— Там… в том доме. Или показалось? Ладно, пошли. Не время себя накручивать.
Движения его были порывисты и резки. Ступал он с поднятой головой, не боясь оступиться. Элид плелся позади, и поравнявшись с Афелисой, тоже держал пистолет на готове: «Надо, что ли, про указания спросить?.. Кто знает, может и мирные встретятся, — сполна ощупанный страхом, он едва ли язык мог повернуть. — Лучше держаться рядом. Да. Только рядом. Если надо, то с Афелисой полезу и на чердак. Нужно дождаться». Преодолев маленькую деревеньку, они остановились у края проселочной дороги. Острые камни выступали, будто иглы, требующие случайной крови. В щелях проникла пожелтевшая трава, обвивая тропу — пленника. Анариэль обернулся и командным тоном спросил:
— Точно помнишь?
— Да, — коротко ответила Афелиса, понимая, о чем идет речь. Сдавленному мрачнотой обстоятельств не хватало воздуха: легкие трепетали, заглатывая пыль и страшную духоту. — Помню. Будем держаться у стен, на дороги не выходить. Вот там окна заделаны досками и дома стоят.
Элид, будучи жертвой давления отвратительного колорита картины, поник головой, смотря на темную, отравленную землю, и едва ли поднимал ноги. Определения такого местные «красоты» не достойны: шаткие стены чуть ли не впечатались в каменную кладку дороги, в разбитых стенках виднелись следы от выстрелов и черные пятна. Иногда казалось ей, что из какого-нибудь окна выглянет охотник с помазанной рожей и улыбнется во все зубы, чуя смерть.
— А нам долго идти? — спросил Элид тихо. — Как-то настораживает…
— Не совсем. Но покажется дорога долгой. Будем срезать. Придется переходить дороги, если хотим быстрее прийти.
— Ладно… — юноша огорченно вздохнул.
Много тупиков заставало их и разразило злость, особенно в Афелисе: тоска сильно давила на нервы. Хотелось все бросить и умчаться — неважно, что кругом опасность и за каждым неверным шагом стояла смерть. Однако, как же они промахнулись! Ни души лишней не было. Гроунстен поник в серую, холодную разруху, исключая из себя что-то живое и дышащее. Все дома были похожи друг на друга: одни пошарпанные стены, одно разбитое стекло у крыльца, стертые надписи и адреса. Эти таблички у входных дверей стали ориентиром. Точно игра, в какой нужно напрячь все извилины и пробраться сквозь воспоминания. Дороги сделались широкими и неровными, песок накрывал вывески кабаков на земле, двери нараспашку, а из них — вечный холод. Облегченный вздох пробрался в их души: риск значительно спал, только бдительность покоя не давала. «Десятая или двенадцатая… — а дума верная все не отзывалась. — Точно не одиннадцатая. Все же двенадцатая, да!» Предстали перед ней конверты и адрес: точно двенадцатая улица! Элид, увидев ее осветлившееся лицо, встал у крыльца и посмотрел наверх, на самый чердак.
— Да, здесь, — проронила она и едва ли дернула ручку.
Щели, паутина и бетонные стены — все скрывалось в заботливой тени, оберегающей от опасного солнца. Из окон повеяло чернотой, каковой и ночью не сыскать. Афелису не волновало ни состояние лестниц, ни развалившегося пола, все перестало иметь значение при мысли, что, вот, наконец, она на прежнем месте, у прежнего крыльца, и ее там ждут, не гонят и встречают как родную, любимую. Все в прошлом, но ничего не забыто. Целые года протекли в подавлении чувств, в жутких пытках, терзающих нервы, в резком исчезновении его, Ангарета. «Я не забыла, никогда бы не забыла, — в груди забилось беспокойство. — Мне нужно что-то. Что-то такое, похожее на след. Предусмотрел ли ты это?» Дверь отворилась. Тихо, не торопясь, она поднималась по доскам, точно в лихорадке, не вполне осознавая необъятного ощущения вдруг прихлынувшей волной настоящей жизни. Доски эти, видимо, поставили после ее последнего прихода. Будто все то время внезапно замерло, проскочило назад так бесследно, и будущее казалось таким светлым и многообещающим под действием роковой идеи. Впрочем, сильных изменений лестничные пролеты не потерпели. На половине пути нагнал ее Элид. Он обернулся и остановился ступенькой выше.
— Ну, Афелиса, надеюсь не зря! — сказал он, торопясь, задыхающимся голосом. — А то так подниматься… Сейчас, наверно, все обвалится.
— Здание не деревянное, — сказал Анариэль, поднимаясь позади. — Не развалится, по крайней мере, сейчас.
— А городе-то никого нет. Или они прячутся? А те люди, не показалось же вместе? А не показалось, потому только, что и вы видели, — Элид шаркал пятками, неспешно переставляя ноги. — Я не могу сомневаться. А вот, кажется, и конец. Куда нам идти?
Он обернулся на Афелису, обогнавшую его. Это был последний, четвертый этаж, как насчитал Элид. Дальше, в углу, вилась спиральная лестница: металлическая, с тонкими ручками. Тусклый свет проходил со двора через маленькие окошечки. Диамет осторожно стала на ступень, подняла голову вверх: сплошная темнота. В той комнатушке было лишь одно окно, в то время перепачканное и блеклое. «Не пробраться, да и жутко в темноту идти, — думала она, остановившись у прохода. — Огонь нужен». Тотчас же коридор поник в невообразимую синеву. По пальчикам бегали щекотящие огоньки, нежась в разжатой ладони.
Тот самый чердак, мрачневший прохладой и пустотой. Дверца совсем с петель съехала, ручка отвалилась. Потная ладонь ее прикоснулась к потемневшему дереву: нетерпение накалялось в схватке со страхом. Что же она хочет увидеть? Обрушившийся пол, старую мебель, выбившиеся подушки, но только не Ангарета. Мысль эта наливала жгучей кровью сердце: «Он не мог прожить столько лет здесь. Это невозможно. Даже если он в другой стране, совсем вдали, это будет куда лучше». Прежде всего, для него. Утешение, несравнимое с душевной мукой отозвалось, пробудилось отголоском более сильным и режущим. Скрип пробил по ушам: дверь медленно отворилась под ее слабым толчком. Анариэль оказался подле Диамет, и, чуть ли не оступившись о порог, маг прошла вовнутрь. И правда ведь, все было как прежде, лишь пыль рисовалась на маленьком столике и кровати. Серое покрывало комком лежало у кровати, подушка, сбившаяся, прислонена к стене. В раздвинутых ящиках вилась паутина. Элид стал ходить из угла в угол, скрестив руки и сжав губы, изредка спрашивая у девушки о Ангарете, но получал лишь краткие ответы, по каким и задуматься невозможно. Анариэль часто вглядывался в нее, на один миг, и тут же отводил глаза. Разговорам не было места. Афелиса отчаянно рыскалась по шкафам, ища хоть что-то. Несомненная зацепка в одной вещице — вот, в чем счастье! А как усердно она искала, однако, в конце концов, ничего не нашла. Все ящики пусты, только книги остались со стертыми чернилами. Каждый вздох ее оставался тяжестью в стенах. Еще и еще, а спокойствия ни капли.
— Совсем ничего нет, — отозвался Элид, поднимаясь с колен. — Я тоже просмотрел все. Может, есть другое место, где сохранились вещи? Даже если он сбежал или еще чего, то не мог же все в руках потащить. Какой-нибудь чердачный чердак, или вроде того…
— Не должно, — в голосе ее слышалась грусть. — Я предполагала, что так и произойдет. Этого исключать нельзя было. Может и есть, мне-то откуда знать? Я приходила сюда, как гость.
— Почему ты не оставалась у него? Вы ведь парой были… — задумчиво спросил Элид, опираясь о ручку кресла. — Странно как-то. Жили бы вместе, видели бы друг друга каждый день.
— Обстоятельства не позволяли. Я тогда была в ряду охотников, а они и за своими хорошо смотрят. Заподозрили бы. Я бы навлекла на него беду, но и без этого отлично получилось. К сожалению… чердак пуст. А комнаты снизу совсем пустые. Не нужно время терять, пойдемте…
Она махнула рукой и пошла к двери. Оставаться здесь хоть еще на мгновении — жесткая пытка, окончившаяся срывом. Тоска сдавливала сердце в груди: от потери, от истраченного времени, от невозможности. Элид, пожав плечами, нырнул в проход. Дверь не закрыли, никому и дела не было. Всех занимали мысли: «И куда теперь?». Особенно у сбившегося Элида. Он ясно понимал, что творится страшное, и прочувствовал, но хотелось поскорей на корабль и снять натиравшие ботинки. Мозоли каждый раз отдавались болью, и на лестнице она все увеличивалась, что силы иссекали. Огонь медленно потухал в ладони Афелисы. Известное дело, вся энергия сошла на грусть. Шла девушка еле-еле, понурила голову, и вдруг резкий шум вынудил ее поднять взгляд. Удивление, не описываемое в картинах. Элид склонился и, потирая макушку, оскалился. Деревянная коробка пошатнулась и свалилась прямо на его носок. Вскрик, болезненный и протяжный. Звучные ругательства посыпались и осеклись. Он сел на пол, и, потирая носок ботинка, опрокинулся головой об стену.
