***

Погостивши у родной сестры, Авиана застала у порога гостиной ненастного сына своего в обличии настоящего бедняка. Старая кофта висела на худых плечах, подпоясанные штаны спадали в пол, а потёртые сапоги еле выглядывали из-под них. Не стриженный давно, не чёсанный; на лице его все же выступили чувства тоски и хандры, а глаза так и вторили о скуке. С раскрытыми руками он двинулся к матери, однако в ответ получил лишь резкий отказ. Авиана оттолкнула его и робко посторонилась, будто бы страшась перед диким зверем. Черты лица ее дрожали, проскальзывал ужас неожиданности, а губы застыли на полуслове. Амери вслед посторонился, а после вновь прильнул к ней со словами лести и удивления от неподобающее отношение матушки. Все же, игра в любовь стремительно быстро закруглилась, как только сын начал отпускать слова, жалеющие свое внутреннее лицемерие. Говорил он нескоро, растягивая каждое слово, наполняя его нужным оттенком чувств. Вцепившись в ручки кресла, женщина пыталась уловить каждый жест, пусть и случайный, но она хотела разглядеть в нем значительные перемены. Сердце забилось, она трепетала в ожидании, словно пойманная птичка. Амери украдкой поглядывал на нее и иной раз замечал, как нервная дрожь пробивала тело матери. Она в предвкушении необычайного, поистине особенного слова, готова была разорвать в клочья собственного сына, чтобы не слышать наглой лжи. Монолог его мог иметь и продолжение, вот только наконец-то прозвучал колкий вопрос, заставший дрожать его в оцепенении. Деньги и упоминание о них сводили парня с ума. Было видно, насколько глубоко азарт способен погрузить грешников в бездонную яму сожаления и раскаяния. Замолчавши, он вдруг стремительно резко ступил в ее сторону. Ладони были сжаты в кулаки, а в глазах отражалась злоба и ненависть. Одним движением он схватил Авиану за волосы и скинул на пол. Он кричал, бил кулаками в стену, будто бы позабыл о матери. Глазами рыскал повсюду, а как только заметил ее движение, то тут же замахнулся и ударил по раскрасневшейся щеке. Далее женщина не могла промолвить ни слова, забываясь в воспоминаниях. Она содрогалась от страха, как и тогда; лишь румянец воспламенился на щеках.

***

— Как долго это продолжалось? — Дарья вдруг тоже перешла на шепот.

Придвинувшись к Авиане, она провела ладонями вверх до локтей и чуть сжала их. Подруга, растерянно взглянув на нее, будто бы перестала дышать. Расстояние между ними казалось столь близким, что каждый вздох ощущался на ее щеке.

— Я не следила за временем, да и на что оно мне? — голос ее дрожал и прерывался. — Наоборот сделалось бы еще хуже, если бы я знала, как тянется время.

— Ты слишком устала.

Плавно руки скользили вниз и сжали холодные ладони. Знакомое чувство вмиг овладело Авианой. Она так поджала плечи, словно ей хотелось взлететь и стремительно провалиться сквозь землю, чтобы пропасть навсегда. Дарья кротко улыбнулась, не отводя пристального взгляда со смущенных ее глаз и, словно забывшись, трепетно, еле прикоснувшись, провела пальцами по ее запястью вверх, заботливо погладила плечо, а после приблизилась к самому уху. Застыв в ожидании, Хендерсон, восполненная теплом и приятными ощущениями, робко преподнесла руку к ее плечу.

— Не доводи себя до крайней черты. Прошу, не повторяй прошлых ошибок, — сказала Дарья, стараясь звучать ласково и беззаботно, — как было тогда.

Она отпустила Авиану и, вздохнув, расстроено прикусила губу. Через мгновение лицо ее приняло равнодушное выражение. Этот момент, памятный в сердце покинутой матери, опечатался надеждой на единственное спасение. На утро хозяйке показалось странностью, что гостья ее не отзывается на приглашения к столу и беседе. Дарья сама явилась к ней и, постучавшись, настойчиво ждала у порога. Все-таки, дверь Авиана не открыла. Оставив подругу в покое, женщина более не смела тревожить ее.

Этот день породил начало многих странностей, дотронувшись и до Розалинды. Девчонка, поверившая в силы своих возможностей, желала узнать о делах на границе. На улицу ее не выпускали, и окружение было слишком сильно урезано. Хотя ей и не были известны настоящие причины, однако стремление познать их возрастало. С матерью она разговаривала нечасто, иной раз бывало, обменивались пожеланиями хорошего дня. Но каждый диалог заканчивался навешиванием новых запретов, без объяснений причин. С гостьей она пересеклась лишь раз, в коридоре, и то Авиана как-то не заметила ее. Весь день гостья тосковала в забытье.

На другой день поздним утром все собрались в гостиной. Незнакомцы вида деликатного и приличного нагоняли чувство собственной важности и огромнейшего значения. Один мужчина, высокий и довольной худой, посмотрел бы на Розалинду свысока, если бы обратил на нее внимание. Эта его особенность виднелась издалека, а одет он был, пусть и не роскошно, зато, как с иголочки. Тонкая бородка, чуть седая, будто бы делала его более возвышенным. А дамочка, так же столь стройна и на слуху благороднейшего характера, смирно сидела в креслах, неловко подбоченившись. Были и лица молодые, вовсе не знатные, но имевшие крепкие связи. Как оказалось, сама хозяйка не имела чести знать и поклоняться этим дорогим гостям от всего сердца. Восседал рядом с ней юноша на трехногом табурете. Сложив руки на груди, он со скучающим видом разглядывал круг гостей, однако колкость мгновенно протекала в его глазах, а губы расплывались в язвительной усмешке, стоило ему приглядеться к некоторым лицам. Всеми силами он удерживался за безразличие, но все же чувствовалась едкость иных фраз из его уст, пробивающих напыщенное самолюбие. Особенно навострил взгляд он на стоящую в проходе Авиану, ехидно сдерживая смех. Пару раз он обратился к рядом сидящей женщине, видимо со словами, которые она слышать не желала. Музыка сбивала иные звуки, а гулкий шум народа обострялся до предела, хоть и людей оставалось со временем не так много. Все гости прильнули к Дарье Амеан с трепетом и неким воодушевлением. Розалинда была удивлена, что мать ее пользуется спросом у юношей и сделалась желанной подругой многих знатных дам. Оставшись в углу и медленно вытесняясь народом, она незаметно очутилась рядом с тем парнем, будто бы играющим в гляделки с Авианой. Напротив него разместились на диване дети, выглядевшие необычно притихшими. В гостиной появился еще один человек, привлекший интерес Розалинды. Он тихо дремал, распластавшись в широком кресле возле самого камина. Одет незнакомец был причудливо и несколько странновато: в чудную шляпу с широкими полями, скрывавшую его лицо, и в черный потрепанный плащ. Никто не заметил появление девчонки, и лишь иногда она улавливала на себе случайные косые взгляды. Мать она уже давно потеряла из виду и была в твердом намерении покинуть созванную толпу. Вот только одно непредвиденное обстоятельно заставило ее присмотреться к тому юноше.

Как говорилось, он оставался в стороне, однако исподлобья метал насмешливые взгляды, а на лице его, пусть светлом и весьма привлекательном, отражалось отвращение к Авиане, так и не появившейся на публике. Интересный разговор донесся до Розалинды, между смазливой дамой и ним.

— У меня было такое, — внезапно сказал юноша, все ближе наклоняясь к ней. — Немного разозлился, впрочем, ты сама знаешь, какие нелетные дни в последнее время. Ладони мои вспотели и вмиг полыхнули огнем. Самым настоящим! Много я фокусов видал, но от себя не ожидал!

— Замолчи, — приказала женщина, сверля в него сердитым взглядом. — Знай, где ты находишься. Тебе, Амери, и фокусником себя называть не позволительно. Нынче это оскорбительно. Но и болтать об этом знамении не следует.

— Ха-ха, ну ты много чего скажешь! — посмеялся Амери, опершись на ручку кресла. — Да кому ты запрещаешь? Я, знаешь ли, человек свободный, но не глупый! Ну… м-м-м… Иногда глупость скажу, но не воспринимай всерьез. Все это шутка. Думаю я совершенно по-другому!

— Да кто ж поймет, что у тебя на уме, как не ты сам? — она кокетливо посмеялась, на щеках проступили милые ямочки. — Не ври уже, только народ смешишь. Всем уже давненько известно обо всем, правду ведают. А ты пытаешься их обманом вокруг пальца обвести. Знающих-то!