Проходя по склонам, мыслями маг возвращался в тот миг; легко вдруг становилось от пережитого зрелища. Анариэлю многое в атрандцах было непонятно, там кипели кровопролитные войны, рождалась жизнь, вскоре становившаяся такой же холодной и жаждущей чужих потерь. До погребений Ислюфорда было рукой подать. Уже совсем близко виднелась пещера, заросшая травой и кустарниками с тех времен, когда легенды об Ислюфорде передавали из уст в уста, однако никто не переступал порог его покоя. Кровопийце, искусному обманщику удавалось провернуть удачные забавы, вертя на пальце судьбу невинных жителей недалекого городка. Ходило среди пожилых много говоров, пугающих рассказов, что дошли они и до совсем маленьких детей. И тогда все стали плотно затворять ставни, очищать свою душу от греха и подолгу не покидать дома. Одни полагали, что Ислюфорда нет и никогда не было, что успокаивало и стирало суеверность. Но, как же так оказалось, что последний осколок запрятан именно в покоях настоящего монстра?
Еще в стародавние времена, магический рубин был символом могущества и единства всех магов. Даже чернокнижники примкнули к этой идее, несмотря на вольность и свое презрение высших магов. Тогда и люди поживали спокойно, войны случались лишь по политическим раздорам, да и помочь страннику каждый был готов, не глядя на способности. Гроунстен тогда был отчужденным ото всех островом, на каком были свои порядки, да и за границы маги не лезли; впрочем, и в других землях существовали колдуны, вот только проскользнул один скандал и разлетелся он по всем империям. Тема личная, но знатные люди, решившие, что честь их оскорбили и опозорили на века, вместо того, чтобы молчать, всунулись в дела императора, и тот вывел приказ о том, чтобы уничтожить всех чернокнижников в пределах империи. Конфликт стремительно перелетал из уст в уста и постепенно дошел и до других стран. Дело людей этих было до того глупое, до того наивность провела их до суеверности, что умереть они хотели больше, чем убивать других. Гадание и привороты (позже, как выяснилось, обращалась к ним и сама жаловавшаяся дама) вскоре были смертно наказуемы. Но о тайне ее подолгу не узнавали, пока случайно не засекли у нее гадальные карты и заклинания. Маги даже думали, что не маг она вовсе, и проклятья, гадания ее были напрасны, ибо предсказывали все наоборот. Созналась она и в этом, что карты предвещали ей долгую, яркую жизнь, а спустя два дня ее повесили. После этой смерти и в высшем обществе начинались споры подолгу, а самым распространенным мнением было: «А, впрочем, госпожа Линда соврала нам и разожгла мировой конфликт, оказавшись предательницей… Не значит ли это, что не стоит убивать неповинных магов?»
Быстро история всеми забылась. Ее затмили новые лже-слухи о смертоносной силе магов и о вещи, благодаря которой вся эта нечисть могущественна и непобедима. Неужели предатели завелись и в их круге? Если это было и так, то нужно совсем закрыться ото всех на острове и ставить магический барьер. Много кораблей плыло, врезаясь об эту преграду, бомбы летели каждый час, стреляли их пушек, все перепробовали, да не помогало ничего. Проходили года, и вот как пятый пошел, а барьер все стоит и стоит. Наконец показалось, что люди смирились, и кораблей их подолгу на горизонте не было. Высшие маги, конечно, не глупые, и вышли на связь с чернокнижниками. Спрашивали у них, мол, где это люди и почему больше не нападают на них? «Да сами не знаем, — отвечали они, — мы из норы своей не вылезаем. Кто-то, как заперся в лачужках своих, так и свет больше не видывал! Но отступили они, ненавистники, по своим домам. Готовы поклясться, что на землю вашу не ступят и вреда не причинят. А вы, лучше бы нас приютили где-нибудь. Друзья все-таки! Припомните об этом и не забывайте!»
Поверили им маги и помчались на помощь, убирая барьер. Добровольцев нигде не было, потому и пришлось насильно заставлять колдунов плыть по морскому течению, пока не настигнут берега и не заберут с собой своих «друзей». И вот какая напасть вышла! Слепо доверившись, они вдруг получили сильный урон. Вновь показались воины, вскоре прозвавшиеся охотниками. И навсегда маги разорвали с чернокнижниками свои связи, ото лжи избавились.
Историю о предательстве необходимо было рассказать, иначе Ислюфорд остался бы загадочным лицом для читателей.
С тех пор, как охотники разгромили Гроунстен, отбивая сопротивление магов, чернокнижники расселились у подножья гор, в густых лесах, куда путь был опасен и сложен. Узнав о магическом рубине, главари поселений желали завладеть им, восполнив свои силы и наконец овладеть островом. Все-таки Гроунстен они прозвали своим домом, и прогоняли магов, считая их за отступников. Охотники не доходили до них, что уж говорить, если и не знали они вовсе о чернокнижниках. Вся нечисть для людей едина. Однажды собрались они все вместе, и провозгласил главарь — хилый старик: «Отвозитесь хоть кто-нибудь, кто готов погибнуть за наш род, за наше умение и честь!» Гам разнесся по всей округе. Старухи недовольно тыкали в перешептывающихся девок палками, ругаясь и показывая кулаки. Главарь грозно оглядел свой народ, нагоняя стыд на молчавших удальцов. Вдруг все замолчали в робком ожидании: из толпы показался мальчик, поднявший руку. Лица его никто не видел, черная мантия скрывала наружность. Девушка поблизости вздрогнула, быстро дергая плечо рядом стоящей колдуньи, пальцем указывая на него: «Вот же, что творит! Ты посмотри на него — вызвался, храбрец!» — съязвила она и захохотала, опираясь на плечо подруги. Позади него доносился сдержанный смех, и все вновь переговаривались. Уставившись в землю, мальчик медленно протеснялся среди людей и, когда, наконец, подошел к самому возвышению, поднял затуманенный взгляд на главаря.
— Ты! — воскликнул старик, ударяя об пол тростью. — Нам нужны здоровые воины. Что ты, сухой-худой, сделать-то можешь?
Все вокруг разразились смехом. Казалось, что даже деревья, склоняя свои ветви, тихо хохочут: каждый цветочек осмеивает и стыдит юношу. Осуждающие лица смотрели на него с насмешкой, колко язвив. Обернувшись и объяв всех своим взором так хладнокровно и сдержанно, поджимал губы, что вызвало новую волну шума и крика.
— Довольно смеху, неумехи! Он достоин уважения только потому, что вызвался постоять за род наш! А вы-то, комедию раскрутили. Вон сильные маги стоят без делу, да и помрут так, от несчастья. А ты, — обратился он снова к мальчишке, — вставай сюда, быстрее.
Пригласительным жестом старик указал на возвышение. Уверенно шагнув, юноша, вопреки всем насмешкам и возгласам, гордо оглядел народ, пожимая сильную руку главаря.
— Покажи себя! Пусть народ знает своего победителя!
— Или неудачника! — выкрикнул кто-то из толпы.
И тут черная мантия спала на плечи. Белые глаза пялились в замерших людей, усмехаясь. Юноша показал свое лицо, исцарапанное и умытое в грязной крови. Большой шрам рассекал левую щеку, на губах затянулись кровавые порезы.
— Имя? — спросил главарь.
— Ислюфорд, — тихо проговорил он, но слово в этой замирающей тишине долетело до каждого.
— Кто же его так растерзал?.. — доносился женский голос среди магов.
— Да не видно что ли, что за себя постоять не может? — пожал плечами мужчина, оглядывая его с головы до ног. — Его только магия спасет. Хотя мы, чернокнижники, не можем использовать магическую защиту… А может и повезет!
Вскоре вышли еще два парнишки. Высокие, мускулистые, Ислюфорда напротив — будто из пасти дикаря достали. Они гордо стояли перед народом, искоса смотря на низенького юношу. Крепко пожав руку главарю и разом поклонившись, воины громко и твердо провозгласили свои времена. Народ молчал, и вся природа не смела шелохнуться. По лицу Ислюфорда было не ясно, что он чувствовал. Мрачно он уставился на главаря, кивая головой его речи, и первым же рванулся с места, когда собрание подошло к концу. Никто так и не видел его. В деревне не появлялся, никого не знал, чести не имел: стерся с глаз чернокнижников. Поговаривали, что засекли Ислюфорда за встречей с главарем. Духом упавший, как представляли себе девушки, идущие мимо него, он от безысходности шел к хижине старика. Разговора не подслушали, испугались труженицы. Вот только совсем исчез он из деревни, и никто не видел, в какие земли держит путь, как снарядился, да и с речью не выступил. От старика-то толку нет что-то разъяснять — все молчит, нахмурив брови. Подолгу запрячется в своей коморке, будто выжидает чуда, да выйдет, ослепленный белым светом.
