Чувства мешались, поддавались разуму, внушающий, что прежней близости никогда не будет, и что все, что выдает надоедливая фантазия — обман, не хуже самовнушения. Это осознание не давало ложных надежд, только исцеляло добитую рану. «Оно и лучше, — думала Афелиса, — я не могу мечтать как маленькая девочка, плакать из-за обид, из-за ненависти к своему поступку. Не могу. Способна лишь наладить с ним отношения не выше дружеских. Да, так будет разумно, так и нужно поступать, и этот мой шаг одобрила бы Хакан».

Выйдя за пятнадцать минут до четырех, она запрягла лошадь, поймала служанку, которая хотела ускользнуть, и сказала ей, чтобы осведомила Леотар о своем отьезде. На вопрос, к какому часу Диамет прибудет, и нужно ли накрывать ей ужин, она пожала плечами в ответ и тихо, про себя, выговорила:

— Ни чертям, ни богам неизвестно.

Усевшись на седле, она вытянула руку вперед, перед мордой, показывая хлыст. Лошадь махнула гривой, фыркнула и понеслась в отворенные ворота. По сторонам плыли деревья, убегали облака, а ветер ударял в лицо, что ей пришлось щуриться и сделать ход помедленнее. Темная длинная грива лезла в глаза, в стопы летели мелкие камни вместе с пылью и песком. Дышать становилось тяжело. Спустившись с холма, она затянула поводья. Неподалеку стояли маленькие, уходящие под землю дома — еще со времен охоты. Люди здесь бродили из старо прибывших, ворчали про себя да, услышав топот, гордо оглянулись. Афелиса не думала о дороге: наблюдала лишь таблички на стенах, и все вторила нужную улицу. Встречали ее по пути косыми взглядами: недоверчивыми, при этом как бы почтительными и молчаливыми. Тут странности никакой не было — часто она ездила без экипажа, стражников или Леотар. Так что удивление жителей медленно угасало. Никогда она не любила, когда за ней идет другой хвост, тем более при разговоре. Всегда это казалось еще более опасным, вопреки тому, что едет стражник. Все равно кто, главное — у него есть оружие, которые может пронзить ее, и Афелиса не успеет увернуться. Столица разрасталась, и было приятно знать, что лошадь не оступится на буграх или ямах, не споткнётся на огромных булыжниках, а будет идти по выровненной дороге. «Пожалуй, я знаю, из-за чего не могу избавиться от него, — думала она, сворачивая, — как же раньше не приходило в голову? Потому, наверное, что другие заботы у меня были. Да и когда раньше? В какое время? Никогда бы это не было уместным. И первая встреча с Ангаретом была моей ошибкой. Вернее сказать, полезным опытом и хорошим ударом по голове. Не нужно было мне лезть, куда не положено. Если бы не я, то убийства его брата не случилось бы. И зря надеялась, что забуду это. Невозможно забыть». Гнало ее горькое отчаяние. Никогда-то она не хотела выстраивать из себя другого человека, и вдруг желание появилось, когда ввернуть что-то к прежней жизни стало попросту смешным. Попытка покинуть, совладеть с прошлым тоже не увенчалась успехом. Ее держал этот человек — тот, из-за которого сыпались упреки на душу.

Долго она не пыталась понимать, обходила мысль, что нужно что-то познать, и неважно, будет ли это что-то плохое или ужасное. Теперь убежать нельзя: еще немного, и увидит она нужный дом и, в конце концов, плод своей глупости. Как стоит себя вести? Изменений-то в ней не было никаких, как ей казалось, если не учесть внешние качества. «Да и бессмысленно будет из себя кого-то выделывать. Если ему что-то не понравится, то его право. Хоть мои отстриженные кончики или тонкая кожа под глазами. Мне бы самой на него поглядеть для начала пару минут, потом собраться, осмыслить все и, спустя полчаса, можно начинать, — шутливо проговаривала Афелиса про себя, — нет. Все-таки, через полчаса я умру от нетерпения. И тут выбора нет».

Преодолев пару улиц, она так задумалась, что чуть было не упустила нужную. «Сколько же заняла дорога? И никого нет». Диамет подняла подбородок и заглянула во двор: покошенное крыльцо вело к двухэтажному дому, тропинка вилась, уходила под склады мусора, к пустующей будке, которую заглотила плесень. К забору были прижаты свежие бревна, лопаты и гора песка. За ним проблескивало небольшое окошко; виднелись лишь тюль и красный цветок на подоконнике. Где-то впереди закрылась дверь. Афелиса настороженно опустила взгляд и, следя за звуком, поняла, что шаги движутся к ней. Не успела она и взглянуть, как крикнул ей мужик:

— Кого на казнь смертную ведете, госпожа? Здесь люд мирный, извольте…

— Вы кто? — спросила она, держась за поводья.

— Да я… — он махнул рукой в сторону дома, — житель местный. Закурить вышел.

— Здесь живет Ангарет Грейнс?

— А чего натворил? — мужчина вытащил из кармана сигару, и пальцы, сжавшие ее, застыли.

— Мне нужно с ним поговорить. Скажите, пожалуйста, что его ждут. Он поймет кто.

— Выполним.

Он пошел на крыльцо и затворил дверь за собой. Афелиса слезла с лошади и стала прогуливаться, мотаясь из стороны в сторону. Из двора несло запахом лип, слышался плеск воды и приглушенные голоса за окнами. Разобрать, что говорят, нельзя. Она слышала просто человеческие звуки, которые служили признаками, что в доме, помимо того мужика, еще кто-то есть. Тревога, на удивление, ее опустила. Спокойствие осело в душе — самое приятное чувство, после которой и назревает радость того, что какую-то минуту назад ее чуть ли не охватило ужасное переживание. Афелиса отвела взгляд от двери, потом опять услышала голоса и скрип лестницы; окна были отворены. Некоторое время она их не слышала. «Мне есть, что терять. Но это никак не дотронется до него. Нужно подождать и решить, как заговорить. Поздороваться — это понятно, но что дальше? Допустить банальность? Вроде: как живешь? Как дела? Как состояние? Да, наверное, лучше так и поступить. И есть ли здесь конюшня?». Но оглядеть двор еще раз ей помешал шорох, размеренные шаги, а после — протяжный скрип и стук. Афелиса вздрогнула, как от удара, и остановилась. Из щели показалась макушка, затем и вся фигура. Ангарет шел навстречу к ней, оцепеневшей с бледным лицом, бегающим туда-сюда зрачкам, губам, застывшим на полуслове, точно больше ничего не существовало. Ни прижатых к стеклам расплющенных лиц, ни запаха липы, ни дыма из сигар, всего лишь одна Афелиса. Время, проведенное в разлуке, никуда не исчезло, оно оставалось, даже когда он подошел и, рассматривая, сдержанно улыбнулся. Руки чесались, желая прикоснуться и обнять, но все покончено. Именно на этой воссоединяющей ноте рухнул их прежний мир.

Афелиса не могла заговорить и не до конца верила, что он не простая картинка фантазии, а человек. Даже назревало ощущение, что они давно стоят друг на против друга, мнутся, сдерживая себя под напором общества, и весь шум достигает их издалека, пытающийся пробить дыру в невидимом барьере. Она сделала шаг вперед, не смотря вниз и знала, что держит ее страх. Боязнь утраты.

— Афелиса, — тихо проговорил он, улыбаясь, — какая же не случайность!

— Что?

Странно ей было видеть перед собой совершенно другого человека. Ангарет повзрослел, стал выше, строже и хранил в себе тяготы жизни, в какой не было места. Еще один шаг, и его ладони прикоснулись в ее спине, обвили в теплом объятье. Уткнулся в плечо и что-то проговорил; из крыльца послышался шепот. Он сжимал ее все сильнее и сильнее, наплевав на окружение и обращая внимание лишь на то, какой человек в руках. Афелиса приобняла его за плечи, стараясь сдерживать тревожное дыхание. Этот миг, который, навряд ли сотрется из памяти обоих, должен принести им много даров, а главное — знание того, что ничего больше позади нет.

— Как что? — он посмотрел на нее, — ты здесь!

— Зачем ты приехал? — сказала она тихо, чтобы другие не услышали, — неужели..?

— Чтобы тебя увидеть. А зачем же еще? Я знаю, что мне не следовало, что опасно. И сейчас нам лучше уйти, я раскаиваюсь! Возьму лошадь и приду. Жди здесь и ничего не говори им, — он мотнул головой в сторону дома и отстранился.

Ангарет поспешно ушел. Она стояла, опустила голову, и сжала ладони в кулак. «Почему так невыносимо? — спросила Афелиса себя, подходя к лошади, — почему я не оттолкнула? Были люди, взгляды… и я не девочка из простой семьи, не скажу незнакомцам, что это мой брат. Разве поверят эти люди в такую дружбу? Должны, несомненно. Но от слухов не отделаться. Друзья ведь так могут приветствовать друг друга после долгой разлуки, и ничего страшного в этом нет. Перетерплю. Вот и он идет». Он открыл ворота и, подправив седло, сел на него. Воротник черной его рубашки раздувало ветром; на шее блеснула серебряная цепочка. Изучающий взгляд смутил Ангарета, и он, чуть обогнав, остановил лошадь и спросил: