Живая волна разделилась на две части, обтекая Антона как нечто неживое: столб или дерево. Ни одна шавка им не заинтересовалась, ни одна даже не притормозила на пару секунд, чтобы поднять лапу и отметиться на странном встреченном существе. Просто промчались мимо и исчезли, как и ни было.

– К чему бы это?

Мякиш давно понял, что всё эти последние дни – к чему-то, но собрать всё в единую картину не удавалось. То ли вообще мозг человеческий слабоват и неприспособлен к уяснению мироздания во всем блеске и ужасе, то ли персонально у него подкачал.

Дни… Сколько их прошло, кстати, с момента, когда он очнулся на телеге Харина? Столько всего произошло, а оказалось, что упаковано всего в девять дней. Верно. Сейчас как раз и шёл вечер девятого, если он ничего не перепутал.

Прислушавшись, Антон понял, что собаки бежали не сами по себе, по своим срочным или не очень делам, а спасались от чего-то. И теперь это неведомое приближалось, гулко ухая по улицам впереди. Механически ровные, жутковатые удары сотрясали землю под ногами, упрямо говорили, что противник – а кого здесь ещё встретишь, не друзей же? – весьма и весьма увесист. Счёт, пожалуй, шёл на тонны. Вряд ли с меньшим весом получалось бы так топать, чтобы даже стёкла в тёмных окнах начали мелко дребезжать при каждом шаге. Потом ровный гул превратился в дробный перестук, всё такой же тяжёлые, но издаваемый не одним существом, а несколькими.

Страшно не было. Если нет смерти – чего бояться?

А вот попасть под неведомый каток не хотелось. Лишние задержки, пустые хлопоты, а там и казённый дом не за горами. Дальняя дорога уже пройдена, поэтому стоило стать мудрее. Вот он и стал: Мякиш отошёл сперва к бордюру, потом – по узкому тротуару – к стене ближайшего дома. Остановился и ждал.

Из-за поворота появился Харин. Он опирался на всё тот же багор, длиннее его и так немаленькой фигуры, как на посох. Шаг его был тяжёл, но не настолько, чтобы сотрясать землю и дома, нечто массивнее двигалось за ним.

– Беги, паренёк, – буркнул Харин. – Беги. Уже близко.

И Антон побежал, если это беспомощное ковыляние мёртвого тела на негнущихся распухших ногах вообще можно было назвать бегом. Оглянулся только раз: Харин уже преодолел почти всю улицу, а за ним ползли в снежной пелене огромные фигуры всадников, нечеловечески огромные, гораздо выше, чем смешные человеческие жилища. Головы их уходили в небо, прятались в низких плотных облаках, можно было рассмотреть только коней и ноги в стременах, костлявые великанские руки на поводьях, а дальше всё терялось и расплывалось в пространстве.

За всадниками уже ничего не было. Всё словно сворачивалось там, куда наступали копыта, рулоном, ковром, захватывая, сминая и превращая в ничто дома, столбы, снег, саму ткань мироздания, запрещая ему быть. Клубящаяся темнота поглощала всё.

Антон рванул дальше, уже не оглядываясь. У него была цель, это и спасало.

Он свернул в первый попавшийся двор, пробежал его насквозь, огибая засыпанные снегом деревья, кирпичный кубик трансформаторной будки, давно брошенные качели и стоящие полукругом скамейки, нырнул в открытую калитку. Следующий двор, почти близнец предыдущего, ещё один и ещё. Он пронзал эти дворы один за другим, нанизывал их на почти прямую пику своего маршрута. Куда? Куда-то.

При каждом шаге гигантских коней земля вздрагивала, но бегу это не мешало. В конце концов Антон выскочил на ещё одну улицу, заметно уже той, с которой свернул по велению Харина. Осмотрелся. Побежал дальше, поворачивая, не разбирая дороги, просто чтобы оказаться подальше от поедающих пространство чудовищ.

– Тётя Марта. Билет. Уже близко.

Многоэтажные дома давно остались позади, теперь он бежал по засыпанным снегом улицам домишек, раньше гордо называвшихся «частным сектором». Голые ветви деревьев за низкими оградами из дощечек, гаражные ворота, сараи, узкие, но высокие скворечники туалетов во дворах, сами дома – до боли похожие на тот, где он вырос, где жила бабушка и Хуан-Мануэль, на жилище Десимы Павловны. Но – другие.

Он сам не мог сказать, в чём отличие. Людей не видно? Ну так почти ночь.

Антон свернул с середины улицы: он так и держался этих середин, всё же снега там меньше, преодолел сугроб у забора первого попавшегося дома, стоящего не в глубине сада, а вровень с оградой, тёмными окнами к дороге. Остановился и понял, в чём оно, отличие: а не было никакого дома, сада и прочих, казавшихся объёмными и вещественными, признаков жизни. Тонкая, словно картонная стена, за которой клубилось всё то же пугающее ничто, будто четыре всадника уже прогулялись по дворам, оставив дешёвые декорации как ограждение улиц.

Или как направление побега для него – заранее спланированное, без вариантов.

– Взял бы «Дыхание Бога» – и горя не знал, – раздался из ниоткуда голос Бенареса Никодимовича, привычно насмешливый. – Деньги были бы, власть, сила. А нет так нет, теперь вот бегай, как дурак, понимаэш-ш-ш…

Шипение подхватил ветер, как собака ловит брошенную хозяином палку, и унёс в летящий отовсюду снег.

– Побегаю, – ответил миражу Мякиш. – Уже близко.

Он проверил ещё несколько домов: и на этой улице, и на соседних – всё те же плоские имитации жизни, антураж неснятого фильма. Подёргал нарочно ручки калиток, пнул ногой заборчик. Всё словно цельнолитое, даже не металлическое – из жёсткой резины, не открыть, не сломать, не отщипнуть ни кусочка.

– Куда? – спросил он, остановившись. – Мне даже неинтересно: зачем, весь вопрос – куда?

В конце улицы, образуя тупик, стоял боком странный дом из жёлтого кирпича с красноватой крышей. В голове Антона сразу всплыло прочитанное где-то слово «инсула», но сразу ушло – то, вроде как, многоэтажное строение. Тогда уж домус. Усадьба, но не дворец. Глухая торцевая стена, окна только на фасаде. За первым этажом угадывалось в буране продолжение дома, ограждённый стенами внутренний дворик, вероятно.

Страннее и чужероднее этого здесь могла бы быть только летающая тарелка, весело мигающая огнями инопланетных технологий.

– Наверное, это и есть ответ, – сказал Мякиш и выплюнул в снег выпавший зуб. Пошевелил языком, распухшим, заполнившим весь рот. Вывалилось ещё два резца – теперь он мог бы шепелявить не хуже господина Ерцля. Вытянул указательный палец и ткнул им в десну. Теперь отвалился сам палец, хрустнув сухой веткой, упал куда-то под ноги.

Антон пошёл к дому, ощущая, что до полного распада остаются считанные минуты. Тело давно было мёртвым, настал черёд расстаться с ним вовсе.

Жалко?

Жалко… Или нет. Вопрос возможности передвижения, не более.

До двери, поднявшись по трём невысоким ступеням крыльца, он добрался, когда левая нога уже переломилась где-то в районе лодыжки, треснула, оседая в ботинок так кстати ограбленного доктора. Тело едва не рухнуло на спину, но Антон успел ухватиться за дверную коробку и втащить себя, забросить через порог.

Там он рассыпался на части, как разваливается плохо собранная игрушка, если её с силой бросить о пол. Одежда худо-бедно помешала разлететься по углам, но как единого организма – его больше не было.

– Ну ты даёшь, мальчик! – удивлённо сказал кто-то. – Красиво зашёл. Поднимайся, я рада таким гостям.

– Э-о-у… – с трудом произнёс Мякиш, лежа лицом в пол: он даже не видел, кто с ним говорит, а шея больше не крутилась. Женщина. Судя по голосу, нестарая. И насмешливая.

– Не могу? – звонко рассмеялась она. – Ладно… Вставай, вставай, любое тело – всего лишь одежда. Пришло время сменить наряд, мальчик.

«Какой я, к чёрту, мальчик?!» – возмутилась где-то внутри Антона его хмурая недоверчивая часть, страдающая, к тому же, изрядной и никому не нужной склочностью.

«А ведь да! – это уже вступило другое, куда более мудрое существо, живущее там же. – По сравнению с ней мы все – мальчики. Те, кто не девочки, конечно».

– Нет, если есть желание – поваляйся пока на полу. Надоест, сам встанешь.

– А-о-е-о, – откликнулся он. Нос хрустнул и сдвинулся набок.