Замявшись, бабушка переводит дыхание и, кажется, закончив внутреннюю борьбу, устремляет на меня свои серые печальные глаза. Я сглотнула.

– Мне стыдно перед тобой, – произносит она тихо, я не перебиваю, – ты у меня большая девочка, а я этого не понимала или не хотела понимать. Думала, что знаю многое, хотела направить и дать тебе все только самое лучшее. Я боялась, Рэйчел, что ты повторишь судьбу своей матери…

Прожевав данное заявление будто резину, я хмурю брови и пытаюсь не принимать слова близко к сердцу. Какое же дерьмо. История мамы и папы – это чертов материал для сопливого романа без привычного для всех хэппи-энда. Тот же «Дневник памяти» или «Спеши любить» Спаркса для меня фигня полная, потому что история моих родителей реально затрагивает меня и проходит через легкие в сердце, оттуда в гортань и обратно в легкие. Целое путешествие.

– Надеюсь, ты простишь свою дотошную бабушку, м? Обещаю, я больше не стану вмешиваться в твои отношения с мальчиками, – твёрдо клянётся старушка, взяв мою холодную от мороза ладонь в свою. – Я скучала по тебе, милая. Мне очень жаль, что нам пришлось столько времени на разговаривать друг с другом. Я прекрасно знаю о своих недочетах и, правда, хочу стать для тебя достойной бабушкой…

Долго смотрю на неё, впитывая и сохраняя то тепло, которое дарят её руки. Господи! Я дала себе слово, что не стану жить прошлым, а раз так, то и бабушку сумею простить. Хоть и по её вине я пропустила свадьбу отца, поругалась с ним, даже не попрощавшись перед их с Изабель медовым месяцем… Ладно, Рэй, прекрати ворошить осиный улей, а то добром это не кончится. Просто плыви по течению.

– Хорошо, бабуль, я тебя прощаю. Но есть одно условие, – сказала я, выставив указательный палец.

Старушкины безжизненные глаза вмиг засияли и наполнились красками, а сама она будто расцвела. Неужели это моя обида так изувечила её?

– Проси все, что хочешь! Поездка в Париж? Собственная машина? Новый телефон? Все оплачу, – осыпала предложениями та, и я, неловко подбросив брови ко лбу, улыбаюсь.

Мда, кое-что все же осталось прежним.

– Покой. Больше никогда не тыкай мамино лицо в её с папой прошлое, ладно? Ты делаешь ей больно.

Выражение лица женщина вмиг переменилось на недоуменный, на впалых щеках выступил стыдливый румянец, а рука её перестала гладить мою.

Чего? Она правда не замечала за собой эту привычку? Да вы шутите!

– Конечно, – тонкими губами улыбнулась Фрейя, и я удовлетворенно ей кивнула.

Похоже, моя жизнь начала налаживаться, а это радует меня больше всего. Старые раны затягиваются, когда ошибки прошлого смывает волна времени.

Следующие часы мы все вместе пекли шоколадные кексы и печенья, и я будто только сейчас поняла, что безумно скучала по дому…

Сочельник мы с мамой провели в двух местах. Днём нас в гости пригласила к себе бабушка, а вечером мы должны были заглянуть к папе с Изабелле, которая твёрдо настаивала на встрече со мной.

Посидев у бабушки два с лишним часа, я успела впасть в апатию и соскучиться по сумасшедшей Ханне Фрейзер, которая сейчас, возможно, борется с похмельем. Она любит злоупотребить алкоголем, но если кто-нибудь ненароком и на свою беду назовёт подругу «алкоголичкой», Ханна всего-то выбьет тому зубы. Почему? Просто её отчим страдал алкогольной зависимостью, всячески издеваясь над матерью Ханны, поэтому подобные сравнения унижают и разрушают девушку. К счастью, пьяница покинул их семью, и мисс Фрейзер теперь встречается с порядочным человеком.

Северный ветер гонял снежинки из стороны в сторону, будто в вальсе, а те податливо кружились, ложась на лобовое стекло машины и всенепременно таяли. Дворники помогали таксисту лучше разглядеть заснеженную дорогу; я заволновалась, что ночью начнётся пурга.

Через двадцать с лишним минут мы все же добираемся до нашего старого дома, который уже как много лет считается чужим. Белый забор постарел, но видно, что отец периодически подкрашивает его. На острых зубчиках шапочки снега, двор укутан в белоснежную одежду. Пока мама расплачивалась с таксистом, я оглядывала дом стеклянными от холода глазами – мороз до костей пробивал. А вы думали слёзы появились из-за воспоминаний? Да бросьте, это уже не смешно. Кончились времена, когда ранимая Рэйчел плакала по любому поводу. По крайней мере, я хочу так думать.

– О, смотри как они украсили крыльцо, – поравнялась со мной мама, придерживая в руках поднос с пирогом, укрытым кухонным полотенцем. Однако аромат бананов и яблок в карамели умудрялся просачиваться сквозь тряпьё.

Обратив внимание в сторону, куда указала кивком женщина, замечаю у порога улыбающегося Санта Клауса и гирлянды над дверным проёмом. По традиции, как и в каждом доме, на двери висит рождественский венок, но не абы какой. Это… Я узнала его, отчего мои глаза удивленно округлились, а сердце ощутило тепло, словно его окунули в растопленный шоколад. Этот венок сделан моими ручонками много лет назад: тогда я сидела за школьной партой. Кажется, начальная школа последний класс? Да не суть, дело в другом. Где они его раскопали?

– Удивлена? – хмыкнула мама, заметив мое растерянное выражение лица.

– Откуда оно здесь? – шагая в такт маминым шагам, жадно оглядываю старые розовые бантики на искусственных еловых ветках, почти лишившихся иголок.

Сейчас эта побрякушка выглядит менее презентабельно, но поверьте мне на слово, раньше я гордилась проделанной работой.

– Изабелла отыскала на чердаке. В коробке со старыми гирляндами, – объяснила та, нажав на дверной звонок.

Невнятно мычу «понятно», не отрывая зорких глаз с розовых бантиков. Если присмотреться, можно разглядеть коричневые пятна, въевшиеся в шёлковую ткань и мелкие дырочки. Моль, кажись, была либо не очень голодна, либо «обед» оказался не вкусным. Я вдруг почему-то захотела стоять здесь, на крыльце, долго, хоть до самого утра. Просто стоять и молчать. У вас бывает такое? Вы просто зависаете, погружаясь головой в собственные мысли, даже забывая моргать, порой дышать… Точно вашу жизнь поставили на паузу? Нет? Что же, именно такую паузу переживала сейчас я, однако, как только входная дверь отворилась, и на мое застывшее угрюмое лико упала тень, я ловко пришла в себя и широко улыбнулась.

Изабелла радостно ахнула.

– С наступающими праздниками, – по-доброму пропела мама, подпрыгивая на месте, из-за чего я странно на неё покосилась.

– Взаимно! Спасибо большое, что пришли, – обнимая нас и одновременно пропуская в дом, приветствует Изабелла.

Либо я пошла в рост или это она стала ещё меньше, но теперь мне приходится смотреть на японку, понурив голову. Её волосы до плеч собраны в аккуратный низкий хвост. Сама хозяйка дома заметно поправилась, как говорится, наела миленькие щечки и стала свежее? Да, семейная жизнь на неё замечательно повлияла.

– Проходите, пожалуйста, мои родители и Джордж в гостиной, – улыбается хозяйка, скрываясь с пирогом на кухне.

Как и следует, мама знакомится с почетными гостями, желает счастливого Рождества, после чего вызывается помочь подруге с блюдами.

Родители Изабеллы оказались своеобразными… Жену звали Хидеко. Дочь явно пошла в мать: такой же маленький рост, узкий разрез глаз и розовые губы. У старушки гладкое лицо, щеки цвета персика. Пряди чёрные, собраны в пучок на макушке, а одета дама в праздничное кимоно с красными цветами. Муж, господин Акихоро Танака, выглядит строгим, властным и благоразумным человеком. Он сидит в кресле, как самый старший и уважаемый гость, положив морщинистые руки на колени. Его борода и усы коротко подстрижены и аккуратно уложены, как и стрижка без челки на голове. Брови пушистые и густые приспущены к переносице. Смотришь на него и переносишься в древнюю Японию, на собственную казнь, а сверху, сидя на троне, ядовито уставился на расправу император. Аж мурашки по телу пробежали.

– Значит, это твоя дочь от первой жены? – рассуждает вслух господин Танака, оглядывая меня прищуренными чёрными глазами.