— Может, не нужно и начинать узнавать? - пытаюсь гладить отказ шуткой. Не говорить же этом перепуганному ребенку, что я убиваю людей за деньги. Даже если это плохие люди. И даже если это совершенно законно.
— Хорошо, прости. - Она смиренно кладет на стол кончики пальцев и садится совершенно ровно, как будто кто-то приколотил ее к невидимой доске. - Если у тебя планы, то можешь… - Кивает себе за спину. - Я взяла кошелек, так что…
— У меня есть планы, да, но они подождут.
Хотя, какие там к черту планы? Устал - физически, морально. Нет никакого настроения корчить из себя классного парня ради разового перепихона. Выгуляю ребенка и поеду домой - спать. В конце концов, подрочу на сон грядущий.
— И где ты танцуешь? - Нужно все-таки поддерживать разговор.
— Спортивная школа номер тридцать шесть. И еще я там преподаю уроки танцев.
— Такая маленькая, а уже целая училка.
— Звучит как издевка, - снова хмурится она.
— Звучит как похвала - я вот с детьми вообще не умею находить общий язык. - Вспоминаю как однажды один мой теперь уже бывший друг оставил на меня брательника-трехлетку, и за те два с половиной часа я успел возненавидеть все человечество в лице одного вечно ревущего засранца.
— Достаточно просто один раз показать кто главный и тогда все очень просто.
Она определенно в своей стихии - даже не замечает, как начинает рассказывать о буднях танцевальной школы, о своих ученицах, об их родителях, о том, что мечтает однажды сама танцевать на большой сцене. Трещит без умолку. Обычно меня раздражает такая болтовня, но то ли настроение подходящее, то ли девчонка - прирожденная рассказчица, но я сам не замечаю, как потихоньку включаюсь в разговор.
И только когда она выскребает из креманки последние лужицы растаявшего мороженого, до меня доходит, в чем дело.
Какой бы несуразной, странной и наивной она ни была, именно вот так - в моем больном воображении - и должна выглядеть «нормальная жизнь». Образно, конечно, но я бы хотел, чтобы в моих серых междувоенных буднях был такой ванильный островок. Типа, вот я вернулась оттуда, где было «горячо и опасно» и есть кому позвонить, с кем просто тупо поговорить обо всем, а не только о стволах, гонорарах и бабах.
Ну или второй вариант - я начинаю чувствовать приближение старости и становлюсь сентиментальным.
— Еще хочешь? - предлагаю ей, но Вера протестующе машет руками. Если скажет, что бережет фигуру - снова буду ржать.
Но девчонка не говорит, оправдывается тем, что не хочет простудить горло и выпасть из рабочего и учебного процесса.
— У меня роль в постановке. - Почему-то она говорит об этом шепотом. - Ничего особенного, буду вторая слева в третьем ряду. Но это очень важно для меня.
— А что за постановка? - Хочу подыграть ей и тоже перехожу на шепот.
— «Щелкунчик».
— Может и дату скажешь?
— Двадцать третьего марта в восемнадцать тридцать. - Планетка настораживается. - Ты придешь? Правда?
У нее такое лицо в этот момент - как будто взяла главный приз.
Должно быть, сама н понимает, что все это время продолжает облизывать ложку на которой уже не осталось ни капли сладких сливок, но с моей стороны голодного мужика, который на три месяца забыл, что такое секс, ее губы с маленькими естественными трещинками, плотно обхватывающие железо, выглядят как одна сплошная провокация.
Теперь приходит моя очередь ёрзать.
И, наверное в отместку за то, что ей - пусть и не нарочно - все-таки удалось меня возбудить, откидываюсь на спинку стула, и с насмешкой вдребезги разбиваю ее мечты:
— Пфффф… Где я - а где балет. Это просто для поддержания беседы, планетка, вообще ничего личного. Сорян, но ты… как бы помягче выразиться… В общем, не мой типаж. И, как бы там ни было, не моя возрастная категория. Найди себе сверстника.
Она разочарована. Румянец, который расцвел на ее впавших щеках, внезапно сходит на нет. Но она все-таки спокойно кладет ложку в креманку, промокает губы салфеткой и, глянув на часы, говорит самым невозможно обиженным тоном:
— Прости, что испортила вечер. И что оказалась не в твоем вкусе. И что пришлось потратиться на развлечения для малолетки. Можно я подожду на улице? Нужно позвонить сестре, потому что конспиративные смайлики для нее у меня как раз закончились.
