В целях повышения благосостояния жителей карантинной монархии последнего штамма.

– Слышь, чё, Антон Сергеич… – шеф успел навести себе чашку растворимого кофе, пахнущего горячими носками, и теперь блаженно прихлёбывал оное. – Сейчас полиция приедет, надо бы того… Согласовать позицию.

Мякиш сонно осмотрелся по сторонам.

– А Элла что ж, не приехала? Вы так орали, я уж думал, через десять минут прилетит. На метле.

Шеф грустно хмыкнул.

– Не приехала. И уже не… прилетит. А вот полиция – да, с минуты на минуту.

Он щёлкнул пультом отключая звук телевизора, отпил ещё кофе.

– Сейчас бы выпить, – с неожиданной тоской продолжил начальник. – А что, осуждаешь?

Антон слегка замялся, потом сказал:

– Я однажды в книжке прочитал размышления на эту тему. Ну, про выпивку. Мне очень понравилось, только на деле пока применить не могу – забот слишком много. Там вот чего писатель насочинял: я на память дословно не помню, но в общих чертах. Особая четкость, которую приобретает окружающая среда после первой же рюмки, и дальнейшая пелена, окончательно скрывающая мучающий человека мир в конце приема спиртного, представляется ему наиболее удобным методом сублимации счастья. Современная медицина разработала ряд способов временного купирования тяги человека к счастью, связанных с настигающей пациента карой за употребление алкоголя. Не понимая, что закрывает бедному пациенту путь в правильном направлении, врач применяет весь арсенал имеющихся у него средств, чтобы заставить человека перестать пить. Прекрасной аналогией таких методов служит отрубание пальцев начинающему художнику, чтобы воспрепятствовать ему рисовать. При желании, он, конечно, может держать кисть во рту и с грустной собачьей улыбкой делать вид, что чистит ею обувь, когда его касается суровый взгляд хозяина положения.

– Сильно изложено. А дальше?

– Могу и дальше. Распространенное мнение, что алкоголики – пустые никчемные люди, верно, только если считать, что выполнение желаний общества важнее удовлетворения потребностей самого человека. Иначе очевидно, что социум карает за попытку бегства из него, одновременно предоставляя возможности и инструменты, продающиеся в каждом продовольственном магазине. Парадоксальность этого легко объяснима: на самом деле, всем абсолютно все равно, что именно происходит с вами и кем-либо другим, главное, умудряться сохранять видимость подчинения. Ни в коем случае не оправдывая алкоголизм как социальное явление и пагубную зависимость, следует все же принимать во внимание его смысл и транспортную функцию переброски личности в иную реальность.

Анатолия Анатольевича слегка накрыло. Он смотрел на Мякиша, забыв про чашку в руке и не мигал.

– Я ж не только туалетной бумагой могу торговать, читаю вот кое-что. Только это никому не нужно в наше время.

– Вот и правильно, что ненужно. Развели философию на ровном месте, когда любой деревенский мужик знает, что бухать лучше, чем не бухать.

В дверь коротко постучали, потом, не дожидаясь ответа, открыли и зашли двое плотных мужичков. Несмотря на вполне цивильную одежду, лица их несли нестираемый отпечаток казённой службы. И в глазах было тоже что-то характерно полицейское. Да и похожи друг на друга, хотя один явный кавказец на вид, с узким лицом, тёмными волосами и мощным носом, а второй вполне себе славянского облика.

– Капитан Камаев, уголовная полиция. Это инспектор Дрожкин, он со мной, – представился темноволосый и шмыгнул своим замечательным носом. – Мы проводим расследование обстоятельств смерти гражданки Фойштейн, Эллы Аркадьевны.

– Э-э-э, – не очень официально, зато честно ответил шеф. – А мы при чём?

– Ваш сотрудник присутствовал при последнем разговоре с покойной? Будет свидетелем, – ответил капитан, садясь возле стола. Его подчинённый уже достал блокнот, ручку и приготовился вести протокол.

– Но я ничего не понял, – продолжил Анатолий Анатольевич. – Мы из здания не выходили, как это связано с её смертью? Вы же по телефону не объяснили.

Камаев снова шмыгнул носом. Похоже, осенняя погода успела одарить его чем-то вирусным на всю катушку. Дрожкин пока держался, но вид у него был тоже не очень здоровым.

– Покойная после разговора с вами спустилась вниз, гараж у неё был возле дома. Написала записку, в которой прямо обвинила вас, Анатолий мнэ-э-э Анатольевич, в ложном обвинении. Завела машину, не открывая ворота, и отбыла, как говорится, в мир иной. Рассказывайте подробности разговора!

Завершение разговора с полиционерами удивило не только их самих: в силу опыта оба видели и не такое, надо полагать, но и Мякиша. Шеф, сперва довольно покладистый, отвечающий на любые вопросы, через час вспылил и начал буквально выгонять капитана и его помощника из офиса. Камаев отнёсся к этому достаточно спокойно, а вот инспектор аккуратно положил на блокнот ручку, встал, обошёл стол и, не говоря худого слова, врезал Анатолию Анатольевичу под дых. Тот согнулся, едва не таранив лбом столешницу, задохнулся, побагровел до вовсе уж страшного оттенка красного.

– Достаточно, господин капитан?

– Вполне, инспектор, вполне. А у вас, господин Мякиш, нет претензий к нашему проведению расследования? Вопросов? Соображений по сути?

Антону было плевать на судьбу шефа. Нет, если бы тот прямо здесь откинул коньки, пришлось бы искать другую работу, что не радовало. Но в целом, начальник сам напросился на побои.

– Нет, господин капитан. Я лично понятия не имею, почему Элла воровала вещи. Психическое расстройство, полагаю, а это уже к медикам вопрос.

– Ага… Дрожкин, отметь в протоколе. А вот эта видеозапись с камеры наблюдение, как вы её объясните? Выходит потерпевшая, а через порог переступаете уже вы.

– Шеф… Анатолий Анатольевич же подтвердил, что меня не могло быть на этаже. Тем более, в его кабинете и приёмной.

Багровый, хлопающий глазами шеф, сделал несколько вдохов, напоминая выдернутую из воды рыбу, потом просипел:

– Не было его тут, не было! И меня не было! Вызывайте экстрасенсов, дубины…

Капитан Камаев встал, но, против ожидания Мякиша, бить шефа не стал. Просто стоял, заложив руки за спину и покачиваясь с одной ноги на другую, будто делал комплекс упражнений неведомой гимнастики. Или просто хотел отлить.

– Придётся вас, Анатолий мнэ-э Анатолиевич, забрать в управление для более подробной беседы. Нечисто у вас тут дело, клянусь жетоном. А к вам, Антон…

–…Сергеевич.

– Да-да. Так вот, к вам претензий пока нет. Подпишите протокол и можете быть свободны.

Так офис «Продавана» остался этим ранним утром без руководства.

Шефу дали одеться, руки не выкручивали, но, судя по позам обоих оперативников, пасли плотно и на любую попытку куда-нибудь испариться, били бы коротко, но болезненно.

Мякиш вернулся к себе в кабинет и плюхнулся на кресло. После разговора с полиционерами желание почистить зубы из нормального гигиенического позыва переросло в болезненную потребность. Он решил поискать в столе хотя бы жевательную резинку: а вдруг где завалялась, чем чёрт не шутит?

Как немедля стало ясно, нечистый действительно был скор на иронию. Правда, к жвачке это отношения не имело – в верхнем ящике стола, небрежно брошенная на пачку ненужных счетов-фактур, валялась связка ключей. Броского брелока шефа с изображением глаза с ними не было, но характерный ключ от сейфа – длинный, с двусторонней бородкой – Антон узнал сразу. Кроме того, там были открывалки приёмной, кабинета и даже личного сортира Анатолия Анатольевича в углу кабинета. Полный набор символов власти в «Продаване». Скипетр и, мать его, держава.

Имелась и записка, как без того. Сложенная вдвое бумажка под ключами сообщала уже знакомыми по анонимному доносу на покойную Эллу буквами, что Мякиш имеет возможность заглянуть в сейф и воспользоваться «Дыханием Бога» в личных целях. Вот так вот запросто.

– Охренеть! – честно сообщил Антон пустому кабинету, мареву за окном и часам, на которых только-только наступило шесть утра.